Джилли проснулся от ощущения морской качки и едкого запаха соли и просмоленных веревок. Открыв глаза, он увидел только зыбкие тени и не менее зыбкие отсветы воды на стенах. Всё дрожало и дробилось от пульсирующей в голове боли.

Жив? Почему? Джилли удивился. Ведь в его лице читалось желание убить, а в руках было достаточно силы, чтобы осуществить желаемое.

Джилли попробовал подняться, но руки и ноги одеревенели и отказывались держать его. Он повалился лицом вниз, окунувшись в темную воду. Панический страх вывел Джилли из оцепенения. Он с трудом поднялся (ноги совсем онемели), глубоко вдохнул и оценил ситуацию. Запястья и лодыжки ему перетягивала пеньковая веревка. Он был в трюме. От ужаса у Джилли замерло сердце. Он теперь матрос! Его продали на корабль!

Неужели Янусу было недостаточно просто убить его? Неужели он желал для Джилли страданий? Джилли сидел в темноте; было сыро и промозгло, его тошнило от качки и от странного маслянистого запаха, что расползался от груды металла, однако Джилли поразился ясности собственного мышления. Янус продал его на корабль за одну-две луны, не больше, чтобы раздутый от денег карман не испортил безупречный покрой камзола. Более того: теперь Янус мог спокойно сказать Маледикту — если тот спросит, — что не убивал Джилли. В конце концов, он отправился в море, подумал Джилли и содрогнулся. Янус проявил не только жестокость, но и остроумие: странные металлические предметы явно предназначались для Приисков — для сооружения какого-нибудь очередного двигателя Вестфолла.

Джилли принялся ослаблять зубами узлы веревки — его едва не вырвало от вкуса смолы и сырой пеньки. Корабль не успел пока уйти в плавание — об этом свидетельствовали шлепки волн о сваи причала и корпуса других кораблей. А у Джилли чуть ли не на каждом пирсе друзья — моряки, грузчики, портовые рабочие — которые наверняка ему помогут. Только бы развязать узлы…

Тени в трюме сливались воедино и вздымались в такт невидимому прибою. В отдалении Джилли услышал перекличку команды, подхваченную криками чаек. Тени словно задрожали, вторя этим звукам; головная боль накатила снова, затуманила глаза.

Джилли, сложив руки вместе, усердно вгрызался в узел, пока тот не ослаб. Время на возню с мокрыми петлями на запястьях Джилли тратить не стал — петли саднили и жгли, но могли и подождать. Он нагнулся и занялся пенькой на лодыжках; из тени бесшумно выпорхнул грач.

Птица опустилась на балку, выступающую из груды железяк, и бесшумно сомкнула острые когти. Глаза у грача были матово-черные, пустые, как у куклы; им не хватало сияния жизни. Джилли сглотнул. Птица разинула клюв и распушила крылья — и стала увеличиваться в размерах. Теперь это была уже ворона, рожденная тенями.

— Мэл… — прошептал Джилли. Птица вспорхнула, подлетела к дальней стене трюма и уселась на узкую лесенку, что вела на палубу и на свободу. Птица нетерпеливо захлопала крыльями и заскрежетала клювом о деревяшку.

Джилли опять склонился к веревкам на лодыжках, хотя от этого его головокружение и тошнота лишь усилились. Ему хотелось только одного — лечь. Но он потащился на другой конец трюма, к многообещающей груде металла: наверняка здесь найдется орудие более подходящее, чем зубы и онемевшие пальцы.

Просмоленные веревки поддавались — прядь за прядью, с умопомрачительной медлительностью; наконец они расползлись. Когда же Джилли поднял взгляд, чтобы разделить радость победы с вороной, оказалось, что он опять один. Стремительное движение заставило его поднять глаза.

— Мэл, — снова выдохнул Джилли. Тень птицы, застигнутая в момент превращения, захлопала громоздкими крыльями, складывая их, и начала вытягиваться и истончаться. Знакомая человеческая фигура метнулась вверх по последним перекладинам лестницы, но, прежде чем выпрыгнуть на палубу, на миг задержалась и оглянулась.

