— Лжец. Ты хочешь вызов, я его тебе дам.

По пути в комнату Дерек чуть не спотыкается о Фалкора.

— Тема о моей бабушке или письме закрыта. Серьезно, Эштин, я не поеду туда. Ты понятия не имеешь, на что способна эта женщина.

— Почему ты боишься старушку?

— Я не боюсь, — он пытается отшутиться, но я ни секунды не верю ему.

— Ты также себя ведешь. Она хочет, чтобы ты приехал увидеться с ней перед ее смертью, Дерек. Ты должен поехать. Она поняла, что ошибалась.

— Ты утверждаешь это так, словно знаешь старую ведьму, — говорит он, открывая контейнер с печеньем из кэроба, которое испекла для него Бри. Он откусывает кусочек печенья Бри и морщится, будто они сделаны из дерьма. — Ты ничего о ней не знаешь. Прочитала письмо и вообразила ее бедной, умирающей старушкой, которая заслуживает, чтобы ее последнее желание удовлетворили. Да пошло оно.

— Так ты говоришь, что для тебя не проблема отказать старушке в последнем желании? Дерек, ты и в самом деле бессердечен.

Он протягивает контейнер с печеньем:

— Хочешь одно? Предупреждаю, они на вкус подобны смеси из картона и грязи.

— Не пытайся сменить тему, Дерек.

Письмо его бабушки довело меня до слез. Я бы хотела, чтобы кто-то из моей семьи желал провести со мной столько времени, сколько бабушка Дерека хочет провести с ним.

Сейчас мы в кабинете. Коробки выставлены в линию по одной стороне комнаты. Чемоданы и вещи Дерека по другой. Дерек изо всех сил старается не обращать внимания на конверт, лежащий поверх одной из коробок. Я положила его туда, потому что ему нужно прочитать это письмо.

— Когда я сказал, что хочу, чтобы ты опять стала такой как была, я не имел в виду надоедливую Эштин. Я имел в виду Эштин, которая сортирует «Скитлс», засовывает пакет со льдом ко мне в брюки и не тоскует по своему придурку-бойфренду, потому что он бросил ее…

— К твоему сведению, я не тоскую по Лендону.

Дерек закатывает глаза.

— Как скажешь, Эштин…

— Если тема о твоей бабушке закрыта для меня, то тема о Лендоне закрыта для тебя. Мне не хочется, чтобы ты говорил, что Лендон играет за Фэрфилд, чтобы отомстить моим партнерам по команде.

— Отлично.

— Отлично. Но ты должен прочитать это письмо, — я ухожу из его комнаты.

— А Лендон еще тот придурок, — кричит он. 

Дерек 

Я закрываю дверь и смотрю на конверт. Вчера утром у меня был соблазн прочитать его, сжечь и больше никогда о нем не думать.

Но я не сделал это.

Вместо этого я, кажется, вечность пялюсь на эту хрень.

В то время как Эштин хочет, чтобы я прочитал письмо, Фалкор не выглядит возражающим против того, чтобы я ничего не делал, кроме как смотрел на него.

— Фалкор, взять! — бросаю конверт ему, как фрисби.

Пес глядит на конверт, приземлившийся в нескольких дюймах от его вытянутых лап. В самом деле, он — самая бесполезная собака на планете.

Эштин заявила, что я боюсь прочитать письмо.

Я не боюсь.

Я боялся потерять маму. В тот день, когда она посадила меня перед собой и рассказала, что у нее рак, я испугался. Немало дней прошло, прежде чем я перестал бояться. Когда ее анализ крови был плохим, я думал — это конец. Когда она испытывала головокружение и слабость после химиотерапии, это ошарашивало меня. Когда у нее начали выпадать волосы, и она стала казаться хрупкой, я почувствовал себя беспомощным. Когда я держал ее бледную руку в госпитале, и она выглядела похожей на оболочку от себя прежней, я был уничтожен.

Я, определенно, не боюсь прочесть письмо от бабушки, которая для меня совершенно посторонний человек.

«Просто сделай это уже».

Я подбираю конверт и, усаживаясь на кровать, открываю. Письмо написано на плотной розовой бумаге с выбитыми в верхней части листа блестящим золотым шрифтом бабушкиными инициалами. Я думаю, что бумага была сбрызнута какими-то духами, потому что она пахнет как женщина.

