— Договор должен устроить светлых независимо от выбора… принцессы. — Собственная глупая заминка взбесила, и Рэйвен стиснул под столом руки, к которым уже прилила тьма.

— Согласен, — вмешался молчавший до этого лорд Киндас. — Да, подобный брак упрочит отношения, но сейчас нужно смотреть на процесс примирения так, будто ни о каком браке и речи нет. И не ждите от светлых снисхождения только потому, что мы расщедрились на принцев. Сдаётся мне, Натаниэлла Виктория не страдает от нехватки претендентов на её руку.

На сей раз Рэйвен не вздрогнул ни лицом, ни телом.

Да, Натаниэлла Виктория явно не страдала. Танцевала с его братьями, расточала улыбки, сегодня вон отправилась на пикник. Конечно, он и сам мог быть там… видеть её, слышать, чувствовать. И снова бороться с этим упрямым желанием прикоснуться, укрыть собой, защитить.

Вот только встречи на балконе оказалось более чем достаточно, чтобы понять, насколько это плохая идея. Насколько крепко засели мерзкие чары под рёбрами — не вырвать, не выкорчевать, не заглушить. Выход один — держаться подальше, не разговаривать и желательно даже не думать о ней, что, вот так новость, практически невозможно. Единственная достойная преграда между ними — это тот самый двойной заслон, об ослаблении которого они тут спорят практически полдня. Лишь он удерживал короля эти недели и месяцы от незаконного пересечения границы, но, если так будет продолжаться… он ведь рванёт следом, когда принцесса уедет, и кто знает, чем всё это закончится.

«Не переживай, — усмехнулся внутренний голос, — ты раньше свихнёшься от её близости и неконтролируемых магических выбросов. Один как раз на подходе…»

Сердце сначала вспыхнуло пламенем, потом покрылось ледяной коркой, растрескалось, и вместо крови по венам хлынула тьма.

— На сегодня всё, — тихо, но отчётливо произнёс Рэйвен.

Он не видел себя со стороны, но, похоже, сила опять исказила его черты, потому что повторять приказ не пришлось. Советников как ветром сдуло, только верный молчаливый Коск, недавно сменивший цвет мундира на королевское золото, остался сидеть в углу и комкать и без того измятые бумажки.

— Что у тебя? — спросил Рэйвен, закрывая глаза и впиваясь пальцами в подлокотники кресла.

Коск зашелестел, прокашлялся:

— Вы просили…

— Я помню, о чём просил. Что удалось узнать?

— Ну… начать с её дара или с якобы найденного способа управлять цветом магии наследников?

— Давай второе.

Рэйвен старался дышать в чётком ритме и не шевелиться и надеялся только, что в попытке усмирить силу не провалится в медитативный транс, пока Коск зачитывает доклад.

— Такого способа нет, — отрапортовал тот.

— Очень содержательно.

— По крайне мере, массово он не распространён, — продолжил Коск, — или же открыт настолько недавно, что ещё не было возможности проверить его в действии, но тогда и все утверждения о том…

— Я понял, — перебил Рэйвен, чувствуя, как под напором разочарования медленно, но верно сдаётся бунтующей магии…

Способа нет, Энви соврала. Не впервые, и не то чтобы ему этот способ так уж нужен… Что от него толку, если цвет магии детей — самая незначительная из разделяющих их проблем? С другой стороны, светлые ведь готовы принять тёмного пусть даже в роли консорта, а значит…

Что-то не сходилось.

— Однако, — влез в размышления короля чуть подрагивающий голос Коска, — ответ может крыться в даре самой принцессы.

Глаза всё же пришлось открыть. И сесть прямо, чтобы видеть подчинённого и не упустить ни одного его слова.

— Так…

— Официально ещё не объявляли, но есть предположение, что она не просто целительница, но целительница душ.

— Только предположение?