Джилли доплелся до лестницы и одолел первую ступеньку; пот лил ручьями по избитому телу, заставлял его дрожать, словно под покровом инея. Перед глазами стояла пелена, в ушах звенело, Джилли не различал, где запах машинного масла, а где — свежего ветра, веющего из открытого люка. Джилли казалось, что он видит дурной сон и никак не может очнуться.

— Мэл, — прошептал он. Что он делал? Лез в окно к Ласту за безымянным мальчишкой, царапая пальцы колючим вьюном, а снег залеплял ему ресницы, заставляя смаргивать холодные слезы? Или еще раньше — шел по подземелью, которого никогда не видел, вслед за мальчиком — спотыкающимся, едва выпущенным из-под крыла Ани; обнаженный меч засиял у мальчика в руках, когда он выбрался на улицы Развалин.

— Мэл, — повторил Джилли, подтягивая себя на следующую ступеньку в погоне за хрупким призраком. Время замерло, потом закрутилось, тени и свет замелькали перед его взором — и вот он уже стоял у королевского дворца и смотрел на высокую башню и на стройный силуэт в отдалении. Джилли протянул руки, чтобы помочь — и наткнулся на пустоту. Соленый запах моря пробудил его от видения. — Мэл…

То было не видение, а судьба, которой он желал избежать. На носу корабля толпились матросы, пили перед отправлением в плавание, травили байки, починяли рыболовные сети, которые будут кормить их долгие недели и месяцы. К причалу тянулись сходни — чтобы с легкостью добираться до пивных и борделей.

Когда-то команда корабля показалась бы Джилли неплохой компанией. Теперь он мог думать о матросах лишь как о врагах и надеялся только, что они достаточно пьяны и успели потерять бдительность. Но напиться настолько, чтобы дать ему сбежать прямо из-под носа? Джилли сомневался.

Джилли приник к верхней ступеньке, прижался щекой к просоленной древесине, и стал наблюдать, как пожар заката затухает в море, как по палубе блуждают тени. Он потерял чувство времени. Если бы не созвездие Паука, ожившее в вечернем небе, Джилли поверил бы, что проспал в трюме много-много лет.

Тень — его тень — отделилась от собратьев по палубе и поплыла к Джилли. Теперь она почти не походила на человеческую. Тень истекала кровью, похожей на разбавленные чернила, размывалась по краям. Вот она перенеслась к Джилли, заключила его в холодные и мокрые объятья, и голос, подобного которому Джилли никогда не доводилось слышать, выдохнул, как шрам оставил: Торопись.

Джилли отдался на милость тени и побрел, спотыкаясь точно пьяный, по направлению к матросам, к сходням, к манящей безопасности берега. Хотя волоски на коже у него встали дыбом, а сердце гулко билось, отдаваясь в больной голове, он все же миновал толпу и ступил на сходни. Похоже, матросы ничего не заметили, даже когда ветхое дерево заскрипело и прогнулось под его весом.

Вода под ногами закручивалась странными воронками, темными, со светящейся пеной, будто старалась дотянуться до Джилли своими всплесками. В глазах стоял туман, но Джилли усилием воли разгонял его и смотрел только на причал, только на бледное лицо в тени. Кто-то ждал его у кареты на том конце пирса.

С облегчением Джилли подумал: это приехал Маледикт, чтобы забрать его домой, и в кои-то веки он действует тонко, выманивает Джилли у врагов из-под носа, а не добывает свободу мечом.

Когда Джилли почти добрался до пирса, вода забурлила, подняла волну и обрушила ему на ноги, на лодыжки, соленую воду, смывая тень. Нага с отвращением отверг на удивление тонкую работу Ани.

Джилли заставил себя двигаться дальше и наконец оказался на убеленных солью досках причала. Он споткнулся, встал на ноги, стараясь идти нормальным шагом. Теперь, когда укрывавшая его тень исчезла, он боялся, что иллюзия развеется вместе с ней. Темное небо могло исказить его лицо и фигуру, однако он по-прежнему находился слишком близко от корабля, чтобы быть кем-то, кроме сбежавшего пленника.

Поднялся крик, и Джилли, прихрамывая и скривившись, пустился в некое подобие бега, от которого у него пульсировали голова и ребра, а мир раскачивался, словно занавес в театре — туда-сюда.

— Джилли, — позвал низкий хриплый голос, — поторопись.