Третий обвиняемый В.С.Горский героически не признал себя виновным [Павленко и др..1998]. И никто в дальнейшем не был обвинен, исходя из его показаний.
Ситуация становилась критической и лично для Ландау. Он это чувствовал. Летом 1937 г. Ландау и Румер вместе с двумя приятельницами — Еленой Пуриц и Екатериной Малкиной — уехали отдыхать на Северный Кавказ. Об этом лете вспоминает Е.Пуриц [2004]: «В Теберде существовал в то время санаторий КСУ (Комиссии содействия ученым), именовавшийся по терминологии Дау “Ксучьим домом”. <…> Тридцать седьмой год уже проявил себя достаточно: многие исчезли таинственным образом (“нигилировались”, “заэкранировались”, — говорил Дау, <…> который так легко и быстро и нетривиально создавал различные теории для фактов обыденной жизни, <…> с раздражением и удивлением повторял: “Я не понимаю, не понимаю”)».
Е.М. Лифшиц понимал больше. Он бросил все и уехал на три месяца в Крым вместе со своей будущей женой Еленой Константиновной Березовской. Они изъездили весь полуостров, пытаясь (успешно) «сорваться с крючка» Харьковского УНКВД и затеряться. Вполне возможно, только это и спасло Е.М. Лифшица. Из солженицынского «Архипелага ГУЛаг» мы знаем о подобных случаях: в начавшейся в 1937 г. кровавой вакханалии некоторым удавалось спастись, резко всё бросив, переехав в другое место, и машина террора иногда в суете сбивалась со следа.
Уже в самом начале 1937 г. Ландау понял, что ему нужно срочно уезжать из Харькова. Он попросился в Москву к П.Л. Капице, которому был тогда срочно необходим высококлассный теоретик. Узнав о планах Ландау, А.И. Лейпунский попытался его остановить. Вот отрывок с его письмом начальству, взятый из книги В.Д. Есакова и П.Е. Рубинина.
«Директор УФТИ академик АН УССР А.И. Лейпунский, пытаясь удержать в своем институте Ландау, 5 февраля 1937 г. отправляет В.И. Межлауку <глава Наркомтяжмаша, которому подчинялся институт> следующее секретное послание.
«Зам. Председателя Совнаркома СССР
т. Межлаук
Секретно
Экз.№ 1
Глубокоуважаемый Валерий Иванович!
Насколько мне известно, Вы еще продолжаете интересоваться Капицей и его Институтом. Поэтому я позволяю себе обратиться к Вам со следующим делом. У нас в Институте работает молодой и очень талантливый физик-теоретик Л.Д. Ландау, который сейчас ведет переговоры о переходе в Ин-т Капицы. Он является, несомненно, одним из ведущих ученых в этой области. По своему масштабу этот человек крупнее Капицы. К сожалению, его политическую физиономию нельзя назвать вполне советской. Он относится к советской общественности с внутренним (а иногда и наружным) пренебрежением. Мы его стараемся воспитывать, т. к. это человек не безнадежный. Процесс воспитания иногда является довольно болезненным для воспитуемого. Недавно мы его подвергли некоторым воспитательным ударам. Это принесло несомненную пользу, что он сам должен был признать, однако он, конечно, не прочь освободиться от постоянного давления, под которым он находится, и перейти в положение, где он с Капицей станут признанными вождями определенной группы ученых.
При явных антиобщественных настроениях Ландау, при его большом уме, энергии и интересе к организационной работе, он в комбинации с Капицей станет, несомненно, центром реакционной группы наших ученых, которых, к сожалению, еще очень много.
Поэтому я решил обратиться к Вам с этим письмом в надежде, что Вы примете меры к тому, чтобы не случилось соединение этих двух людей <…>.
Акад. Лейпунский»
<…>. Среди бумаг секретариата В.И. Межлаука, где было найдено письмо Лейпунского, никаких следов противодействия «соединению Ландау и Капицы обнаружить не удалось» [Есаков, Рубинин, 2004. с.412].
