Надо сказать, что наследство молодому императору доставалось не самое простое, хотя, справедливости ради нужно отметить, что отец его получил страну в ещё более сложном положении. Однако же лишь слепец не замечал, что восточное приграничье превратилось в бездонную яму, в которую империя ежегодно выбрасывала огромное количество средств. Однако же на палатийских холмах было ещё неспокойнее чем прежде, и два мятежных вождя прибрежных племён уже объявили о неповиновении завоевателям, а вскоре к ним вполне могли присоединиться и другие. Однако же экономика огромной империи была истощена, так что несколько лет назад пришлось пойти на беспрецедентную меру – снизить вес золотой рехты и, главное, серебряного стравина²².

Предполагалось, что это никак не скажется на стоимости монет, но на деле всё оказалось совсем иначе. Сперва саррассанские купцы отказались принимать новые монеты по прежнему курсу, требуя надбавки примерно в десять процентов от прежней цены, а затем и собственные торговцы принялись активно поднимать цены. Не помогали никакие меры – когда государство попыталось было силой и устрашением заставить купцов держать прежние цены, то добилось лишь того, что товар стал просто исчезать с рыночных прилавков. Последствия могли бы быть гораздо катастрофичнее, если бы денежная реформа коснулась ещё и медных оэров, но медь, по счастью, не была в таком дефиците.

В конечном итоге власть была вынуждена смириться и с повышением цен, и с недовольным ропотом подданных. Амбиции Деонеда, считавшего проблемы в Пелании личной неудачей, заставляли его и дальше продолжать невыгодную для бюджета империи политику. Он бесконечно говорил о всех тех преимуществах, что даст Кидуе контроль над Прианурьем, однако всем было очевидно, что преимущества эти коснутся в лучшем случае их детей, а то и внуков.

Таково было наследство, оставленное императору Риону. И теперь, не чувствуя более между лопаток тяжёлого неодобрительного отцовского взгляда, он вдруг стал смотреть на ситуацию иначе чем раньше.

Первым же серьёзным указом он приостановил выделение средств на благоустройство приграничных территорий, считая, что эти деньги больше пригодятся здесь. С востока были отозваны сразу пять легионов, оставив охрану границы на попечении всего четырёх оставшихся, да и те располагались вблизи более-менее освоенных Колиона и Бейдина. Значительная часть границы империи вновь оказалась почти незащищённой.

Те немногие переселенцы, что рискнули осваивать эти земли, почувствовали себя брошенными. И дело даже было не в том, что теперь их некому было защищать – многие хутора и так располагались в местах, куда не ступала нога легионеров. Просто новый государь как бы давал понять, сколь мало интересует его Прианурье вкупе со всеми теми, кто там жил.

Исход колонистов не был массовым – многие уже худо-бедно обжились на новых землях, а большинству просто некуда было возвращаться. Однако же кто-то возвращался, и теперь городские улицы полнились слухами о жестоких прианурцах, топящих своих детей в водах священного для них озера Симмер, о бескрайних лесах – не величественных дубравах, подобных тем, что покрывали Лиррию, а гнилых топях, в которых не росло ничто живое, а главное – о том, как, благодаря последним переменам, они лишились всего, что имели.

Несмотря на то, что предпринятые меры позволили сэкономить значительные средства, которые были пущены на оздоровление экономики, население империи восприняло их отрицательно. В глазах большинства это была самая настоящая измена, которую сын позволил себе, едва похоронив отца.

Длинный и тощий император не вызывал симпатии. Народ привык совсем к иному типу правителя – пусть более грубому и жестокому, но при этом более простодушному. Этот же словно нарочно облекал самые простые мысли в столь заумные фразы, что, бывало, слуги, боясь переспросить, выполняли что-то прямо противоположное тому, что от них требовалось. Что уж говорить о том, как Рион говорил о государственных делах! Канцлеры на заседаниях Малого совета сидели со сконфуженными кислыми лицами, стремясь выцедить из этого бурного потока слов крупицы полезной информации.

Но больше всего недоумения среди придворных вызывал совершенно неподдельный интерес, который император испытывал к лиррам. Причём слово «интерес» использовалось исключительно из осторожности, поскольку здесь больше подошло бы слово «симпатия». И действительно, доходило до того, что, ещё будучи принцем, Рион тратил кучу времени на то, чтобы спрямить свои жёсткие и волнистые, как у всех представителей его династии и вообще почти у всех людей, волосы, чтобы они хоть немного походили на тонкую переливчатую паутину лиррийских волос.

Принц прилежно изучал лиррийский язык по книгам, поскольку отец категорически запрещал допускать к сыну учителей-лирр. Это привело к тому, что он весьма неплохо читал и писал по-лиррийски, хотя при этом имел чудовищный выговор. Также он жадно интересовался лиррийским фольклором, приданиями, легендами.

В своё время император Деонед пытался дознаться, кто же был тот доброхот, что привил его сыну столь странную страсть, но, конечно же, ничего не добился. Рион упрямо молчал, даже ребёнком осознавая, что его болтливость может очень дорого кому-то стоить.

И вот теперь, став императором, Рион вдруг объявил о воссоздании департамента по делам лиррийских подданных. Более того, он повысил его статус до отдельного министерства, чего в своё время не додумался сделать Делетуар. Это было очень значимое событие – в империи было не так много министерств, поэтому создание каждого из них означало, что государство собирается уделять данному вопросу повышенное внимание.

Со времени, когда действовало ведомство Драонна, прошло уже слишком много времени, так что подавляющее большинство подданных-людей даже не помнило, что таковое вообще когда-либо существовало, тем более что и существование это было довольно-таки номинальным. Тем более ошарашивающими были известия о создании подобного министерства.

Как мы уже говорили, между людьми и лиррами теперь существовал шаткий мир, но взаимной приязни по-прежнему было немного. Привечание лирр новым государем казалось людям весьма странным и даже подозрительным. Большинство людей были убеждены в том, что империя и так слишком уж щедра и снисходительна к этому народу. В миллионный раз поднимались давно набившие оскомину вопросы о Дейском эдикте. Об этом судачили люди, весьма далёкие от политики, а потому их нелепые рассуждения порой превращались в полнейшие фантазии, однако чем фантастичнее было то, что они говорили, тем охотнее этим словам верили слушатели.

Но брожение в народе пока было вполне ещё не критичным, так что, возможно, разобравшись и привыкнув, он вскоре вновь позабыл бы о существовании лирр – ведь мысли большинства этих работяг сейчас были больше заняты поисками хлеба насущного. В конце концов, какая разница, какие там министерства создаёт император – лишь бы было что поесть и чем накормить детей, да ещё, по возможности, чтобы не было войны.

Возвращаясь к вновь созданному министерству, необходимо отметить, что император Рион, подыскивая себе подходящего министра, первым делом подумал как раз о Драонне. Естественно, юноша никогда не видел лиррийского принца, но, как оказалось, при дворе ещё не все позабыли давно почившего канцлера Делетуара и давно укрывшегося в провинции принца Драонна. Собственно, эту историю знал и сам Рион.

Именно поэтому он послал голубя в Доромион.

Этот хмурый осенний день для Драонна оказался богат на события, хотя с утра ничего не предвещало перемен. Был обычный день довольно поздней осени, когда утром земля хрустит под ногами, а с мрачного низкого неба сыплет неприятная снежная крупа, больно хлещущая по лицу во время скачки. Было холодно, поэтому принц намеревался свой день провести в уютном кабинете у камина с бокалом подогретого саррассанского в одной руке и томом «Северных холмов» легата Киррена в другой.