— О чем напомнить?

— Не ходить от вас налево, потому что скрыть факт измены, думаю, все равно не выйдет.

Я покраснела от похвалы и тут же возмущенно вскинулась.

Он что, собирался ходить от меня налево⁈

И подождите-ка… Я еще ни на что не соглашалась!

— Так я угадала?

— Почти, — кивнул ректор Стортон. — Только проблема ее высочества была не в проклятье, а кое в чем другом. Потому… ее не представляется возможным окончательно решить, пока ей не исполнится семнадцать.

— Выглядит это как проблема выгодной партии, — заметила я.

— В какой-то степени, — хмыкнул ректор. — Что вы знаете о драконах, Уннер?

— О драконах? — Я почувствовала себя сбитой с толку. — Почти ничего.

— Думайте, Уннер, вы же умная.

— Я… а почему бы вам мне этого не рассказать? Раз уж начали? Я буду молчать!

— Нет уж, — хмыкнул ректор Стортон. — Иначе как я могу быть уверен, что по-прежнему вас интересую? Моя библиотека, которую вы любите, тайна принцессы, которую вам хочется узнать, Дрангур, с которым вы нашли общий язык, — я надеюсь, что даю все больше и больше поводов задержаться рядом, несмотря на мой ужасный характер и не самую привлекательную вашими трудами внешность.

Что он такое говорит? У меня голова шла кругом.

— Ректор Стортон…

— Послушайте, Уннер. — Он шагнул вперед и аккуратно взял мою руку. Огромные когтистые лапы, как всегда, действовали удивительно аккуратно, даже нежно. — Я… думал, что стоит держаться от вас подальше. Чтобы вы оставались в безопасности. Должно быть, только это решение спасало остатки моей репутации, потому что я не мог думать ни о чем другом с тех пор, как увидел вас на вступительном экзамене. Вы были прекрасны. Ничего не хотелось больше, чем сделать вас своей.

Что? Он шутит? Я вздрогнула, но не смогла произнести ни слова. Даже не смогла отнять у него свои руки.

— Из-за вашего проклятья я вынужден был… — Ректор Стортон запнулся и опустил глаза. — Постоянно находиться с вами рядом. Это было настоящей пыткой. Тем не менее, — он откашлялся. — Я бы хотел последовать совету моего друга Бена и поговорить с вами напрямую. Уннер, — он посмотрел мне в глаза и крепче сжал мою руку. — Вы согласны быть со мной? В присутствии всего моего рода я предлагаю вам всего себя, включая вспыльчивый характер и все то, чем я владею, в обмен на небольшой шанс, что мои чувства взаимны. Капли того, что вы ко мне испытываете, и моей библиотеки, к который вы питаете слабость, хватит для того, чтобы вы сказали да?

Синие глаза смотрели пристально, и я растерялась. Сердце колотилось, как сумасшедшее, так хотелось поверить, так хотелось, чтобы наши отношения вдруг стали красивой сказкой.

Но это невозможно. Потому что я — русалка. У нас не бывает счастливой любви. Наша любовь — оружие, которое губит мужчин.

— Вы предлагаете мне, — медленно спросила я. — Стать вашей… содержанкой?

Выражение лица ректора Стортона не изменилось.

— Я должен быть с вами откровенен, Уннер. Поскольку я не знаю ничего о природе проклятья, что лежит на моей семье, я не могу гарантировать, что даже в этом случае вы… останетесь в безопасности. Но я могу это предположить с большой долей вероятности, потому предлагаю именно это. Однако мало чего в этом мире я не желаю сильнее, чем помолвки с вами. В этом случае вы окажетесь в опасности почти гарантировано. Вы и наши… наши дети.

— Боюсь, я не понимаю.

Молчание, а затем чудовищная морда ректора Стортона искривилась.

— Уннер, я битый час распинаюсь о том, что хочу на вас жениться! Поимейте совесть, что здесь непонятного? Может, соизволите дать ответ?

Внезапно мне стало смешно.

— Томас Морвель заказал оркестр. Возможно, меня сбивает с толку то, что его сейчас нет.

Ректор Стортон фыркнул и дернул хвостом.

— Помнится, вы разнесли его в щепки, а то, что осталось, уничтожил я. Совсем не из преподавательских соображений, увы. Дрангур играет на губной гармошке, если для вас это важно. Играет, правда, отвратительно, зато с душой, вы оцените. Бен может спеть. Уннер. Если бы не лежащее на моем роду проклятье, я бы даже не подумал о том, чтобы спрашивать вашего мнения. Боюсь, я вел бы себя как влюбленный юнец, осждающий окна дамы сердца. И не успокоился бы, пока не добился бы взаимности. Но… Я даю выбор вам.