— Кхм… — Коск трепетно прижал измятые донесения к груди. — Мы почти уверены, сир. Во-первых, столь долгая инициация — явный признак одного из древних светлых даров, которым нужно больше времени на раскрытие. Как результат, когда дар созревает, в человеке уже не остаётся искр для проявления цвета. И — пуф… мог быть редкий маг, а остался серый. Во-вторых, учитывая крепкую и сильную родословную принцессы, целительство душ — самый вероятный вариант. Я бы сказал, единственный. Ну и в-третьих, он бы как раз объяснил её заявление о способе влиять на цвет потомства. Тогда как обычный целитель воздействует исключительно на телесную оболочку, целитель душ проникает глубже, кхм, как понятно из названия. В самое сердце нашей магии. И, подозреваю, вполне может управлять процессом зарождения цвета.

«Зря подозреваешь, Коск. Ты абсолютно прав».

Рэйвен подался вперёд, упёрся локтями в стол, нахмурился. Боль то ли отступила, то ли стала неважна, но в голове прояснилось. Как наяву он увидел себя и Энви на дворцовом балконе во время торжественного приёма…

Он тогда сам не знал, зачем за ней потащился, будучи на взводе. Глупо, недальновидно. Опасно. И если бы не то нежное прикосновение, если бы не проникновенный шёпот: «Тише, тише…», — новоиспечённый король разнёс бы половину столицы и нечаянно угробил бы и себя, и свою… и наследницу светлых.

Но Энви словно усыпила его разбушевавшиеся силы. Рэйвен тогда решил, что то было обычное целительское успокоение, но если она воздействовала не на тело, а на саму магию…

Рэйвен так резко вскочил, что кабинет расплылся перед глазами. Пришлось позорно вцепиться пальцами в столешницу и опустить отяжелевшую голову…

— Мне нужно… — Голос надломился.

— Позвать его высочество Лиэрта? — догадался Коск.

— Да. И пусть несёт всё, что у него есть на целителей душ. Вообще всё, даже детские сказки.

— Боюсь, они только в детских сказках и остались, — пробормотал Коск, но тут же щёлкнул каблуками, поклонился и исчез за дверью.

А Рэйвен медленно, словно столетний старик, опустился обратно в кресло. Такими темпами он долго не протянет… А если будет постоянно думать, вспоминать и расспрашивать об Энви, то конец наступит гораздо раньше спрогнозированного Лиэртом года.

Улыбка. Взгляд. Запах.

Проклятье! Она как болезнь засела внутри и подтачивала его и без того нестабильные силы. И если она же окажется и лекарством… что ж, это будет иронично. И забьёт последний гвоздь в крышку королевского гроба, потому что такое лечение Рэйвен просто не перенесёт.

Если…

Когда двери снова распахнулась — не менее получаса спустя, — он вскинул голову, готовый отчитать брата за подобную медлительность, но на пороге снова стоял Коск. Бледный как полотно, трясущийся как никогда прежде и будто разучившийся говорить.

— Там… величество… ваше… прибыл…

Рёбра словно треснули и вонзились острыми краями в сердце.

— Говори.

— Лакей… прискакал… карета принцессы… сорвалась в пропасть…

И в тот же миг мира не стало. Его заволокла тьма, наконец освободившаяся из плена хрупкого человеческого тела.

— Ну и кому мы опять не угодили? — пробормотала я, глядя в огромные влажные глаза Уголька. — Или не «опять», а «всё ещё»?

Он склонил голову, будто и впрямь обдумывал вопрос, затем мазнул по моей руке шершавым языком и рванул в чащу, взметнув вихрь из земли и осенних листьев. Вот и поговорили.

Я вздохнула и, подобрав не слишком-то приспособленную для подобных вылазок юбку, поплелась следом.

Конечно, жаловаться не стоило. Вместо приятной и почти необременительной прогулки я могла лежать бездыханной сломанной куклой под обломками кареты на дне ущелья, и стоптанные ноги — не самая большая цена за спасённую жизнь. С другой стороны, Уголёк будто нарочно издевался.

Когда лошади вдруг понесли и утащили нас в пропасть, я думала, это конец. Подивилась ещё, почему тело кажется таким лёгким, а разум — ясным. Почему мне совсем не страшно и не больно, и куда вдруг делись стены и потолок, о которые меня хорошенько так приложило, когда началась тряска. А потом поняла, что верный защитник накрыл меня своими крыльями, и всё изменилось.