Тогда в Харькове Ландау не был арестован вместе с остальными, по-видимому, исключительно из-за своей всемирной известности и полезности для советской физики. Вероятно, для ареста таких персон требовалась санкция самого высокого уровня — из Москвы — и, возможно, она не была дана. Он переехал в Москву к П.Л. Капице и приступил к работе в Институте физпроблем с 8 февраля 1937 г. Капица предоставил Ландау квартиру в новом доме для сотрудников ИФП. Он был в курсе драматических событиий в УФТИ, узнавая о них от своего личного друга И.В. Обреимова, бывшего директора этого института, который во время конфликта в УФТИ симпатизировал группе Ландау-Кореца. Далее, как сообщает сам Ландау в своих показаниях следователю НКВД (см. Приложение), он в свою очередь помог переехать в Москву своим ученикам И.Я. Померанчуку и Е.М. Лифшицу, устроив их преподавателями в Кожевенном институте, где заведовал кафедрой физики друг юности Ландау Ю.Б. Румер. Ландау помог (на свою голову) и Корецу устроиться в Москве преподавателем в Московском государственном педагогическом институте. Слава богу, роковая чаша миновала также учеников Ландау А.С. Компанейца и А.И. Ахиезера, оставшихся в Харькове. К тому же рядом с ними уже не было пассионарного Кореца, который мог бы подвергать сотрудников Ландау чрезмерному риску. Он делал это теперь в Москве, не взирая на нарастающий вал террора.
Трудно понять Кореца — неужели он не понимал, что в Москве Ландау и его друзья находились под плотной опекой НКВД? Г.Горелик приводит тексты доносов, добытые им в архивах Госбезопасности.
«Вот, что можно узнать из “справки, предшествующей аресту. В этой справке приведены три “<агентурных> донесения”. Первое датировано 7 марта 1938 г.:
“Профессор РУМЕР, 5.III-38 г. на вечере в Доме Ученых со своим приятелем профессором доктором ЛАНДАУ, заявил мне: “Читали, что делается в правящих кругах, сплошь изменник на изменнике сидит, а ведь почти все были руководителями страны. Ничего себе, хорошенькое правительство, состоящее из агентов охранки, предателей, убийц. И сидящие на скамье подсудимых и оставшиеся один другого стоят”.
Присутствовавший при этом ЛАНДАУ добавил: “Моральные качества людей низко развитых и неполноценных по своей расовости характерны для наших большевиков, чего же вы хотите еще”».
Второй донос, — как выражается Г. Горелик, — говорит об уровне конспирации диссидентов 1938 года:
«18. IV Корец у себя на квартире представил источника двум лицам, назвавшим себя ЛАНДАУ и РУМЕР. Источник был представлен как вновь привлеченный КОРЕЦОМ участник организации. Из бесед КОРЕЦА с источником ясно, что ЛАНДАУ и РУМЕР полностью посвящены в проводимую подготовку к выпуску антисоветских листовок».
По свидетельству дочери М.А. Кореца, он был уверен, что в его аресте виноват молодой поэт-ИФЛИец К. (погибший на фронте в начале войны) <3начит, Корец все-таки знал о слежке за ними. Знал, но был неудержим. — Прим. Б.Г. >. А третье донесение (где упоминается Юрий Борисович Румер, друг Ландау) — по словам Горелика, — говорит уже не столько о будущих арестантах, сколько об обстоятельствах времени и места:
«“Брат гр. МАЗО (дочь известного раввина, эксперта по делу БЕЙЛИСА) был в свое время выдан органами ГПУ заграницу, в настоящее время живет в Берлине. По словам РУМЕР, он, будучи в Берлине, видел брата МАЗО, тот стал ярым гитлеровцем и работает в охранке”.
Из содержания первых двух доносов и бессодержательности третьего, очевидно, следует, что имелось три разных агента» [Горелик, Интернет, 1992].
По мнению Г.Горелика, сообщаемому в статье, первый из агентов — физик, а второй — «лирик», тот самый поэт К., погибший на войне.
В ночь с 27 на 28 апреля 1938 г. в Москве органами НКВД были одновременно арестованы Л.Д. Ландау, Ю.Б. Румер и М.А. Корец.
Любовь Вениаминовна, мать Ландау, «выяснив, что по советским законам она имеет право послать арестованному 50 рублей, тут же начала рассылать деньги в различные тюрьмы. И самое интересное, что из всех тюрем, кроме Бутырской и Харьковской, деньги вернулись. Так, по крайней мере, она могла предполагать, где находится ее сын <…>. Он действительно находился в Бутырской тюрьме» [Рындина, 2004, № 5].
