Ленька действительно ничего не понял и с любопытством спросил:

— У тебя, Слюнтяй, есть кто из родни?

— Разве это имеет значение? Ну, предположим, где-нибудь в Полоцке живет тетка. Что толку? Она сама теперь ютится в двух комнатенках и последние ротонды тащит на барахолку. В общем… нечего и вспоминать. Я для нее теперь не романтик, а шпана.

— Трепешься ты все, — сказал Охнарь свысока. —

У вас там, у баров, все не как у люден было. Зырь вот лучше в оба, а то провороним нэпманшу.

Вернулся от угла Гарька. Вскоре по булыжинам мостовой продребезжала пролетка. Показалась женщина с белой пушистой собачкой на поводке. Но сумочки у женщины не было, а сзади вразвалку шел кряжистый мужик в деревенской свитке.

От центра города мягко доносился гул, звонки трамваев; небо там желтовато светилось. Сырой, тяжелый, промозглый воздух пробирался сквозь лохмотья к голому телу.

Ленька стал зябнуть; нервное возбуждение спадало, хотелось куда-нибудь в тепло. Не настаивай Гарька, пожалуй, огольцы ушли бы искать асфальтовый котел.

Переулок вновь надолго опустел.

Мелко зацокали каблучки, из-за угла вынырнула женщина в манто. Впереди нее тянулась еле заметная тень. По мере приближения к ближнему фонарю тень укорачивалась, чернела, переходила назад. Уже можно было разобрать, что в руке, затянутой в перчатку, нэпманша несла небольшую лаковую сумочку. Aга! Вот ее-то и дожидались огольцы!

— Готовьсь, братва! — тихо сказал Гарька. — Зеке!

Огольцы рассыпались: Охнарь прижался к могучему старому каштану, слился с его стволом; Слюнтяй спрятался за афишную тумбу. Возле цоколя ограды остался один Лохматый. Тень за женщиной теперь катилась мячиком, в свете фонаря можно было разглядеть переливчатый блеск черного бархатного манто, вуалетку на ее шляпе, горделивую складку ярких, накрашенных губ.

Оголец шагнул женщине наперерез, жалобно протянул руку:

— Те-етенька, дай пятачок.

Весь облик горожанки выразил отвращение, она обошла Гарьку, словно боялась, что беспризорник прикоснется к ней.

— У меня, мальчик, с собой нет мелочи.

Лохматый вновь забежал ей наперед, нагло перегородил дорогу.

— Да вон в сумочке. Жалко?

— Отстань. Я ведь тебе сказала! Проходу не дают.

Женщина вновь стала обходить Лохматого, неприязненно следя за его движениями, не видя, что делается вокруг. Сзади к ней бесшумно, на цыпочках, подкрался Охнарь, рывком схватил сумочку, дернул, но лаковый ремешок был надет на руку, и это затормозило осуществление Ленькиного плана; пока он тянул сумочку к себе, нэпманша быстро оправилась от внезапности, уцепила Леньку за рубаху. Лицо ее исказилось.

— Отдай, бандит! Отдай!.. Помоги-ите! — крикнула она.

Сумочка была уже у Охнаря, он рванулся, но женщина, нежная и холеная с виду, оказалась сильной и энергичной. Она норовила отнять назад свою собственность.

С другой стороны улицы показались двое рабочих. Услышав крик, они приостановились, затем побежали к месту свалки.

— Шухер! — крикнул своим ребятам Гарька и выхватил финку.

Под светом фонаря вспыхнуло лезвие.

— У, сука!

Женщина разжала руки, отшатнулась:

— Уби-ва-ают!

Почувствовав себя свободным, Ленька что есть духу кинулся вдоль садовой ограды к темному переулку. Сзади нарастал гулкий топот тяжелых ног. К Охнарю, как было условлено раньше, сбоку подскочил вынырнувший из-за афишной тумбы Слюнтяй. Ленька на ходу передал ему лаковую сумочку, и тут же мальчишки разбежались в разные стороны.

