Мои пальцы стали будто деревянными за эти несколько лет, что я перестал притрагиваться к клавишам. Играть снова очень сложно, но я просто не могу иначе заснуть, пока не выплесну эмоции. Чувства. Мысли, которые находят выход через ноты. Вопросы, на которые у меня нет ответов.

Я заставил играть искусственный разум, но теперь с трудом подчиняю себе собственное тело. Моя собственная музыка теперь получается хромая, рванная, чужая.

— Просто я надеюсь… Что это хотя бы не наркотики, Адам. Пусть мужчины, плетки, онанизм… Мы с Аннетой примем тебя любым, ты наш друг и ты всегда можешь нам довериться, помнишь?

В ответ только снова смеюсь.

— После стольких лет, неужели проще представить меня на коленях в позе подчинения перед каким-то мужиком с плеткой? Уж лучше бы ты думал, что я подсел на наркоту, чтобы обеспечить себе ту потрясающую работоспособность, которой ты столько лет гордился и всем ставил в пример.

Дональд обиженно сопит в трубке. Почти, как Чарльз, который загнал вчера бантик, который ему смастерила Жаклин, под кресло в гостиной и не мог его потом достать.

— У меня есть еще три дня, Дональд. Так?

— Знаю, я…

— И я не хочу, чтобы ты мне еще звонил. Хорошо? Я могу попросить об этом?

— Почему? Что ты будешь делать эти три дня? За что ты расплачиваешься наличкой, Адам? Почему ты просишь выключить свет в доме и что ты делаешь в темноте, пока ты совершенно один? Мы с Аннет сходим с ума от беспокойства за тебя, Адам!

— Не нужно.

Я занимаюсь сексом с самой охрененной женщиной, которая превзошла все мои ожидания. Которая оказалась лучше, чем я думал о ней все это время. Которая взвешивает каждое слово и действие и боится зайти за рамки контракта, потому что держится за него сильнее, чем держалась бы обычная шлюха. Я все еще не смог ее разгадать, Дональд, потому что на дверях в ее прошлое даже больше замков, чем на моем, а ведь раньше я считал, что оно у нас общее.

И у меня осталось только три дня, включая этот, чтобы насладиться ею, а ты меня отвлекаешь.

— Тебе не о чем переживать, Дон. Позвоню тебе, как вернусь в город. А пока больше не звони мне.

— Адам! Так нельзя!

Можно.

Или скорее — я просто не могу иначе.

Отключаю звонок и выключаю телефон полностью. Будь бы у меня телефон моделью попроще, отдал бы охране. Один из них сгонял бы в город поменять разбитый экран. Но для этой модели еще нет запасных частей, появятся они только после официального релиза. Так что, избавиться как-то иначе от телефона я не могу, а выбрасывать его с обрыва даже я считаю глупой расточительностью. Так что я просто больше не буду включать телефон.

У меня осталось не так много времени. И я хочу провести его только с ней.

Если бы Адам знал, он бы понял. Но я не рассказал ему о Жаклин после первого знакомства, а потом и подавно было глупо это делать. Она осталась только моим воспоминанием. Она не забылась через несколько дней и по истечению месяца.

И после она навсегда осталась со мной.

Несколько лет я думал только о ней. Гонял ее образ в пустой голове, как единственный шар по сукну бильярдного стола. И так устал от недосягаемости, что возненавидел. Безграничной, темной, слепой ненавистью. А я хотел бросить думать о ней, как другие люди бросают курить. Надеялся, что в одно утро тяга просто пройдет, если я продержусь.

Но если днем мне еще удавалось не думать о ней, с головой уходя в работу, то ночи меня подводили. Я не мог представить ни один свой сон без нее.

А однажды вдруг увидел на одном из светских банкетов. В первое мгновение я был шокирован тем, что она оказывается существует не только в моем воображении. Что она вообще может быть из того же слоя общества, что и я. Из плоти и крови. Что она действительно красива, у нее те же полные губы, какими я их запомнил, и они не изменились.

Но в то же время, только увидев ее наяву, я понял — она обычная женщина, которая оказалась доступна для кого угодно, кто платил за нее больше всех.

В то время как мне уже несколько лет доставался только ее образ.

