– Ты думаешь, там была не драка? – осторожно спросила Магнолия.

– Да какая уж драка в постели… Ты что, таких постельных драк по видику не насмотрелась?

– Ты имеешь в виду это… сексуальные отношения?

– Ага. Отношения. У нас на нашей даче воспитательница одна была – так она эти отношения постоянно по видику смотрела.

– Нет, нам Юрок такого не показывал. Чуть что начнется – сразу выключал. Покраснеет – и выключит. Извини, что я на тебя налетела – ты ж знаешь, я в темноте не вижу так хорошо, как вы…

– Наплюй и забудь. Сейчас я соображу, в какую сторону рулить, и отправимся…

Но вот чего Магнолия никак понять не могла – так это странной грусти в ее голосе.

Они вынырнули и замерли посреди полутемного гулкого холла.

– Мазила! – запальчиво стукнула себе кулачком по ладошке Нинель. – Проскочили немного! Сейчас сделаем, как надо.

– Подожди-ка! – попросила Магнолия, дернув ее за рукав. – Подожди – это же театр!

– Театр. Ну и чего? – не поняла Нинель.

– Ну как! Мы ж в театр попали! Я никогда еще не была в театре. Двери за шторками – там, наверно, представление идет… Спектакль какой-нибудь… Давай заглянем? А? Одним глазком! А потом уж нырнем. Доктора ведь все равно нет – давай!

– Ну, давай, – неуверенно согласилась Нинель. И чего б ей не согласиться – она и сама ведь никогда еще не бывала в театре.

И они подошли, вернее, подкрались, к заветной двери в зрительный зал. Заранее шеи вытянули, заглядывая через щелку…

Со стороны это выглядело, наверно, довольно забавно. Смеяться вот только было некому. Масса людей, заполнившая ряды кресел, не отвлеклась на такую мелочь, как две девчушки, выглядывающие из ниши двери. Внимание людей было целиком поглощено происходящим на ярко-желтом пятне сцены.

Магнолия прищурилась, тоже вглядываясь. Да вроде ничего такого уж особенного в пространстве между кулисами не наблюдалось. Она, во всяком случае, с таким уж истовым вниманием глядеть не стала. Обстановочка на сцене самая что ни на есть обыденная: пара канцелярских столов, штук несколько стульев там и сям, сзади – довольно грубыми мазками нарисованный некий усредненно-обычный книжный шкаф. А играют-то актеры, играют! Ни в одном фильме Магнолия не видела такой откровенно фальшивой игры.

Актеров было на сцене всего двое. Один надрывно изображал страшную озабоченность – вскакивал, хватался за голову, топоча перебегал сцену из конца в конец, крича при этом: «Осваивая изделие такими низкими темпами, мы не выполним в срок госзаказа!!» Второй актер, напротив, изображал величественную невозмутимость – нарочито замедленно поводил головой, не выпуская изо рта трубки, бормотал через неаккуратно наклеенные усы, смешно коверкая слова: «Думат нада, товарищ Сидорович, рэшать вопрос энергично, а ви в кабинэте своем засиде лись…»

Но вот его реплика подошла к концу – и оба актера враз замолчали и замерли, как бы выжидая чего-то. И их ожидания сбылись. На сцену выбежал третий актер. Лицо его было художественно испачкано то ли сажей, то ли черной краской, волосы взъерошены, две верхние пуговицы на рубашке расстегнуты. Он пронесся к середине сцены, театрально раскинул руки и, обращаясь непосредственно к залу, торжественно провозгласил:

– В цеху вспыхнул пожар. Срочно вызывайте пожарную бригаду во главе с Николаем Сергеевичем Калюжным!

И произошло неожиданное. Зрительный зал встал. Все сиденья одновременно протарахтели зрители поднялись как по команде, и благоговейная тишина повисла в пространстве театра.

По всей видимости, это был апофеоз спектакля. Та минута, ради которой, может быть, все театральное действо и затевалось.

Девочки удивленно посматривали по сторонам. И те, что на сцене, и те, что в зале, – все будто играли в «замри». Но только торжественно, благоговейно.

«Позор!» – вдруг раздалось с галерки. И еще какие-то крики – вроде: «Фашизм не пройдет!» Стоящий навытяжку партер недовольно поднял подбородки, оглядываясь в сторону источника звука. Но крики уже стали совсем неразборчивы, потонули в шуме борьбе, наверху несколько тел со стуком повалилось на пол. Стоящие заговорили между собой вполголоса, зыркая злобными взглядами. Один такой взгляд достался и выглядывающим из темной ниши девочкам.

