— Ох, ироды окаянные. Одно озорство на уме. Вчера у Черновых все подсолнухи ободрали. У Мишки отец в городе на заработках — ремня шельмецу некому всыпать.

Мальчики оставили обувь в сенцах и прошли по мягким половикам в комнату Сани.

— Ух ты, сколько книг! — восхитился Вадим. — У нас и то дома столько нет. «Природа мира», — прочел он, — «Певчие птицы СССР», «Живой мир островов». Ты все это читал?

— Конечно. Я когда вырасту, стану ученым — зоологом или орнитологом.

— А кто это?

— Это тот, кто птиц изучает. Я мечтаю записывать голоса птиц. Представляешь, захотелось тебе соловья послушать или жаворонка, как они поют по-настоящему, на свободе, купил пластинку — и наслаждайся.

— А где ты книги берешь?

— По почте выписываю. У нас библиотекарша очень хорошая, она мне помогает.

— Я тебе из Питера книг привезу, целый чемодан. Только… — Вадим снова погрустнел, — может, отец мне не разрешит в другой раз скоро приехать. Он у меня строгий очень. Ну и пусть — я тогда сбегу.

— Не вертись, герой. Вот тут еще царапина. Не больно?

— Жжется сильно. Сань, а это кто, на фотографии?

— Мама моя. Правда, красивая?

— Очень! А ты на нее похож.

Вадим решил сменить тему.

— Сань, когда мы пойдем червей копать?

— Прямо сейчас и пойдем.

Вооружившись лопатой и круглой жестяной банкой, они пошли на огород.

— Тут их прорва, — сказал Саня, — я копну, а ты червя бери и в банку сажай.

Вадим с увлечением ковырялся в сырой почве. Взяв двумя пальцами красного дождевого червя, он смотрел, как тот извивается, потом клал его в наполненную землей банку.

— Сань, а черви — это животные?

— Конечно, беспозвоночные животные. Амеба и та — животное, только одноклеточное. Ого, целый клубок. Много брать не будем: черви полезные, они почву разрыхляют. А если меня спросить, — продолжал он, налегая на лопату, — то и среди людей есть одноклеточные. Взять хотя бы нашего Вовку. У него отец в прошлом году с заработков приехал и повез всю семью в Сочи на море отдыхать. Пробыли они там целый месяц. Только вернулись — я к Вовке. «Ну, давай, — говорю, — рассказывай, какое оно, море». Я-то сам моря никогда не видел, в кино только. А он мне в ответ, — Саня смешно изобразил глуповатую физиономию Вовки, — «Норма-альное море, — говорит, — что ему сделается? Воды много и вся соленая». Вот и весь сказ. И так во всем, о чем хочешь спроси, хоть чудо покажи, в ответ одно услышишь: «Норма-ально». Тьфу, — в сердцах сплюнул он, — и кто только это подлое слово придумал!

Ночью Вадим спал плохо, часто просыпался в страхе, что пропустит условный сигнал. Задолго до восхода солнца послышался тихий свист, и Вадим тотчас скатился по лестнице с чердака. У калитки белел силуэт Сани.

— Держи ведро и банку, а я удочки понесу, — сказал он громким шепотом.

— А зачем так рано идти? Может, рыба тоже еще спит.

— Как же, спит она! У нее и днем и ночью одна забота, как бы чего слопать. До свету самый клев. К тому же я тебе такое покажу, чего ты в городе у себя в жизни не увидишь.

В полной тиши они пошли по узкой песчаной косе. Впереди, на самом краю полуострова, высился темной твердью большой монумент, установленный в честь окончания строительства канала при царе Александре Втором. Канал поделил.

Свирицу на две части, отрезав длинный кусок суши. По вечерам влюбленные парочки сидели на постаменте памятника, над черной речной гладью, куда, оставив в небе ворсистый след, падали звезды, гляделся золотой месяц и тянул по воде искристое мерцание к очарованному берегу.

— На первый раз лодку брать не будем, — сказал Саня, — поудим здесь, с камней.

— Сань, ты за меня не беспокойся, я плавать умею. Меня мама в детстве в бассейн водила.

