Потому не было ничего удивительного в том, что Делетуар отпустил Драонна в Доромион, чтобы тот смог, как и обещал, присутствовать при рождении ребёнка. Он, правда, задумался о чём-то на мгновение – возможно о том, что в случае кончины Родреана столь важному чиновнику, каким стал Драонн, стоило бы находиться в столице, но затем всё же махнул рукой и тут же удалился, словно бы начисто позабыв о только что состоявшемся разговоре.

Всё ещё опасаясь, что канцлер может передумать, Драонн решил уехать незамедлительно. Кроме того, зима выдалась снежная, и это значило, что путь будет долгим и нелёгким. Таким образом принц, взяв с собой всех своих илиров, направился на восток, ведь залив Дракона был сейчас несудоходен, а это значило, что его придётся огибать, делая огромный крюк.

И тем не менее Драонн, спеша изо всех сил, прибыл в Доромион на двадцать четвёртый день слидия. По его подсчётам до рождения ребёнка оставалось ещё около двух недель.

***

Приятным сюрпризом для Драонна стал тот факт, что мэтр Силеанин до сих пор находился в замке, приглядывая за здоровьем Аэринн. Особой нужды в этом, пожалуй, не было – беременность протекала вполне обычно, но всё-таки это вселяло определённую уверенность.

Аэринн, несмотря на подрасплывшиеся черты, показалась юноше ещё прекраснее, чем прежде. Особенно грело его осознание того, что внутри неё находится его дитя. Точнее – их дитя, что было ещё приятнее.

Они впервые поговорили о имени будущего ребёнка. И Аэринн сама предложила для мальчика имя Астевиан, а для девочки – Билинн. Это были имена родителей Драонна, и стоит ли говорить, насколько он был растроган этим. Надо сказать, что мэтр Силеанин по некоторым признакам определил, что должна родиться девочка, поэтому всё чаще Аэринн называла своё не родившееся пока дитя Билинн, разговаривая с ним или о нём. А вскоре она стала называть его просто Биби, и Драонн просто таял, слыша это имя из её уст.

В восьмой день месяца весны, совсем ранним утром, скорее даже ночью, Аэринн разрешилась от бремени. Драонн, как и обещал, находился рядом и, как только мэтр Силеанин обрезал пуповину, тут же принял своего первенца. Девочку. Билинн. Биби.

После рождения дочери Драонн был на седьмом небе от счастья. Все другие события, когда-либо случившиеся с ним, внезапно отошли далеко на задний план, став совершенно неважными в этот отрезок времени, когда во всём мире для него остались лишь Аэринн и Билинн.

Биби родилась совершенно здоровой девочкой, и хотя пока что она была больше похожа на синюшного сморщенного старичка, для счастливого отца она была самым прекрасным ребёнком на свете.

Аэринн светилась от счастья, и от того казалась в тысячу крат прекрасней, чем обычно. По лиррийскому обычаю для Биби тут же была найдена подходящая кормилица, которая забрала девочку, принося её молодым родителям по их просьбе. А просили они об этом весьма часто.

Увы, эта идиллия продлилась всего два дня. Вообще Драонн твёрдо решил пробыть в Доромионе как можно дольше – в идеале до конца месяца весны, когда на заливе Дракона начнётся навигация и можно будет здорово сократить путь. Это соображение казалось ему отличным аргументом для Делетуара, ежели он вообще хоть раз вспомнит об отсутствии главы новоиспечённого департамента.

Как уже было сказано выше, судьба в лице второго канцлера подарила Драонну всего два дня. Ранним утром третьего дня в Доромион прилетел голубь из Кидуи. Его величество император Родреан скончался в первый день месяца весны. Таким образом упрямый старикан всё-таки утёр нос тем, кто пророчил, что ему не пережить зиму. Так или иначе, а в империи был теперь новый правитель – император Деонед Третий, и этот правитель призывал Драонна Доромионского на службу.

Естественно, голубь был не от императора, а от Делетуара, но это, по сути, ничего не меняло – не повиноваться юноша не мог. С тяжким вздохом он поцеловал Аэринн, осторожно коснулся губами огромного лобика Биби, едва прикрытого жиденькими чёрными волосиками, после чего отправился в Кидую в сопровождении своих верных илиров. Загадывать, когда произойдёт их следующая встреча, он не стал, да Аэринн и не спрашивала, прекрасно понимая всё сама.

