Вместе с тем вполне очевидно, что в многотомном труде есть и какие-то локальные недостатки. Мне, например, пришлось видеть, как много мелких вставок и исправлений делал сам Е.М. Лифшиц в 4-м томе при его переводе на французский язык сразу же после выхода русского издания. Тем более что именно в области релятивистской квантовой теории тогда происходили быстрые изменения.

В 2004 г. профессор А.А. Рухадзе, на мой вопрос, какие недостатки он видит в «Курсе», ответил: «“Курс” стоит у меня на книжной полке, я им постоянно пользуюсь. Это главные книги любого физика-теоретика. Но после первого выхода в свет 4-го тома прошло более 30 лет. Новое развитие теории привело к тому, что после внесения дополнительных материалов Л.П. Питаевским в последнем издании этого тома появились противоречия с некоторыми вопросами, изложенными ранее, при жизни Е.М. Лифшица.[46] Я говорил о них Питаевскому, — продолжал он. — Спросил, почему он не стал устранять противоречия между старым и новым текстом. Питаевский ответил: “Нельзя менять икону”». В другой раз, воспроизводя по памяти этот момент, А.А. Рухадзе выразился сильнее: «Нельзя плевать на икону». Далее А.А. Рухадзе назвал несколько моментов, которые он расценивает как недостатки «Курса»: «У Ландау ничего нет по индуцированному излучению (оно должно было бы освещаться в “Теории поля”). Ландау не воспринимал ситуации, когда хаос переходит в порядок, и потому в “Статистической физике” не упоминаются работы на эту тему. Ширина щели <в теории сверхпроводимости> постулирована, но не объяснена. В новых текстах Питаевского стало больше математики и меньше физики, тогда как “Курс” замечателен именно тем, что это не учебник по выкладкам, а учебник по методам».

Подобные мотивы высказаны и в книге Ю.Л. Климентовича, который был официальным рецензентом 9-го тома.

«Я считал рукопись далекой от идеала. Однако ситуация была такова, что необходимо было скорейшее издание этой книги. Ведь впервые на уровне учебного пособия рассматривались новые фундаментальные явления — сверхпроводимость и сверхтекучесть, новый раздел теории конденсированного состояния — теория ферми-жидкости Ландау и многое другое. Предполагалось, что в последующих изданиях обоих томов статистической физики и последующего тома «Физическая кинетика» будут произведены существенные улучшения — устранены принципиальные и конкретные ошибки. К сожалению, этого не произошло. Последнее издание в 2001 году 10 томов курса Л.Д. Ландау и Е.М. Лифшица является фактически стереотипным — содержит все те же ошибки принципиального характера. Необходимые изменения и улучшения мог бы сделать единственный из живущих поныне авторов — Лев Петрович Питаевский, но он предпочел этого не делать» [Климонтович, 2005. С. 99].

«Мне посчастливилось относительно часто встречаться и беседовать с Евгением Михайловичем Лифшицем. Научные обсуждения с ним были, как правило, полезными. Однако и Евгений Михайлович неожиданно ушел из жизни и ’’наследником” всего богатства Курса стал фактически Лев Петрович Питаевский. Мои попытки обсудить с ним возникшие у меня вопросы по принципиальным проблемам Курса были безуспешными. В последние годы он — профессор университета в Тренто (Италия) и по этой причине мало времени проводит в России. В последний раз я видел мельком Льва Петровича в Москве на торжествах, посвященных юбилею Российской Академии наук. На мое предложение обсудить с ним научные вопросы он ответил весьма кратко:

— Юра, у меня нет времени. Ты же видишь, что я все время заседаю.

«Поскольку желание обсуждения с Львом Петровичем было очень сильным, то я предпринял вторую попытку встретиться с ним. Я позвонил ему по телефону. Его, к сожалению, не было дома. Мне ответила Любовь Лазаревна — жена Льва Петровича, с которой я познакомился на одной из конференций. Разговор оказался очень забавным:

— “Люба, как вам живется в Тренто?” — Ответ был весьма кратким: — “Ужасная дыра”.

«Можно было, конечно, задать риторический вопрос:

— Зачем же российский академик, известный ученый и наследник несметного богатства — всего Курса Льва Давидовича Ландау и Евгения Михайловича Лифшица, живет и работает в этой “ужасной дыре”? Я, естественно, воздержался от этого вопроса — было заранее ясно, что на него нет вразумительного ответа» [Там же. С. 186].

По затронутому моменту помню, как-то Н.И. Пушкина (которая по многу месяцев проводит в Тренто вместе с мужем В.Д. Эфросом) мне заметила: «Я бывала на лекциях Льва Петровича. Как жаль, что его аудитория состоит всего из пяти-шести человек. Представляешь, сколько физиков пришло бы на лекции Питаевского у нас в России!».

В заключение подраздела о «Курсе» приведу еще одно довольно глубокое и неожиданное соображение лингвистического характера. Впервые оно было высказано переводчиком «Курса» на болгарский язык Димитром Пушкаровым. Е.М. Лифшиц с некоторым удивлением спрашивал Димитра, приехавшего к нему в гости, зачем требуется перевод на язык, столь близкий к русскому. Ведь ясно, что практически все болгары, тем более ученые и студенты, в достаточной мере владеют русским языком, чтобы без труда читать на нем научную литературу по своей специальности. Переводчик объяснил так: «Это нужно для становления нормативной научной лексики и фразеологии на языках малых и “средних” стран, в которых наука, в особенности столь сложная как теоретическая физика, преподается всего лишь первым поколениям студентов».

Вдумаемся. В самом деле, на каком языке студенты и преподаватели обсуждают изучаемый материал, какой терминологией пользуются на лекциях и семинарах по физике (теоретической, математической) в Болгарии, Словакии, Венгрии, Румынии, Сербии, Хорватии, Вьетнаме, Грузии? В общем случае на родных языках сравнительно небольших народов, вместо устойчивой нормативной лексики, применяется жаргон, представляющий собой чаще всего смесь из англоязычных и местных терминов. Это подтверждает мой бывший аспирант, ныне работающий в Израиле, доктор Михаил Гафт. Он рассказывает, что студенты-физики университета в Тель-Авиве действительно пользуются причудливым профессиональным жаргоном, представляющим собой гибрид из слов на иврите и английском с изрядной примесью русского мата. Такая смесь весьма неоднородна и неустойчива, т. е. переменна по месту и времени, нередко приводит к ошибкам и смешным казусам — в общем, создает помехи в процессе академического образования, в особенности при устном общении. Появление авторитетного научного курса на родном языке, несомненно, стабилизирует и постепенно стандартизирует научные термины и устойчивые обороты речи. Самое лучшее, если подобный переходный процесс базируется на научной литературе, имеющей общемировой авторитет. Так что «Курс» Ландау-Лифшица-Питаевского является еще и крупным вкладом в мировую языковую культуру.