Она прокралась так тихо, на цыпочках, что ее появление стало для него настоящим шоком. Тем более лицо куклы из хорошенького женского превратилось в демоническую злобную маску. Он было настолько ужасно, что Густав завопил от страха и шлепнулся назад, ткнувшись ладонями в ковер и отбив пятую точку.
- Мерзкий мальчишка! - рявкнула кукла. От ярости она даже прихрамывать начала, наступая на перепуганного незадачливого недоинквизитора, и это было так зловеще, словно выбравшийся из могилы мертвец. - Надо было догадаться, что инквизитор мне подсунет какую-то дрянь! Да ты еще и вор!
Ее взгляд упал на медальон, виднеющийся в расстегнутом вороте рубахи, и Жюли ткнула в него пальцем.
- Верни сию минуту!
Густав, отползая от наступающей на него хозяйки дома, упрямо затряс головой, помирая от страха.
- Нет!
- Верни-и-и… щено-о-ок…
Ее палец трясся, выписывая в воздухе восьмерки перед носом бедного Густава. На миг на него упал свет, и ярко сверкнул камень в кольце демонов. Этой вспышки было достаточно, чтоб решение созрело в голове Густава, и он, не соображая толком, что делает, грубо ухватил Жюли за палец и… хрустом отломил его вместе с кольцом. Оказавшись в его руке, палец мгновенно из теплой плоти превратился в кусочек искусно раскрашенного фарфора.
- А-а-а! - взвыла она, в ужасе рассматривая покалеченную руку. - Что ты натворил, негодник?!
Кольцо было у Густава, и тот перевел дух. Больше Жюли не могла призвать демона, чтоб расправиться с Густавом. Она была просто беспомощной куклой.
Мальчишка вмиг оказался на ногах. Кукла, еще больше вихляясь и воя, яростно набросилась на него и вцепилась в его одежду, царапая его грудь отколотым пальцем и разрывая рубашку. Но Густав уже не боялся ее совершенно; более того - он сильно переживал за Китти, на которую паршивая кукла натравила своих верных всадников. А как остановить их, как подчинить себе демона, Густав не знал. Не прошли даром годы запрета магии.
Но инквизитор точно знает, как пользоваться этим артефактом! Значит, надо поскорее доставить ему перстень!
Поэтому Густав, грубо скрутив Жюли руки, просто отпихнул ее от себя, и она со стеклянным звоном рухнула на пол, на задницу.
Ее пышная юбка вдруг опала, ноги сделались странно длинными, и Жюли завыла еще страшнее.
- Ты разбил мой зад! - орала она, ловко перевернувшись на живот и ползя к Густаву, как заправский зловещий мертвец. В ткани ее одежды брякали черепки, ноги волочились на веревках. - Ты разбил!..
Жюли все больше напоминала исчадие ада, а не живого человека. Вместе с утраченными частями тела жизнь тоже покидала ее. На гладких плечах, на локтях стали видны прорези шарниров, и глаза сделались неподвижными, с ненастоящими, с плохо приклеенными ресницами. Она ползла к Густаву с еле различимым скрипом, потому что кожаные прокладки в ее суставах стерлись, и это было по-настоящему жутко.
- Паршивец! Да я тебе ноги отгрызу! - сипела она голосом, больше похожим на скрип.
Но Густав уже не обращал на нее внимания. Он рванул к окну, распахнул его, на бегу цепляя на палец перстень, и вывалился в туманную холодную ночь.
Дом Жюли стоял почти в самой чаще; видимо, он был когда-то давно построен на окраине города, а когда город стал стремительно уменьшаться, зарастая лесом, дом потерялся среди деревьев.
Сразу за опушкой было огромное поле, заросшее высокой травой, за которую теперь цеплялся молочно-белый, непроглядный туман, и Густав, несясь по тропинке со всех ног, дышал этим туманом и в отчаянии прислушивался к каждому звуку, доносящемуся издалека.
Он слышал ржание конец и топот их копыт, но не мог понять, несутся ли всадники за Китти или уже возвращаются обратно, мучая ее и выжимая из ее гордых и упрямых глаз слезы.
На миг ему показалось, что он слышит ее болезненный вскрик, и он в отчаянии почувствовал себя просто слабым, заблудившимся в тумане мальчишкой, а не спасителем. Кого он, такой жалкий, в порванной одежде, запыхавшийся от бега, с раскаленными красными щеками, мог спасти?!