— Да что ты! — по-доброму усмехнулся Саня. — Река — это тебе не бассейн. Здесь купаться с опаской надо. По Свири лес сплавляют, — под водой топляки мотаются. Вдарит такое бревно, и дух из тебя вон. А еще баржи затонувшие есть, с войны лежат. У нас такие случаи бывали: нырнет мужик — и поминай как звали. Так что без меня купаться и думать забудь. Мне бабушка рассказывала: здесь бои шли жестокие — прямо в устье Свири морская пехота и корабли Ладожской военной флотилии сражались с гитлеровцами. Немцы хотели второе кольцо блокады создать, да ничего у них не вышло. Речники наши помогали морякам Дорогу жизни отстаивать, грузы перевозили под непрерывными бомбежками, себя не жалели. Мой дедушка был шкипером баржи. Тогда и погиб.

Они спустились по крутому зеленому скату и примостились на больших камнях под бережком. Вадим засмотрелся на реку.

— Сейчас и не скажешь, что здесь война была. Тишь да благодать. Я бы тоже врагов убивал не жалея. Взял бы автомат и тра-та-та-та — всех под корень! А ты?

— Я бы никого не хотел убивать. Лучше, чтобы никакой войны больше не было.

Мальчики размотали удочки.

— Глянь, чего делать надо, — объяснил Саня. — Берешь червя и старайся его так насадить, чтобы крючка не видно было, по самую леску. Рыба, хитрюга, запах железа чует, червя обклюет — и была такова.

Тьма нехотя расползалась, оставляя пепельные клочья. Тускло засветлело небо, вдали забрезжил спящий лес. Речная волна ласкалась о камни с тихим всплеском. Поплавки стояли неподвижно в глянцевой воде. Вадим смотрел на свой не мигая и думал, что там, в прохладной сумеречной глубине, скрывается своя, неведомая жизнь, которой нет до них с Саней никакого дела. Он не успел додумать какую-то важную мысль, потому что поплавок задрожал и дернулся вниз, отбросив на воду расходящиеся круги.

— Сань, а Сань, — выдохнул Вадим, — у меня вроде клюет.

— Подсекай, тяни! — крикнул Саня.

Вадим с натугой потянул вверх удилище. Из воды взметнулась плоская переливчатая рыба и забилась на крючке, как серебряный лист на ветру.

— Вадим, не зевай, подтягивай ее сюда, а то сорвется!

Саня поймал леску, снял рыбу с крючка и опустил в ведро.

— Знатный подлещик. Ай да ты! — похвалил он Вадима. — С первого раза такая рыбина.

Вадим припал к ведру, где плавал подлещик, разглядывал его и гладил рукой.

— Потом налюбуешься. Бери удочку. Солнце встанет — рыба в тень уйдет.

Вадимом овладел веселый и буйный азарт. Он с трудом мог усидеть на месте, благо рыба клевала вовсю. Саня выхватил одну за другой две плотвички, похожие на вытянутые розовые жемчужины, и злого зубастого окуня с красными плавниками, Вадим — еще подлещика и несколько корюшек.

К востоку над горизонтом полоска неба зарделась нежным кармином, и заалели снизу облака. Саня оживился:

— А теперь гляди в оба. Это то, о чем я тебе говорил. Сейчас начнется.

Из-за леса медленно и неуклонно, затаенно теплясь однотонным густо-малиновым светом, сдерживая до поры могучий внутренний жар, поднималось солнце, такое огромное, что Вадим не поверил собственным глазам. По воде потянулось пурпурное сияние, разлилось по траве, верхушкам деревьев и вытеснило призрачный туман с болот.

Рыбалка была забыта. Конец удилища поник и утонул в реке. Мальчик встал — хрупкая, завороженная фигурка на фоне неоглядного солнечного диска.

— Такого не бывает, — ошеломленно произнес Вадим, переводя растерянный взгляд на Саню.

— Бывает, как видишь.

Саня с нескрываемой радостью заглядывал ему в лицо. Улыбка у него была хорошая, светлая. Глядя на него, самому хотелось улыбаться.

— Удочку-то возьми, утонет. Да у тебя никак рыба на крючке!

Они закатились хохотом, сообща вытаскивая из воды большую рыбу; тащили в несколько приемов, слабея и приседая от смеха, с трудом водворили ее в ведро и долго еще не могли успокоиться.