— Спасибо, что одолжили мне платье. Оно красивое.

— Не благодари меня. Оно твое, можешь его себе оставить.

— Нет, я не могу.

— Да, ты можешь, и да, ты оставишь. Не спорь со старой непреклонной леди. Ты не переспоришь, — она наклоняется проверить мою шею. — Все еще зудит?

— Думаю, уже лучше, — отвечаю я ей.

Удовлетворенная, что у меня больше нет аллергической реакции на фиолетовую глазурь, она садится на стул рядом с кроватью. Положив руки на колени, она смотрит на меня такими же глазами, как у Дерека.

— Итак... я знаю, что между тобой и моим внуком что-то происходит. Может, объяснишь что именно?

Я выключаю телевизор и полностью обращаю свое внимание на нее.

— Мм... Собственно, я не уверена. Может, вам лучше спросить у Дерека?

— Я спросила.

— Что он сказал?

— Мой внук не слишком сговорчив, когда идет речь о том, чтобы поделиться подробностями его жизни, дай ему бог здоровья.

— Потому что ты потом используешь их против меня, — вступает в разговор Дерек, появляясь в комнате. Свой костюм он сменил на спортивные штаны и футболку и теперь больше похож на того Дерека, которого я знаю.

Он подходит к изножью кровати и спрашивает, указывая на мою шею:

— Как ты?

Я приподнимаю голову, чтобы продемонстрировать ему свою грудь.

— Лучше. Все прошло, за исключением нескольких царапин.

— Хорошо.

В том взгляде, которым он смотрит на меня, слишком легко затеряться — эти глаза говорят о гораздо большем, чем любые слова.

— Мне необходимо пойти проверить персонал и убедиться, что вся еда упакована, — говорит бабушка Дерека, поднимаясь со стула и выходя из комнаты. — Оставьте дверь открытой.

Когда его бабушка оставляет нас наедине, Дерек приподнимает простыни и говорит:

— Подвинься немного, чтобы я мог сесть.

— Твоя бабушка сказала, что тебе нужно...

— Я знаю, что сказала моя бабушка. Двигайся.

Я сдвигаюсь в сторону. Это так хорошо, что он рядом, но даже если физически мы близко, то внутренне между нами бездна.

Я включаю телевизор и пытаюсь уменьшить злость.

— Мне нужен дома телевизор в моей комнате. Это так здорово.

Долгое время мы ничего не говорим. Идет какой-то фильм, но я не обращаю на него внимания, потому что слишком отвлекаюсь на Дерека, сидящего рядом со мной.

— У меня ничего не было с девушкой, с которой ты меня видела сегодня, — говорит он. — Она хотела, чтобы я поднялся с ней наверх и ушел с вечеринки, но я отказался.

— Почему?

Он долго не отвечает, а затем берет пульт и выключает звук телевизора. Он запускает руку в волосы, и я задерживаю дыхание, ожидая его ответ. Он поворачивается ко мне, пленяя меня пристальный взглядом своих глаз, и произносит:

— Из-за тебя. 

Дерек 

Правило номер один в футболе — не позволяйте вашему противнику понять ваш план игры. Я просто раскрыл себя.

Только то, что я не могу перестать думать о девушке, не значит, что я парень, который должен все делать правильно в своей жизни.

— Я не хочу причинить тебе боль.

— Каждый, кто мне не безразличен, причиняет мне боль, — говорит она. — Я привыкла к этому.

— Я не намерен оказаться в этом списке.

— Поэтому ты не хочешь заботиться о ком-то, кто уже, возможно, имеет реальные чувства к тебе?— она дарит мне слабую, ранимую улыбку.

— Послушай, в моем прошлом была дерьмовая ситуация, я просто не готов отпустить это... не сейчас, по крайней мере.

— Я тоже прошла через дерьмо, Дерек. Большая часть моей жизни тратится на попытки пробраться через него, — в отчаянии она вскидывает руки. — Я все время за все борюсь, но я не вижу, что ты борешься за что-нибудь. Это выглядит так, словно ты хочешь наказать себя за какой-то неизвестный проступок.

— Ты права.

Эта независимая девушка, которая играет в футбол, и у которой шкура толще, чем у многих знакомых мне парней, заставляет меня хотеть поделиться с ней тем, чем я никогда и ни с кем еще не делился. Я делаю глубокий вдох и выпускаю все то, что я держал в себе так долго.

