(Далее пропущено 15 минут звучания пленки, где Е.М.Лифшиц рассказывает о достижениях Л.Д. Ландау в различных областях физики. Рассказ примерно соответствует тексту его статьи в сборнике «Воспоминания о Л.Д. Ландау, 1988).
Теперь вернемся снова к рассказу о личности Ландау. Я не буду больше говорить о его научных достижениях, потому что все равно их все охватить невозможно. Сейчас я хочу рассказать кое-что о стиле его работы, поскольку он сильно отличался от обычного. Так, например, источником знаний для него были постоянные, очень тесные контакты со своими учениками, коллегами, с каждым, кто стремился обсудить с ним свою собственную работу.
Дело в том, что ум Ландау был исключительно критическим, и именно это делало таким интересным обсуждение с ним любой проблемы. Обычно разговаривать с ним было непросто, так как он всегда стремился вникнуть в суть проблемы, все понять и высказать свое мнение. Он никогда ничего не говорил просто из вежливости. Если Лев Давидович соглашался кого-нибудь выслушать, это означало, что он хочет знать точно, что сделано, верно ли сделано, и составить свое собственное мнение. Убедить его в чем-то было сложно, но если это удавалось, то затем он первый признавал результаты, полученные кем-либо, особенно его учениками, первый их пропагандировал.
Я впервые встретился с Ландау в 1932 году и могу с уверенностью сказать, что сам он не прочитал ни одной статьи, ни одного журнала, ни одной книги. Научных статей он сам никогда не читал. Все его знания черпались, как я уже говорил, из обсуждений с другими людьми и из семинаров, которые проводились систематически один раз в неделю. Он очень серьезно относился к семинарам. На каждом из них кто-нибудь либо докладывал о своей собственной работе, либо, что случалось чаще, делал обзор журнальных статей других авторов. Ландау сам подбирал для этого статьи. И уж если он просил своих учеников сделать обзор той или иной статьи, все они считали своим святым долгом выполнить подобную просьбу.
Сделать это было совсем не легко, потому что Ландау хотел знать все до конца. Бывали случаи, когда он находил, что статья недостаточно обоснована. Тогда она объявлялась «патологией» (так он это называл), то есть чем-то ошибочным, или, что хуже, «филологией», т. е. вовсе безосновательной болтовней. Понимаете, «патологию» он ненавидел меньше, чем «филологию». Каждый имеет право допустить ошибку. Не знаю, как вам наиболее точно объяснить, что подразумевал Ландау под «филологией». Есть русское выражение, которое можно перевести на английский язык следующим образом: «to pour from empty to hollow». Оба слова «empty» и «hollow» означают одно и то же: «пустой», «порожний». В пустом нет ничего и в порожнем нет ничего. По-русски это звучит «Переливать из пустого в порожнее». Подобное занятие Ландау терпеть не мог.
Это, между прочим, он ненавидел больше всего и в физической литературе. Он всегда считал, что наибольшей опасностью для физической литературы была засоренность. А она уже тогда была чрезвычайно большой. О нашем времени я и не говорю. В науке слишком много печатается материалов такого сорта (оживление в зале).
Такой подход был характерен для Ландау и когда он в течение нескольких лет был членом редколлегии ЖЭТФ. Я являюсь одним из редакторов журнала уже почти тридцать лет и знаю все доподлинно. И здесь он ненавидел «филологию». В том случае, когда он видел, что статья, возможно, ошибочна (но не наверняка) он мог написать положительный отзыв. Приведу в качестве примера статью Я.Б. Зельдовича (вы, наверное, знаете это имя). В отзыве Ландау писал, что он совершенно не верит тому, что в ней написано (оживление). Но доказать, что она неверна нелегко. И он считает, что многие читатели получат удовольствие от чтения этой статьи. Поэтому ее надо опубликовать. Такой подход был характерен для Ландау. Между прочим, эта проблема, поставленная Зельдовичем, была последней, которую Лев Давидович обсуждал за день до трагической катастрофы 7 января 1962 года. Она произошла в воскресенье, а накануне, в субботу утром мы с Зельдовичем были у него дома, обсуждали уже вышедшую статью. Ландау высказал убеждение, что она неверна и что он, по-видимому, знает, как это доказать. Но теперь уже никто не знает, как он собирался это сделать, потому что на следующий день произошла трагедия.
