— Ани гонит тебя, подстегивает к бешеной ярости, а когда ты исполняешь Ее желание, Она удаляется и забирает все Себе. А у тебя остается лишь привкус крови во рту. Теперь, когда твоя месть осуществилась, Она должна навсегда оставить тебя. — Джилли выдохнул и уткнулся взглядом в ковер под ногами, собирая носком туфли сажу, рассыпавшуюся, когда доставали кочергу. — Большинство прежних Ее детей сошли с ума, утратив Ее. — Голос Джилли задрожал.

Маледикт попросил:

— Джилли, посмотри на меня и скажи, что Она меня оставила. Что знак Ани исчез. Ты ведь видишь все так ясно. Моя часть сделки выполнена — и я больше не Ее подставное лицо.

Джилли со свистом втянул воздух. Коснулся теней под темными глазами Маледикта — и взглянул в те тени, что затаились в самих глазах.

— Нет. Она по-прежнему владеет тобой.

— Граф мертв, но Она все еще здесь. Неужели таково мое будущее? Кровь и борьба? Я хотел возвращения Януса, и я его добился. Я хотел стать достаточно богатым, чтобы никогда не голодать. И это у меня есть. Если кровавая расправа сегодняшней ночи останется в тайне, Янус будет графом, и больше мне нечего желать. — Он рывком освободил подбородок из ладоней Джилли и рухнул в кресло возле камина.

— Янусу всегда будет мало того, что есть. Он голоден почти так же, как Сама Ани, — с горечью проговорил Джилли. — Почему Ани до сих пор не оставила тебя? Что произошло, Мэл?

— Все — пепел, — повторил Маледикт. И вдруг ссутулился, спрятав лицо в ладонях; в горле застыл ком едва сдерживаемых слез.

— Я знаю точно, что впрямь превратилось в пепел, — сказал Джилли, с очевидным усилием стараясь говорить бодрее. — Ты что делал со своими волосами — подметал ими очаг?

Отвлекшись от грустных мыслей, Маледикт коснулся своих волос и недовольно посмотрел на пыль, оставшуюся у него на пальцах. Джилли взял с туалетного столика щетку с ручкой из слоновой кости и сказал:

— Наклонись вперед.

Маледикт склонил голову, опустив волосы к очагу, и Джилли стал вычесывать пепел — и вычесывал до тех пор, пока волосы Маледикта не засияли блеском воронова крыла.

— Какого цвета завязать ленту? — спросил Джилли. — Черную, как обычно, или что-нибудь более волнующее?

— Черная сойдет, — сказал Маледикт. — В любой момент может явиться Эхо. Даже если Ласт окажет любезность и не всплывет, его исчезновение вызовет толки. А, следовательно, появление Эхо. Я никогда не задумывался, какое у него подходящее имя: он всегда возвращается, и из его уст эхом звучат мои — только искаженные — слова.

Джилли собрал темные пряди Маледикта в хвост, завязал на затылке в аккуратный узел, оставив концы ленты распущенными.

— Ну, что скажешь?

— В общем-то, не имеет значения, — ответил Маледикт. — Не я один испытывал враждебность по отношению к Ласту. И пока его тело не всплывет, Эхо будет весьма непросто обвинить меня в убийстве. Он наверняка предположит, что именно я убил Ласта. Только это нужно еще доказать — а он не найдет свидетелей моего преступления.

Джилли наморщил лоб, мысли его приняли иной оборот: он больше не думал ни о неблагоразумии Маледикта, ни о незавершенности сделки.

— Я разошлю повсюду гонцов и шпионов — тех, что умеют отличать сказанный шепотом факт от воображаемой сплетни. Мы будем знать, что замышляет Эхо, раньше него самого. А что Амаранта?

— Мы предполагаем, что она на борту «Поцелуя», — отозвался Маледикт.

— Тогда я пошлю вслед за ней письмо и попрошу шпионов Ворнатти в Итарусе держать ушки на макушке. Если Амаранта за границей, она станет искать Данталиона, как сделал бы сам Ласт. — Джилли опять со свистом вдохнул; в душе у него затеплилась надежда, что, несмотря на присутствие Ани, убийство Ласта было совершено без особого риска для шеи Маледикта.