Но медальон обжег холодом грудь под растерзанной рубашкой, и Густав прижал его ладонью, словно поймав свой уникальный, неповторимый шанс. Сердце в его груди перестало трепыхаться и метаться, и мысли вдруг сделались спокойными и плавными.
Он сразу не обернулся потому, что привык, что в образе оборотня он еще беспомощнее и слабее, но теперь-то все можно поправить?..
«Я хочу быть таким оборотнем, - подумал он уверенно и твердо, словно отвечая на вопрос медальона о его желании, - каким должен был бы быть, исходя из параметров моего тела. Инквизитор сказал - я крупный, и даже заподозрил во мне медведя, значит, и оборотнем я должен быть не маленьким».
Вмиг волшебный вихрь подхватил его, крутя его тело так и этак, выворачивая его на новый лад так умело и ловко, что Густав и не заметил трансформации. А когда она закончилась, Густав встал в траве на четырех мощных волчьих лапах и завыл, пуская клубы пара из раскаленной красной глотки в холодную страшную ночь.
Он обернулся в серебряно-серого волка, самого огромного и самого пушистого из всех, что когда-либо водились в окрестностях. Одной лапой он мог теперь переломить хребет любой пастушеской овчарке, а морда его навела бы ужас на любого охотника на оборотней. В холке он был повыше среднего медведя, а хвостом его могла укрыться от стужи и Китти, и Софи.
Густав почувствовал, как сила наполняет каждую мышцу его огромного и мощного волчьего тела и взвыл еще радостнее, ощущая себя всемогущим.
«Я вам всем покажу!» - думал он в восторге, принюхиваясь к ветру и со всех лап бросаясь в погоню за всадниками.
Туман рвался, прожигаемый волчьим свирепым взглядом, язык алым раскаленным полотном стирал холодный туманный саван. То расстояние, что пробежал бы Густав на его длинных ногах ха ночь, волк-оборотень проделал менее чем за четверть часа, и запахи города и похитителей стали острыми и близкими.
Ветер доносил запахи гнили и смердящих трупов. Чуткий слух оборотня улавливал переговоры всего пары-тройки людей, вероятно, один голос принадлежал демону. Лошади храпели и пугались, потому что всадники, сидящие на них, были мертвы.
«Вот откуда демоны раздобывали этих самых верных слуг, - похихикивая - точнее, радостно подвывая, - думал Густав, несясь сквозь ночь. - На кладбище вскрывали старые могилы! То-то у мерзавца Патрика нет-нет, да были мозоли на ладонях, словно он копал самой большой лопатой! И вот отчего всадники боятся собак и оборотней. Собаки чуют их смерть, могут выдать их, да и кости могут растащить…»
Впереди послышался визг Китти совершенно отчетливо, и Густав взвыл от ярости и гнева. Кровавая пелена застила ему глаза, и единственное, что он видел перед собой - силуэт всадника, вдруг проступивший из тумана. Густав оттолкнулся лапами и в великолепном прыжке скинул всадника с коня. На землю брякнулись сухие кости, череп отвалился от позвоночника и укатился в высокую траву.
Смятение овладело похитителями, увидевшими внезапного спасителя и защитника Китти, выступившего их рваных клочьев тумана. Густав был ужасен и великолепен одновременно. Его серебряная шерсть стояла на загривке дыбом, отчего оборотень казался еще больше, а клыки его были так огромны, что он без проблем мог перекусить любой лошади ногу.
Пару человек средь этих всадников все ж было живыми людьми, и именно через седло одного из них была перекинута Китти. Густав чуял ее, Густав слышал ее крики и видел розовые оборки ее платья. И ее слезы и мольбы приводили смелого оборотня в неистовство.
- Отпусти девчонку! - провыл он, терзая когтями землю. - Или я кишки тебе выпущу и глотку перегрызу!
- Эй, такого уговора не было! - в ужасе вскричал похититель, глядя, как ужасный, оскалившийся волк ходит кругами, рыча и прицеливаясь, чтоб половчее напасть. - Откуда тут оборотень!? Ты же сказал, что дело совершенно безопасное! Оборотень откуда!?
Второй похититель был молчалив, зол и не так труслив, как тот, что удерживал Китти. Он сплюнул на землю и обнажил клинок - длинный большой нож.