– Ой! – прошептала Нинель, отодвигаясь к двери. – О-ей!

В следующую секунду она схватила Магнолию за голое плечо и – хлоп! – переводили дух они уже среди ночной темноты на каком-то свежевспаханном поле. Незрячие после электрического света. И луна медленно выползала из-за облака.

– Что это было? – спросила Магнолия озадаченно.

– Не знаю, что это было! – раздраженно бросила Нинель. – Театр твой, вот что! Только время зря потеряли!

– Нет-нет, – сосредоточенно возразила Магнолия, – это больше было похоже на какую-то манифестацию. Только подпольную. Под видом театра.

Она покачала головой – и вдруг встрепенулась:

– Слушай, они же говорили о Калюжном! О Николае Сергеевиче!

– Да брось, – отмахнулась Нинель. – Там было про какого-то пожарника…

– Ты не поняла! – горячо возразила Магнолия. – В тексте пьесы, может, и был пожарник с такой фамилией и именем-отчеством, но театр специально поставил эту пьесу, чтоб его имя звучало легально. Ты заметила – они все встали сразу! Типа почтили минутой молчания! Это же было замаскированное собрание его сторонников!

– Калюжный мертв! – жестко сказала Нинель. А потом взяла ладонь Магнолии, умоляюще прижала к своей груди. – Мага, милая, ну нам-то какая разница, что это было! Какое нам дело до всех этих людишек?! У нас своих проблем – во!

– Как же ты не понимаешь! – изумилась Магнолия. – Раз они – сторонники Калюжного, значит, и Любомудрого тоже! Ведь если Любомудрый призовет их под свои знамена, то нам же с ними воевать придется!

– С Доктором об этом говори, – безразлично буркнула Нинель. – Он стратег, он политик. А я людишек этих не боюсь – еще чего! Решим воевать – буду. Не решим – и не надо. Держись, поехали!

В докторской квартире опять было темно.

– Кто здесь? – строго спросила Нинель в пустоту. Даже несколько сурово спросила, но голос таки предательски дрогнул. – Выходи давай!

«Да я это, я. Юрий Иванович Безродко. Свет не врубайте».

– Да я это, я, – сказала тень, отделяясь от стены и черным силуэтом вступая в свет заоконного фонаря. – Юрий Иванович Безродко. Свет не врубайте.

– Юрок! – ахнула Магнолия. – Юрий Иванович!

«Магнолия?»

– Магнолия? – удивленно-радостно ахнул Юрок.

– Юрий Иванович! Я так по тебе соскучилась!

– Все ништяк, Магнолия, все путем, – ободрил ее Юрок и поздоровался за руку. Это отвечало его представлению о галантности. Он перестал бы себя уважать, если бы в столь значительный момент проявил больше эмоций. Поэтому все тряс и тряс ее руку, ощущая себя настоящим джентльменом и понимая, что джентльмены не плачут.

Магнолия все поняла и все простила. Ей сразу стало легко и спокойно, она вынула свою ладошку из Юрковой потной лапищи и, стараясь соответствовать его представлениям о приличиях, торжественно представила:

– А это – Нинель, познакомьтесь. А Доктор где, а, Юрий Иванович?

– Ша! Ну-ка, тихо! – Юрок встрепенулся, приложил палец к губам. – Болтать об этом нельзя. Я здесь написал записочку – Доктор в укромном месте, – но читать ее здесь нельзя! Или ваши кореша, верхние супера, подсмотрят, или наши кенты, военные. Здеся, вокруг – везде микрофоны и телекамеры. Запишут, а после ваши кореша наших прижмут – и откроется все!

Магнолия вздохнула и махнула на Юрка рукой.

– Все секретничаешь. Ладно, я и так знаю, где Доктор. Ты, когда записку отдавал, вспомнил ее текст.

– Ага… – с пониманием сказал Юрок. Со значением помолчал. – Тогда – вертай записуху. У меня ей надежнее будет. Раз знаешь – всем расскажи своим. Только – чтоб не подслушал никто. Сбор – по тому самому адресу. Покамест вас не перековали всех до единого, надо сойтись вместе и общую стратегию наметить. То есть – вектор действий.