Джилли в ожидании слонялся под дверью в покои Маледикта. Была самая темная ночь года, а, согласно суевериям, мертвецы, не получившие отпущения грехов, являются как раз в ночь Темного Солнцестояния. Когда-то проводились торжественные церемонии с целью умилостивить мертвых, но скучающая знать превратила Темное Солнцестояние в очередной повод для забав.

Если бы мертвецы впрямь являлись ко двору, думал Джилли, они бы возвращались в свои могилы, устыдившись разврата и шулерства, что процветали под маскарадными костюмами. Конечно, личины никого не делали неузнаваемым — слишком узок был круг избранных, слишком долго они варились в одном котле, чтобы обмануться, не распознать ближнего своего — но каждый притворялся, что понятия не имеет, с кем флиртует или жульничает. То был неписаный закон маскарада. Джилли дрожал как осиновый лист — ему уже почти виделась призрачная фигура Ворнатти. Но, несмотря на то, что старик, если и появится, станет искать своего убийцу, Джилли предпочел бы, чтобы Маледикт не ехал на бал — Мирабель успела распустить слух, что к загадочной смерти Ласта, скорее всего, причастен Маледикт.

Впрочем, Темный маскарад зажег искру в глазах юноши, сменившую подавленность и приступы раздумий, в которые он стал впадать с тех пор, как убил графа. После смерти Ласта Джилли ожидал встретить во взгляде Маледикта лишь избавление: все, чего он алкал, сбылось. Вернулся Янус, его любовник; граф Ласт был мертв. Джилли знал, в чем источник его собственного беспокойства: в очевидном, как и до убийства графа, присутствии Ани, омрачавшей ночи Маледикта, ввергавшей его в приступы тихой ярости и долгие схватки на мечах с врагами, которых видел лишь он один.

Вероятно, дело было просто в том, что ожидания Маледикта не оправдались. Янус в самом деле принадлежал ему — но бежал на каждый кивок и зов Ариса; и король по-прежнему подыскивал для племянника жену. Пусть граф мертв — титул ведь можно даровать другому…

Послышался скрип деревянных ступеней; Джилли вздрогнул, но не отвел глаз от закрытой двери. На миг он даже захотел, чтобы Янус оказался здесь и тоже ждал Маледикта в этой полутемной прихожей. Джилли предпочел бы провести самую темную ночь года в объятиях Лизетты — пусть бы ее теплые волосы нежили его, пусть бы продажные ласки изгнали мертвецов из его мыслей. Однако Янус отправился на маскарад в составе свиты короля, а не вместе с Маледиктом. Джилли не сомневался, что улыбку на устах юноши вызвало не ожидание самого бала — а тот простой факт, что в этот вечер он наконец встретится с Янусом, а то вот уже месяц они виделись урывками.

Ступени опять скрипнули. Джилли обернулся и заметил, как скользнула прочь серая фигура. На миг озноб пробрал его до костей: он поверил в существование мертвых всем сердцем, словно дитя. Но это была всего лишь Ливия, украдкой спустившаяся по черной лестнице, чтобы избежать бдительного ока кухарки.

— Ну, что скажешь? — спросил Маледикт, распахнув дверь.

Джилли поежился под взглядом черных глаз, сверкавших из-под маски ворона. Он подумал, как же Маледикт красив, словно видел его впервые. Чувственный рот под черным клювом изогнулся в задорной улыбке, преображая овал лица. На одно умопомрачительное мгновение Джилли показалось, что под маской прячется женщина.

— Что, язык проглотил? — спросил Маледикт; грубоватая хрипотца разогнала едва возникшее видение. Он шагнул ближе, и вороньи крылья, нашитые на одежду, засияли, переливаясь зеленым, золотым и снова черным. Запах пыльных крыльев, смешанный с нежным ароматом сирени, окатил Джилли с головы до ног. Он представил, что целует страстные губы, и внезапная сила влечения заставила его вздрогнуть.

Лизетта часто посмеивалась над ним за любовь к Маледикту, и Джилли позволял ей это, признавая очарование юноши и тот факт, что он ему не принадлежит. Какая сладко-горькая боль. И сегодня вечером впервые Джилли задумался, не сможет ли он все изменить? Задумался, почему зов его сердца и тела так не совпадал с его привычными наклонностями. Джилли положил руки на узкие плечи Маледикта и привлек его к себе; перья зашуршали о ладони.

Маледикт поднял взгляд, вопросительный и нетерпеливый.