«Ника» не могла использовать полноценные, трехдвигательные МДР, доступные для «Курвуазье» и «Агамемнонов», поэтому её тактическая гибкость была несколько меньше и боеголовки её ракет тоже были немного легче. Но если «Агамемнон», сбрасывая подвески с максимальным темпом, опустошит свои погреба всего лишь за четырнадцать минут, то у «Ники» хватит боезапаса почти на сорок, а еще у неё в полтора раза больший запас противоракет. Кстати, хотя «Курвуазье» действительно несли трехдвигательные ракеты, КФМ предпочитал снаряжать подвески «Агамемнонов» теми же Марк-16. Бюро Вооружений разработало для них и стандартные подвески, но в Адмиралтействе было принято решение, что плотность залпа, возможная при использовании Марк-16, была важнее большей дальности действия более крупных ракет.

Лично Хонор считала, что «Ника» являла собой образчик линейного крейсера будущего и глубоко сожалела, что хотя Адмиралтейство Яначека и одобрило её постройку, но только в качестве единичного, экспериментального образца. Флоту отчаянно было нужно как можно больше «Ник», но в наличии была только одна. И как минимум на протяжении ближайшего стандартного года это было все.

По крайней мере Хонор заполучила эту единственную «Нику» и — она улыбнулась собственному отражению в армопласте — убедила адмирала Кортеса назначить на неё капитана компетентного почти настолько же, насколько он был… раздражающим.

— Сделать еще один проход, ваша милость? — спросил пилот и Хонор нажала кнопку переговорного устройства на подлокотнике.

— Нет, спасибо, старшина. Достаточно. Направляйтесь прямо на флагман; капитан Кардонес ждет, что я прибуду на обед вовремя.

— Есть, мэм.

Бот развернулся, а Хонор откинулась в кресле, задумавшись о будущем.

— Доктор Иллеску! Доктор Иллеску, что вы можете сказать по поводу сообщения о беременности герцогини Харрингтон?

Франц Иллеску флегматично шел по вестибюлю Бриарвуда, игнорируя выкрикиваемые вопросы.

— Доктор Иллеску, вы можете подтвердить, что граф Белой Гавани является отцом ребенка герцогини Харрингтон?

— Доктор Иллеску! Правда ли, что отец ребенка — принц Майкл?

— Вы можете опровергнуть, что отцом является барон Грантвилль или Бенджамин Мэйхью?

— Доктор Иллеску!..

Двери лифта захлопнулись, отсекая галдёж, и Иллеску взбешенно ткнул пальцем в кнопку личного коммуникатора.

— Служба безопасности, Мейерс, — немедленно отозвался голос.

— Тайман, это доктор Иллеску. — Ярость, бурлившая в обычно сдержанном баритоне Иллеску была почти осязаема. — Не могли бы вы объяснить, какого дьявола этот… этот цирк делает в нашем вестибюле?

— Простите, сэр, — отозвался Мейерс. — Я не знал, что вы пойдете через общий вход, не то как минимум предупредил бы вашего водителя. Они собрались там сразу после обеда, но пока в нарушении приватности замечены не были. А, согласно нашим правилам, до этого я не могу выставить их из общих помещении Центра.

— Ну, так уж вышло, что именно я написал ваши чертовы правила, — почти прорычал Иллеску, — так что с настоящего момента и до тех пор, пока Ад не станет ледяной пустыней, вы можете гнать этих шакалов откуда угодно! Я ясно выразился?!

— Э-э, да, сэр. Приступаем немедленно, сэр.

— Спасибо. — голос Иллеску был несколько ближе к норме, когда он отключил коммуникатор и глубоко вдохнул.

Иллеску прислонился к стене лифта и устало потер лицо.

Они с Мейерсом были не ближе к обнаружению источника утечки, чем в самом начале, и вся история окончательно вышла из под контроля. Не то, чтобы он когда-либо сильно надеялся, что её удастся удержать под контролем. Пресса ухватилась за неё с исступлением и распространяла самые дикие домыслы — как можно было понять по звучавшим в вестибюле вопросам — безо всякого удержу. По крайней мере он переговорил с обоими докторами Харрингтон, как бы неприятно это не было, и уверился, что они не считают произошедшее его виной, но сильно лучше от этого себя не почувствовал. Как бы он ни относился к герцогине Харрингтон из-за её родителей, но она была его пациентом. У неё было законное и моральное право верить, что конфиденциальность отношений врач-пациент не будет нарушена, а это произошло. Это было почти как изнасилование, хотя и не на физическом уровне. Он был бы ужасно взбешен, произойди такое с любым из его пациентов. В данном же случае, учитывая положение пациента и то, как это самое положение раздувало спекуляции репортеров, эмоции его ушли далеко за грань ярости.

Франц Иллеску не был человеком особо приверженным обычаю проведения дуэлей, хоть это и было законно. Но в данном случае, если бы удалось найти виновника, он готов был сделать исключение.

— И снова добро пожаловать, — с улыбкой произнесла Мишель Хенке, когда Эндрю Лафолле отступил от прохода в её кабинет и Хонор с Нимицем вошли внутрь.

— Спасибо. — Хонор пересекла кабинет и плюхнулась на диван Хенке куда как менее элегантно, чем сделала бы в присутствии кого-то еще.

— Надеюсь Диего тебя встретил должным образом? — небрежно спросила Хенке. Капитан Диего Михайлов был капитаном «Аякса». — Я велела ему убавить официоз.

— Официоз он убавил до такой степени, до какой только ему был готов позволить оставшийся по ту сторону двери мой верный миньон, — ответила Хонор. — Он мне понравился, — добавила она.

— Он такой. И в своем деле тоже хорош. Не говоря уже о том, что достаточно умен, чтобы понимать, насколько загнанной и измученной ты сейчас должна себя чувствовать. Он прекрасно понимает, почему не получил приглашения на сегодняшний ужин. Правду сказать, он мне заметил, что ты, должно быть, ужасно рада вновь оказаться на корабле.

— Честно говоря, за всю свою жизнь я редко бывала так счастлива оказаться запертой на корабле, — признала Хонор опуская голову на подлокотник дивана, закрывая глаза и потягиваясь с Нимицем устроившемся у нее на груди.

— Это потому, что худшее, что может случится здесь — это взорваться вместе с кораблем, — сухо сказала Хенке, подошла к бару, открыла маленький холодильник и достала пару бутылок «Старого Тилмана». Хонор хмыкнула с признательностью, хотя её удовольствие явно не было полным. Хенке, открывая бутылки, ухмыльнулась.