Однако тщательно разработанный план не удался. Краем глаза Ленька успел заметить, что один из рабочих, прибежавших на помощь нэпманше, сшиб с ног Лохматого. Ограбленная женщина ударила беспризорника по щеке. До Охнаря донесся громкий голос рабочего:

— Нельзя, гражданка!

— Мерзавец! — запальчиво кричала нэпманша. — Еще и ножом хотел!

— Где надо, разберутся!

Слова эти Ленька слышал уже за спиной. Больше он не обращал внимания на то, что делается позади. Все его внимание сосредоточилось на втором рабочем — длинноногом молодце в сапогах. Заметив «перетырку» сумочки, этот парень бросил преследовать Охнаря и круто свернул за Слюнтяем.

Вот и перекресток. Ленька в последний раз мельком оглянулся назад. Гарьку Лохматого успели поднять с тротуара и держали с двух сторон потерпевшая нэпманша и первый рабочий. Его длинноногий товарищ в сапогах гнался за вертко вилявшим по переулку Слюнтяем. К ним приближался еще какой — то человек. Ленька понял, что выручить ни одного из корешей невозможно, и не стал дожидаться, когда вспомнят о нем. Свернув за угол, он припустил по середине мостовой, подальше от злосчастного места.

Вдруг что-то черное рванулось из-под ног, и Ленька чуть не упал: кошка. У, зараза!

…Спустя полчаса Ленька пришел к памятнику Богдану Хмельницкому. Чугунный, обсыпанный снегом гетман с побеленными усами, безмолвно держа булаву, сидел на вздыбленном коне. Поблизости не виднелось ни одного живого существа. А именно здесь на случай потери друг друга и должны были после «операции» встретиться огольцы. Значит, и Слюнтяю не удалось убежать. Эх, не повезло им, гляди, еще и в тюрьму посадят. А хорошие были огольцы. И финка пропала. Зачем он, дурак, отдал ее Гарьке? Конечно, хорошо, что хоть сам-то остался на «воле», а все-таки и «перышка» жалко. Сорвалось дело.

Пугливо оглядываясь, Охнарь прошелся по неширокому переулку, где огольцы устроили «хапок». Не ждет ли его за этой афишной тумбой, за каштанами, тополями засада, вроде той, что они приготовили нэпманше? Нет, по-прежнему здесь глухо, тихо, словно и не было полчаса назад криков, свалки. Бесшумно летят опаленные заморозком, покоробленные листья из сада, фонарь льет маслянистый свет; по-прежнему от городского центра доносится мягкий гул, звонки трамваев. Все же Ленька настороженно прислушивался к малейшему шороху, зорко присматривался ко всякой тени и особенно тщательно обшаривал глазами тротуар, мостовую. Он лелеял тайную надежду найти финку, оброненную Гарькой или его преследователями. А вдруг наткнется и на лаковую сумочку?

Вновь с пустыми руками вернулся к памятнику гетмана на застывшем коне. Значит, все кончено. Жизнь — индейка, судьба — копейка! А что, если на допросе у следователя огольцы выдадут и его, Леньку? Не должны бы, за это беспризорники, по примеру воров, забивают насмерть, ну, а все же? Скажем, проговорятся? Судейские, они хитрые, могут запутать.

Пожалуй, надо не мешкая нарезать из Киева. Ждать, пока сграбастают?

И прямо с площади Охнарь отправился на вокзал. Путь наметил в Крым: там теплынь, море, винограду еще больше, чем в Одессе, и к зиме тоже начнут принимать в приюты. Эх, где наша не пропадала!

В этот же вечер Ленька в пассажирском поезде покатил в Полтаву; скрючившись, он лежал в собачьем ящике и мурлыкал песню без слов. Ему почему-то вспомнилась тетка Аграфена. «Босяком хочешь стать? — часто пугала она его. — Угодить в арестантские роты?» И вот он угодил. Оказывается, и жулики — люди. Конечно, лучше бы определиться на завод, но в конце концов и на «воле» жить можно. А что будет дальше — завтрашний день покажет!