В другой раз на такой же светской тусовке она была уже с другим. Носилась, как ужаленная, от одного спонсора к другому, представляя мужчину рядом с собой, который и двух слов связать нормально не мог. Делала за него его работу, и я бы решил, что она адвокат, дипломат, секретарь, да кто угодно. Но уже знал, она оказалась шлюхой.

Она спала с десятком мужчин, в то время как я не мог даже коснуться других женщин.

В своих подозрениях, что со мной что-то не так, Дональд опоздал лет так на пять, которые ушли у меня на то, чтобы перестать отрицать и наконец-то признать проблему. Не те волосы. Не тот разрез глаз. Фальшивые губы. Ненастоящая резиновая грудь. Я не сразу понял, что ищу похожую и что стоит у меня теперь только на один типаж.

Но еще больше выпал в осадок, когда понял, что даже очень похожих на нее женщин я предпочитаю трахать в полной темноте. Потому что я слишком хорошо ее запомнил.

С первого гребанного раза.

А что будет сейчас?

— Ты готовишь?

Слова Адама щекочут шею, когда он обнимает, стоя за моей спиной.

Я действительно готовлю.

Хотя надеялась, что просплю. Напрасно. Мои глаза сами распахнулись едва ли не с рассветом. Я даже покрутилась в постели в надежде опять заснуть и позволить Гранту опять приготовить свой подгоревший завтрак, но нет. Сна не было. Я даже принимала душ дольше обычного, надеясь, что Грант встанет первым, но когда я все-таки покинула спальню, в доме все еще была тишина.

Недолго.

Ее тут же прервал орущий Чарльз, который выскользнул из моей спальни следом за мной. Стал тереться о ноги, требовать еду, а я ведь понятия не имею, чем его Грант кормит.

Оглядела огромную кухню, но рыскать по ящикам в моем положении нельзя. Я здесь не гостья, а Грант не мой друг, чтобы я вот так стала лазить по шкафам. Даже ради Чарльза.

— Придется тебе терпеть, — отрезала мейн-куну. — И не вопи. Встанет твой хозяин, он тебя покормит. А нас с тобой ничего не связывает, хоть ты и спишь со мной.

Да уж конечно. Так он меня и послушал. Стал изображать голодные припадки, бросался под руку с ножом, вел себя отвратительно. Чего стоила только первая порция омлета, которая наполовину состояла из его шерсти. Он просто вымыл в пиале лапы, пока я ушла к плите!

— Кормила Чарльза?

Грант, наконец, проснулся и теперь стоит за моей спиной, прижимаясь всем телом. Его подбородок на моем плече. И это так… Обыденно-прекрасно, что я от всей души прикусываю нижнюю губу. Добро пожаловать в реальность, Джеки. Прекрати мечтать, что так может быть всегда.

— Нет, я ведь не знаю, чем ты его кормишь.

— Консервы. Они вот там, — зачем-то показывает ящик Грант.

Так иди туда, достань одну, накорми кота. И оставь меня заниматься завтраком. Увеличь расстояние между нами больше одного сантиметра. Я слышу, как стучит твое сердце.

Пожалуйста. Просто уйди, Адам.

Но он кладет руки мне на талию, очерчивает бедра, наклоняется и целует в плечо. Нож дрожит в моих руках. Приходится отложить его в сторону, чтобы не остаться без одной фаланги ненароком. Даже того несчастного сантиметра между нами и того уже нет.

— Адам… — срывается с моих губ, когда он берется за мои шорты.

— Что?

— У меня горит.

— У меня тоже.

Засранец.

— Я про омлет.

— Будет с корочкой, — почти шепчет, избавляя меня от шорт. — Мне не привыкать.

Хватаю ртом воздух, когда ребром ладони он проводит между моих ног, и вдруг натыкаюсь на осуждающий взгляд Чарльза. Кот сидит точно напротив моего лица, возле брошенной доски и нарезанных овощей. И с величайшим презрением смотрит на меня в упор.

«Ну, конечно. А кот может подождать, да?»

— Адам…

— Я выключил огонь, — отзывается он, пока его рука скользит между моих ног.

— Чарльз. Он… смотрит.

— Пшел вон, — кратко отзывается Грант.