Просто для того чтобы больше не слушать Эштин, изводящую меня из-за него, я разворачиваю письмо и читаю.

Мой дорогой Дерек.

Я пишу тебе это письмо с тяжелым сердцем. Мне только что озвучили мой диагноз, и я задумалась об ошибках, которые совершила в своей жизни. Есть вещи, которые мне необходимо сделать перед надвигающейся смертью. Поскольку ты мой единственный внук, крайне важно, чтобы мы встретились двадцатого июня после моего лечения. Это мое последнее, предсмертное желание. Есть вещи, о которых ты не знаешь, о которых тебе нужно узнать, о которых ты ДОЛЖЕН узнать.

С Бесконечной Любовью,

Элизабет Уортингтон (твоя бабушка).

Эштин права… Моя бабушка умирает. Она не уточнила, какой ей был поставлен диагноз. Мои мысли кружатся в водовороте предположений. Он должен быть плохим, раз она не назвала его. Не удивлюсь, если это рак легких, как и у моей мамы. Мама была одной из тех немногочисленных невезучих людей, у которых обнаружили рак легких, даже притом, что она ни дня в своей жизни не курила. Полагаю, следует винить наследственность и окружающую среду.

Или может у бабушки рак поджелудочной железы, который является смертным приговором любому, кому был вынесен. Или какое-нибудь ужасное, изнуряющее заболевание, о котором тоже тяжело говорить.

Дерьмо, теперь я не могу перестать думать об этом.

Большинство подростков, наверное, в настоящий момент были бы уже в самолете, устремляясь в сторону своей больной бабушки. Но у большинства подростков бабушка не Элизабет Уортингтон, знаменитая тем, что считает, будто ее социальное положение это то, перед чем надо преклоняться и к чему нужно стремиться. Я уверен, сейчас она понимает, что ее кровь не голубая, и что ни за какие деньги не купишь здоровье.

Я читаю письмо еще два раза, перед тем как положить его назад в конверт и посоветовать себе забить на него. Я почти жалею, что прочитал его. Это все Эштин виновата. Если бы не она, у меня бы не возникло чувство вины. Мне нужно успокоить свои мысли, иначе я буду думать об этом всю ночь.

Один человек способен отвлечь мои мысли от этого письма.

Эштин находится в своей спальне перед ноутбуком. Ее комната отделана в розовом цвете, на стенах изображены цветы. На ее кровати даже есть маленькая плюшевая колибри. Над ее столом постер «Чикагских медведей» и фотография восемь на десять дюймов некой Кейти Кэлхун, одетой в техасскую футбольную форму.

Это самая девчачья комната, в которой я когда-либо был. Уровень моего тестостерона снижается.

Она резко поднимает голову от компьютера.

— Это шутка, правда?

— В какой-то степени, — я откашливаюсь и опираюсь об комод. — Я просто хотел сказать тебе, чтобы ты была готова сегодня к семи вечера.

— Для чего?

— Ты проиграла, помнишь?

— Да, но скажем так, я не считаю честным то пари, потому что ты сказал, что это письмо было приглашением в Олимпийскую сборную по синхронным прыжкам на батуте. Ты солгал.

— Это не имеет значения. Ты сказала, что нет никакой сборной по Олимпийским синхронным прыжкам на батуте, а я поспорил, что есть. Это скучно, Эштин. Ты проиграла. Сегодня вечером пришло время платить. 

Эштин 

Я сижу в своей комнате и смотрю на часы. Сейчас шесть тридцать. Я не собиралась потакать Дереку и идти на это «несвидание», но я не хочу, чтобы он думал, что я уклоняюсь от своих обязательств по сделке. Дерек, вероятно, ожидает, что я принаряжусь, но он быстро поймет, что это не тот случай.

Я уверена, что у меня меня мешки под глазами, и выгляжу я дерьмово, потому что практически не спала прошлой ночью, идеально для нашего с Дереком «несвидания». Для завершения образа я направляюсь в ванную комнату, чтобы взять резинку для волос и собрать их наверх... и натыкаюсь на Дерека. Он бреется, склонившись над раковиной... с обернутым вокруг талии полотенцем.