В то время техника Ландау была настолько виртуозной, что, как я уже говорил, он всегда находил самый простой, самый прямолинейный метод, такой метод, который стал повсеместно применяться в настоящее время. Это не означает, что он претендовал хоть в какой-то степени на первенство введения того, что сейчас называют конечными диаграммами. Как раз наоборот, он восхищался достижениями Р.Фейнмана. Между прочим, Ландау никогда не читал статьи Фейнмана о его диаграммах, но когда кто-то из учеников рассказал ему о ней, он изложил ее суть гораздо проще, чем это сделано в самой статье. То же самое было позднее и со статьей Пайерлса.
Для научной работы Ландау характерно также то, что он не мог ничего написать сам, начиная с писем, даже личных, и кончая научными статьями. Все статьи, которые он писал сам, каждое предложение, были написаны, я должен признать, ужасно. Понять их было невозможно. Причина, насколько я могу судить сейчас, заключается в его стремлении излагать мысли четко, лаконично. Он думал над каждым предложением. Это и создавало трудности. Эта деятельность превращалась для него в мучение. Поэтому все статьи, начиная с середины тридцатых годов, которые писались им вместе с соавторами, всегда принадлежат перу его соавторов (смех в зале).
Это не означает, что Ландау полностью полагался на то, что они напишут. Сначала он давал точные указания, затем читал статью и, если необходимо, вносил изменения сам, или говорил, что должно быть внесено. А все статьи, которые он писал сам, т. е. без соавторов, были написаны мной (смех). Конечно, в этом случае, я имел от него точные указания. Сначала он объяснял мне свою работу. Затем я писал ее и, если нужно, вносил изменения или он сам изменял ее. А сам он почти не мог писать. То же относилось и к письмам. Почти не существует личных писем Ландау, за исключением нескольких любовных записок (веселый смех). И я смею утверждать, что даже их он писал с большим трудом.
Особенно характерно, что, имея такую антипатию к написанию писем, Ландау, когда он получал письма от молодежи, а он получал их много, всегда отвечал на них. Москвичам было легко обратиться непосредственно к Ландау. Он был доступным, совершенно демократичным и в повседневной жизни, и в науке. Он был доступен каждому, начиная с выпускников и студентов высших учебных заведений и, кончая коллегами, а также всеми, кто хотел к нему обратиться. Если кто-то жил в другом городе, естественно, он писал Ландау письмо. И Ландау всегда считал своим долгом ответить на письмо, диктуя машинистке. Ему это было нелегко. Он отвечал не сразу. Например, он писал: «Извините за задержку, связанную с моей крайней антипатией к эпистолярному искусству».
Также характерно, между прочим, то, что с Ландау было легко встретиться
«… Позвоните мне по телефону (лучше всего от 9.30 до 10.30 утра, когда я почти всегда дома, но можно и в любое другое время) и приходите ко мне».
Ландау был не только великим ученым, но также великим учителем, как говорят по-английски: «teacher by vocations — учителем по призванию. Это очень редкое сочетание. И может быть в этом отношении уместно сравнить Льва Давидовича с его собственным учителем — великим Нильсом Бором, который тоже, как вы знаете, был не только гениальным ученым, но и непревзойденным учителем. Эйнштейн, например, был более велик как ученый. Он, возможно, был вообще величайшим ученым, когда-либо жившим на Земле. Но он не был великим учителем (смех). Поэтому у него не было прямых учеников, которые сотрудничали бы с ним непосредственно. Ландау был одновременно и великим ученым и великим педагогом. Эти качества притягивали к нему множество людей.
Сейчас я перехожу к другой части лекции. Я хочу рассказать кое-что о том, как Ландау представлял себе обучение физике, особенно теоретической. Что должен знать физик-теоретик, как он должен заниматься. Но сначала приведу пример его письма. Ландау считал своим долгом отвечать любому молодому человеку, который обращался к нему за помощью.
Рабочий пишет Льву Давидовичу. Между прочим, никто не называл его Лев Давидович, никто не называл его Ландау. Практически все коллеги и друзья звали его по прозвищу Дау. Для тех, кто знает французский язык и даже для тех, кто не знает его, я могу объяснить, как сам Ландау объяснял происхождение своего имени. Оно происходит, он полагал, из написания его фамилии по-французски Landau = L’âne Dau. Для тех, кто не знает французского языка: L’âne означает «Осел» (смех).