***

Выдержав положенный двенадцатидневный траур, император Деонед собрал Большой совет. Хотя это название не должно ввести в заблуждение читателя – несмотря на то, что его именовали «большим», в нём заседало не более полутора десятков человек – кроме членов так называемого Малого совета, куда входили лишь сам император и пять канцлеров, здесь присутствовали все министры, а также главы иных немногочисленных ведомств.

Очевидно, что в столь немногочисленной компании скрыть чьё-либо отсутствие было невозможно, особенно если отсутствовал единственный лирра. Делетуар, конечно, уже послал голубя в Доромион, но прекрасно понимал, что Драонну не поспеть к совету. Зная резкий нрав нового государя, второй канцлер заблаговременно предупредил его об отсутствии главы департамента по делам лирр. Император, на лице которого всё ещё читалась печать скорби, которую он носил в сердце, лишь угрюмо кивнул.

Нужно оговориться, что несмотря на то, что мы здесь именуем Деонеда императором, формально он таковым ещё не являлся, поскольку коронация была запланирована лишь на первый день месяца со знаковым именованием импирий²⁰. А до тех пор он именовался принцем-регентом, а императором по-прежнему оставался почивший Родреан, чьи останки всё это время лежали незахороненными в специально отведённом для этого зале дворца. Все указы, издаваемые до первого дня импирия имели две подписи – подпись принца-регента и подпись императора Родреана, которую всё равно ставил наследник, но от данной традиции отказываться не спешили.

– С тяжёлым сердцем начинаю я заседание Большого совета, – заговорил принц-регент. – И чувствую я сейчас не только боль от утраты родителя, но и собственную ничтожность, ибо он был гигантом, сотрясавшим небеса, тогда как я – жалкий карлик, не годный даже просто сидеть на этом троне. Но в этот скорбный час я согрет надеждой, что вы поможете своею мудростью мне так же, как помогали моему отцу, и со временем я научусь быть достойным правителем.

Конечно, эта фраза несла в себе куда больше неких обрядовых условностей, нежели истинных мыслей Деонеда. Естественно, он совсем не думал так, как только что выразился. Разумеется, на протяжении последних месяцев, с тех самых пор как прогнозы насчёт болезни Родреана ухудшились, Деонед под чутким руководством канцлеров уже пробовал себя в руководстве государством. Уж кто-то, а император Деонед вряд ли всерьёз мог называть себя ничтожным карликом.

Внешне он был очень похож на молодую копию своего отца – такой же громадный, словно медведь, с той же буйной шевелюрой и бородой, только цвет их пока ещё был ярко-каштановым, почти переходящим в рыжину. Более того, характер у него тоже был отцовским – довольно резким, грубоватым. По большому счету, из него вполне мог получиться второй Родреан, и в целом это, наверное, был скорее плюс, нежели минус.

– И осознавая себя не более, чем бледной тенью своего покойного родителя, я приложу все свои скромные силы для того, чтобы хотя бы не сбиться с того пути, которым он вёл наше великое государство, – продолжал Деонед. – Я продолжу все его начинания и, коли будут благосклонны ко мне боги, возможно, сумею и приумножить их.

Делетуар, при всей своей едва помещающейся в кресло необъятности, слегка подался вперёд, так что его сидение жалобно заскрипело – он понял, что предисловие закончилось.

– На смертном одре, давая мне последние наставления, император Родреан потребовал от меня клятвы служить на верность отечеству и делать всё, чтобы наша империя стала ещё могущественнее. И он обозначил для меня наиболее важные направления. О них я и хочу поговорить с вами. Во-первых, вновь присоединённые территории. Мы уже достаточно давно присоединили себе северные окраины Паэтты, но до сих пор не уделяли им должного внимания. А между тем они весьма богаты и лесом, и пушным зверьём, и, как считают многие – серебром. Отец мой видел решение проблемы в переселении подданных империи на север, строительство новых городов. Пока эти территории заселены лишь палатийскими варварами, мы не сможем получать с них должного дохода.