— В день, когда умерла моя мама, мне позвонила в школу медсестра из госпиталя. Она сказала, что мама спрашивала обо мне весь день, — я отбрасываю голову назад, потому как вспоминать это все еще больно. Я бы сделал все что угодно, чтобы повернуть время вспять и снова пережить тот день. — Сначала я пошел на тренировку, Эштин. Я поставил футбол выше мамы... Я поставил его выше чего-либо еще. Когда я, наконец, приехал в госпиталь, она уже умерла.

Два дня спустя я стоял и смотрел, как они опускают гроб с мамой в землю. Я подвел ее. Ее смерть была такой постоянной, такой окончательной. У меня никогда не будет второго шанса сделать что-то для нее.

— Я поклялся никогда больше не играть в футбол после ее смерти.

— Это не твоя вина, что она умерла, Дерек, — Эштин кладет руку мне на плечо, ее длинные женственные пальцы дарят тепло и комфорт. Я бы хотел, чтобы в тот день она была рядом со мной у могилы, я бы не чувствовал себя таким одиноким. Тогда я решил перестать о чем-либо или о ком-либо заботиться, и в конечном итоге перестать что-либо чувствовать вообще. Это работало.

Пока я не встретил Эштин Паркер.

— Все будет хорошо, — говорит она. — Один день.

Она проскальзывает под одеяло и кладет голову на одну из больших подушек, лицом ко мне. Дотянувшись, она берет меня за руку.

— Ты устала. Хочешь, чтобы я ушел?

— Нет, — она все еще держит меня за руку. Ее глаза закрываются, и она засыпает, так и не выпустив моей руки.

— Только, чтобы ты знал, — бормочет она, постепенно засыпая. — Эта неделя в футбольном лагере была крайне паршивой. Лендон убедил парней саботировать меня, но твои слова постоянно крутились у меня в голове.

— Какие слова?

— «Ты можешь сделать это».

*****

Я сижу на трибуне, наблюдая, как Эштин выполняет комбинации и играет на пятничной тренировке. Она понятия не имеет, что я здесь, и я пытаюсь остаться незамеченным никем из парней, знакомых со мной, — я надел темные солнцезащитные очки и бейсболку и уселся позади кучи родителей и скаутов.

Полностью сосредоточенная, она растягивается за боковой линией. В первой четверти игры Эштин промахнулась два раза при трехочковых ударах. Я внимательно наблюдал за холдерами. Она наклоняли мяч так, чтобы ее удар пришелся в неподходящий угол. Многие родители на трибунах смеялись над ней и сетовали, что девушкам не место на футбольном поле.

Чем больше парни саботировали ее, тем больше мне хотелось выбежать на поле и заменить холдера, чтобы Эштин могла продемонстрировать всем присутствующим, что она достойна быть здесь. Но она не хотела бы этого. Она предпочитает самостоятельно бороться в своих сражениях.

Я подаюсь вперед, опираясь на локти, и наблюдаю за игрой. Парни упорно работают, каждый из них старается привлечь внимание скаутов. МакНайт — квотербек в команде Эштин. Он солидный игрок, и я понимаю, почему Эштин хотела, чтобы он был в ее команде. Но у него большое эго, и он много насмехается над соперниками, когда его команда забивает, вместо того, чтобы сосредоточиться на следующей подаче.

— Дерек! Дерек! — раздается визгливый женский голос сбоку.

О, нет. Пожалуйста, нет.

Моя бабушка устраивает представление, она держит в руках ярко-фиолетовый зонтик от солнца и машет им, как сумасшедшая, стараясь привлечь мое внимание. На ней фиолетовый брючный костюм, соответствующий зонтику. Сначала я игнорирую ее, надеясь, что она уйдет, если я не отвечу. Черта с два! Она привлекает всеобщее внимание и на трибунах, и на поле.

— Кто это? — удивленно спрашивает один из родителей.

— Элизабет Уортингтон, — отвечает парень, сидящий впереди громким шепотом. — Она владелица «Уортингтон Индастриз». Очень влиятельная леди. Ее внук приезжал сюда на тренировки, пока не умерла его мать. Он был квотербеком.