В письме говорится: «Через неделю я уезжаю из Москвы и буду бесконечно благодарен Вам, если Вы найдете время дать мне несколько советов о том, что и как я должен изучить для того, чтобы стать физиком-теоретиком, и о том, стоит ли мне к этому стремиться… Знания мои соответствуют примерно трем курсам мехмата МГУ, но мне уже 25 лет, и я рабочий». Автор письма упоминает также, что трудно усваивает иностранные языки. Затем продолжает: «Очень прошу Вас, Лев Давидович, напишите мне, пожалуйста, есть ли у меня надежда стать физиком. А если есть, то, кроме Вашей знаменитой программы и тех советов, которые Вы пожелаете мне дать, я прошу Вас сообщить мне, в какие сроки Ваша программа обычно выполняется, чтобы я мог еще раз оценить свои возможности. Лев Давидович! Я знаю, как дорого стоит Ваше время, и буду считать высокой честью для себя, если Вы мне ответите».
Судя по письму, было мало надежды, что из его автора в действительности что-нибудь получится. Тем не менее Ландау ответил. Я не стану читать письмо целиком, а лишь отдельные отрывки из него. Поскольку он не мог сам писать письма, то он их сам диктовал секретарше, переделывая их несколько раз. Итак он пишет:
«Уважаемый тов. Л.!»
Постараюсь ответить на Ваши вопросы. Конечно, трудно сказать заранее, сколь велики Ваши способности в области теоретической физики. Однако, «It is not the God that fires pottery (pots)». Это английский перевод русской пословицы, суть которой состоит в том, что, для того чтобы достичь совершенства, не нужно быть исключительной личностью, не нужно быть богом. Каждый, кто достаточно упорно трудится, может добиться его. (Для тех, кто заинтересуется пословицей, по-русски она звучит: «Не боги горшки обжигают».). «Я думаю, что Вы сможете успешно работать в области теоретической физики, если по-настоящему захотите этого.
Очень важно, чтобы эта работа представляла для Вас непосредственный интерес. Соображения тщеславия никак не могут заменить реального интереса. Ясно, что прежде всего Вы должны овладеть как следует техникой теоретической физики. Само по себе это не слишком трудно, тем более, что у Вас есть часть математического образования. 25 лет не слишком много (мне вдвое больше, а я не собираюсь бросать), а труд рабочего, во всяком случае, не мог Вас испортить. Трудное экономическое положение может, конечно, мешать, поскольку работать на голодный желудок или очень усталым нелегко, иностранные языки, увы, необходимы. Не забывайте, что для усвоения их, несомненно, не нужно особых способностей, поскольку английским языком неплохо владеют и очень тупые англичане (смех).
Суммируя, могу сказать, что теоретиком Вы станете, если у Вас есть настоящий интерес и умение работать. Программу вкладываю в это письмо. Что касается сроков, то они будут очень зависеть от того, в какой степени Вы будете загружены другими вещами, и от того, что Вы в данный момент реально знаете. На практике они варьировали от двух с половиной месяцев у Померанчука, который почти все знал раньше, до нескольких лет в других, тоже хороших случаях».
Вы видите, как дружелюбно отвечал Ландау даже на такой наивный вопрос. Обратите внимание, он упоминает о том, что надо заниматься тем, что Вас действительно интересует в науке, а не исходить из соображений тщеславия. Это он подчеркивал всегда. Вот что Ландау писал группе студентов, которые спрашивали его мнение о том, какие разделы теоретической физики наиболее важны.
«Вы спрашиваете, чем заниматься в смысле того, какие разделы теоретической физики наиболее важны. Должен сказать, что я считаю такую постановку вопроса нелепой. Надо обладать довольно анекдотической нескромностью, для того чтобы считать достойными для себя только «самые важные» вопросы науки. По-моему, всякий физик должен заниматься тем, что его больше всего интересует, а не исходить в своей научной работе из соображений тщеславия».