Я говорил, что подбор статей для обзора на семинарах Ландау делал сам. К этому он относился чрезвычайно серьезно. Семинары начали проводиться в середине тридцатых годов. Ландау просматривал почти все журналы, существовавшие в то время. Тогда это было легко сделать, т. к. ряд журналов не пользовался авторитетом. Между прочим, большинство журналов печатались на немецком языке. Поэтому надо было знать два языка. Сейчас достаточно знать только английский, а тогда необходим был еще и немецкий язык, поскольку самыми важными журналами были: «Naturphysik», «Zeitschrift fur Physik», «Physikalische Zeitschrift», «Annalen der Physik», a вовсе не «Physical Review» (веселый смех).
Вплоть до момента роковой катастрофы, т. е. до 1962 года, после чего количество журналов и томов неизмеримо возросло, Ландау все подбирал сам. У него никогда не было того, что называют в науке «архивом». Он никогда не хранил статьи, когда они уже были не нужны. И все же, благодаря какому-то чуду, некоторые из его тетрадей, относящихся к середине тридцатых годов, сохранились. Я хочу показать вам несколько копий страниц его записной книжки.
Л.Д.Ландау был очень организованным человеком. Все, что он делал, он делал чрезвычайно систематично. Он мог полностью восстановить в памяти, какие журналы он просматривал и где. Как я уже говорил, он не читал научных статей. Лев Давидович лишь проглядывал их, для того чтобы удостовериться, стоит ли делать их обзор. Затем на семинаре делался обзор, и они объявлялись «патологией» или «филологией», или же считались «интересными». Тогда Ландау помещал их в особый список, который он называл «золотым списком». «Золотую статью» он запоминал навсегда.
Обычно ему было труднее проследить за ходом вычислений, чем проделать их самому. Как правило, после обзора результата, Дау проверял его сам, часто гораздо более простым и прямым пугем. Подобная способность превращать сложные вещи в простые встречается нечасто. Она была предметом его особой личной гордости. Он гордился своим умением сделать сложное простым. Я хочу продемонстрировать это. Извините, у него был очень плохой почерк (оживление).
Пожалуйста, покажите страницу номер шестнадцать. Она посвящена журналу «Zeitschrift fur Physik». Здесь отражены все номера журналов. Зачеркнутое означает, что в данном номере нет ничего интересного (смех в зале), кроме некоторых статей, которые он считал нужными, таких, например, как статья Шоттки.
Следующая страница посвящается журналу «Physical Review». Здесь также, если номер зачеркнут, это значит, что после просмотра Ландау счел его совершенно неинтересным (смех).
Следующая страница: «Proceedings of Royal Society». Показывая все это, я хочу продемонстрировать то, как систематически велась эта работа. Такие тетради велись Ландау вплоть до трагической катастрофы.
Наконец, пример из «золотого списка» («the golden list»). Вот «золотой список» за 1937 год. Вы видите здесь «Physikalische Zeitschrrift der Soviet Union», русский журнал, который издавался на немецком языке, очень хороший журнал;
«Zeitschrift fur Physik» и т. д. Даже здесь некоторые статьи вычеркнуты; это означает, что уже после того, как они были внесены в список, Ландау (после длительного размышления) обнаруживал, что эти статьи не годятся.
Я уже упоминал, что Ландау как физик-теоретик обладал великолепной техникой. Это была, что называется, виртуозность. В качестве примера мне бы хотелось показать одну страницу из статьи, написанной Ландау и мной. Пожалуйста, извините меня, но я показываю ее только потому, что то, о чем я собираюсь сказать сейчас, является целиком заслугой Ландау, а не моей. Возможно, это будет трудно представить тем, кто здесь сидит. Но если бы некоторые физики попытались прочитать статью Клейна и Нишины или более позднюю знаменитую статью Бете и Хайтлера о так называемом зонном излучении, я полагаю, что для них эти статьи были бы совершенно непостижимы. В настоящее время каждый теоретик знает, как писать конечные диаграммы и получать непосредственно выражение, которое называют амплитудой вероятности. В то время ничего подобного не существовало. Все вычисления были настолько сложными, что за ними было трудно проследить. Я покажу страницу, которая содержит исходную формулу, основную формулу, с которой начинается наша статья. Я показываю и думаю, а как бы сейчас физики написали ее? Не надо писать? Это очень простая формула (смех). А это — конечная диаграмма второй формулы. В ней содержится функция Грина.