Сказав это, он опустился на одно колено. Учитывая его чудовищно огромный рост, наши лица оказались как раз на одном уровне.

— Вы хотите быть со мной?

Глава 37

Да! Да, да и еще раз да! Конечно, я хочу быть с ним! Больше всего на свете! Стоило только подумать о том, что наши вечера перестанут быть чем-то украденным, а будут тем, что по праву принадлежит мне, как дыхание перехватывало от радости.

Какие тут могут быть сомнения? Это я до этого думала, что у меня сердце стучит? Глупости! Вот в этот момент оно в самом деле заколотилось, как будто хотело выпрыгнуть — навстречу к ректору Стортону, видимо.

Который ждал ответа.

Ответа.

Я должна ответить.

Провались все к низвергнутым! Но что я могу сказать?

Согласиться? Но чувства ректора Стортона — морок. Они ненастоящие, хоть он и повел себя намного благороднее Томаса Морвеля, Джимми и тем более Ходжа.

Будет нечестно с моей стороны его обмануть. Он заслуживает правды.

Признаться в том, что я наполовину русалка?.. Что именно в этом причина его… симпатии? Ректор Стортон считает, что русалки — твари, которых нужно убивать. Если я расскажу ему правду, то придется смотреть, как теплота в его глазах сменится отвращением, а возможно… возможно мне придется убегать, чтобы спасти свою жизнь. Что ж, Стортон-холл — не лучшее место для таких откровений.

В таком стоит признаваться где-то в более людном месте.

На главной площади в столице, к примеру. Там легко затеряться в толпе.

Отказать? Но какая причина? Сказать, что ректор Стортон мне неприятен? Что мне отвратительна сама мысль о его поцелуях, его руках, близости с ним… о его кольце на моем пальце?

Вряд ли я смогу такое сказать, к тому же… это разобьет его сердце. Ему будет больно такое услышать, а я… не хочу причинять ему боль. Не после того, что он сказал только что.

Во имя всех святых и низвергнутых! Провал! Дерьмо мантикорово!

Какой бы вариант я ни выбрала — он будет плохим.

— Я… — начала я и замолчала. — Может, расскажете мне все, что знаете, о лежащем на вас проклятье?

Отлично, Уннер, трусиха! Давай, тяни время до бесконечности!

Внутри синих глаз что-то мелькнуло, мне было больно на это смотреть. А затем ректор Стортон встал и кивнул. Выражение морды было каменным, безэмоцинальным, как будто он изо всех сил старался не показать, что чувствует.

— Разумеется. — Он оглядел наполненную статуями комнату, и его взгляд остановился на лице Джорджианы. — Вы вправе знать, по какой тропинке собираетесь пойти.

Он снова замолчал, и мне стало стыдно.

— Ректор Стортон. Ректор Стортон, послушайте. Вы не обязаны говорить…

— Оливер. — Он обернулся. — Учитывая, что только что я стоял перед вами на одном колене, вы можете называть меня Оливер. — Снова пауза, и он снова посмотрел на свою семью. — Все произошло именно здесь. Когда-то здесь была большая гостиная, где проводились приемы. Это была церемония именования.

— Церемония именования? — переспросила я. — Что это такое?

— А вы не знаете? — брови с торчащими вверх кошачьими усами взлетели вверх. Спустя секунду ректор Стортон… Оливер тряхнул гривой. — Прошу прощения за бестактность, Уннер. Я объясню. Это церемония проводится, когда рождается наследник, мальчик. Будущий глава рода. Дрангур рассказывал, это был огромный праздник, на котором были даже запланированы салюты. Видите ли, Уннер, моя мама стала баронессой, едва ей исполнилось семнадцать. А к сорока годам не смогла доносить ни одного мальчика.

Я понимающе кивнула. Еще бы обойтись без салютов по такому поводу! Я знала, как для аристократов важны наследники, обязательно мальчики, потому что только они могут получить титул и земли. Иначе все отходит короне или каким-нибудь дальним родственникам мужского пола. По крайней мере, так рассказывала Ирма. Самым страшным для аристократки было бесплодие, потому что это было основанием для развода. Ну и еще тот случай, если рождались одни девочки. А кому нужна женщина, которая уже побывала замужем, но не смогла родить наследника? Никому.