Брови Маледикта сошлись, выдавая поднимавшуюся в нем волну гнева.

— Посмотрим, сочтет ли Ласт меня столь же забавным, как счел ты. Возвращайся к своим снам, Джилли. — И Маледикт стремительным, яростным движением потянулся к свече. Джилли перехватил его руку.

— Мэл, не надо, — попросил он.

— Что, боишься темноты? — спросил Маледикт. Он высвободился, но едва не упал, споткнувшись о книгу, что лежала у кровати на полу. — Неудивительно, учитывая, какую ерунду ты читаешь. — Он швырнул «Книгу отмщений» Джилли на одеяло и зашагал к двери.

— Что ж ты такой ранимый, — сказал Джилли. — Я вовсе не хотел тебя обидеть.

Но три года сытой жизни и усердных занятий не прибавили юноше умения доверять.

Маледикт упал в кресло, положив ноги на кровать Джилли.

— Ласт будет добираться сюда слишком долго. Мне надоело ждать.

Глаза юноши стали черными словно тень; у Джилли пересохло во рту, когда он представил, как из темноты, окружающей Маледикта, к нему тянется рука Ани. После ухода мальчика Джилли смотрел на пламя — и в этом неверном свете видел хоть какое-то, пусть слабое, утешение — до тех пор, пока свеча не догорела одновременно с первыми лучами солнца.

Маледикт стоял, очерченный сернистым свечным светом — такой свет непременно сопутствует подобного рода официальным поводам, лестным для престарелых распутников и дам, а также добавляет роскошного блеска цветущей молодежи. Бальная зала королевского дворца представляла собой полукруг, обрамленный садом с выпуклой стороны, золочеными дверями — с противоположной. По особым случаям король распахивал двери, и они, складываясь веером, разъезжались в стороны, превращая полумесяц залы в круглую луну. Зала служила для развлечений знати — с весны и до осени, а если зимняя скука становилась невмоготу, то и зимой.

В вестибюле Ворнатти, державшийся за спиной Маледикта, расписался в гостевой книге. Юноша сделал это прежде, и Джилли добавил свой росчерк в строке «Сопровождающая прислуга».

Ворнатти резко захлопнул книгу, к раздражению тех, кто пытался через его плечо прочесть имя нового участника собрания.

— Неужели не хватает благоразумия дождаться, пока мы войдем?

Маледикт слушал вполуха, поглощенный созерцанием залы. Одна-две танцующих пары замедлили шаг, обратив взгляды на вход. Кучка знатной молодежи заняла места за столами, крытыми зеленым сукном, — предстояла бесконечная ночь игры. Словно частицы солнца, захваченные и теперь возвращающиеся обратно на небо, сверкали драгоценности. Мраморные полы были выложены мозаикой, повторявшей узор разбитых раковин, а сама комната словно покачивалась на волнах океана платьев и кружев, похожих на морскую пену. От едва заметного движения в нишах и у выходов трепетали и перешептывались серо-голубые портьеры.

Маледикт в нерешительности остановился в дверях. Стоит ему войти — и игра станет неминуемой, какой бы конец его ни ждал. Стоит отступить — и он лишится приза, к которому стремился всей душой. Нет, подумал юноша, он ошибается: пол напоминает не волны, а призрачные крылья, взмывающие в сумеречное небо. Гарда меча впилась в трясущиеся пальцы, от затылка вниз по напряженной струне позвоночника пробежала — и исчезла — конвульсивная дрожь. Он сделал шаг вперед.

В этот вечер Маледикт был облачен в платье сдержанного голубино-серого цвета — и все же приковал к себе внимание всех присутствующих. Поклонился тем, кто последовал по траектории собственных взглядов и приблизился, чтобы его приветствовать. Один дворянин с огненно-рыжими волосами, широкоплечий и худощавый, поднял на Маледикта глаза, полные ненависти, но все же пересек ползалы, отвесил церемонный поклон и поздоровался:

— Барон Ворнатти.

— Ах, маркиз! Полагаю, вы не знакомы с моим воспитанником Маледиктом.

Маркиз кивнул.

— Маледикт. Я… приветствую вас.

— К чему такая официальность? — произнес Маледикт. Он услышал, как Джилли, стоявший поблизости, судорожно вздохнул, и с сухой улыбкой продолжил: — Когда, казалось бы, мы с вами так хорошо знакомы. Скажите, сэр, как поживает ваша милая сестра?

Лицо Де Герра стало каменным. Развернувшись на каблуках, он зашагал прочь. Ворнатти расхохотался.

Джилли поспешно заговорил:

— Будь осторожен, Мэл, он весьма вспыльчив. А вспыльчивых людей нелегко удержать с помощью их тайн. Даже примерно не могу сказать, сколько пройдет времени, прежде чем он нанесет тебе удар. Знай я, что ты скажешь что-то в этом роде, никогда бы не поделился с тобой содержимым того письма.

— Не суетись, Джилли, — успокоил его Маледикт. — Я сказал это лишь забавы ради.

— Забавы? — переспросил Джилли. — И кого же ты хотел позабавить?

— Себя, — отозвался Маледикт. — И не надо нотаций. Лучше скажи, кто все эти люди.

На губах Ворнатти снова заиграла улыбка:

— Верно, Джилли. Продемонстрируй-ка, насколько хороша твоя память на лица.

— Джентльмен в углу — Доминик Исли, лорд Эхо; быть может, даже тебе, Мэл, доводилось слышать о нем. Он возглавляет Особый отряд Эхо — свою личную шайку скупщиков краденого, собирателей долгов и висельников.

— Я знаю их, — ответил Маледикт, вспоминая безоглядное бегство, которое каждый раз вызывал звон бубенцов на повозках Эха.

— Наши пристальные взгляды привлекли его внимание, — предупредил Джилли.

Эхо не спеша подошел, коротко кивнул Ворнатти:

— Все еще жив, старый распутник?

— Вот, отыскал себе наследника — исключительно, чтобы позлить тебя, — отозвался Ворнатти.

Эхо оглядел Маледикта; ноздри его раздувались, будто он почуял запах Развалин от кожи Маледикта.

— К какому роду вы принадлежите?

— Вполне возможно, к вспыльчивому, — отозвался Маледикт.

— Нет, я говорю о вашем происхождении! — потребовал Эхо. — Если вы не в родстве с Ворнатти, то с кем вы тогда в родстве? Кто вас породил?

Маледикт вскинул бровь, удивленный таким напором, но все же лениво протянул:

— О, это… несколько скандальный факт. — Ворнатти положил руку на плечо Маледикту и предупреждающе стиснул пальцы. — Да, и мой добрый опекун предпочел бы, чтобы я не обсуждал это.

Маледикт вздохнул. Ворнатти желал окутать его покровом сплетен и домыслов; по его воле Джилли принялся распространять ложные слухи, порочащие имена кое-кого из уже покойных аристократов. Маледикт хотел бы выплюнуть правду им в лицо, показать, что крыса из Развалин — такой же человек, невзирая на кровь, текущую в ее в жилах. Впрочем, он понимал, что, пусть даже он проделает это, пусть притащит Эллу и заставит ее целовать все эти щегольские туфли, знать лишь отречется от него, оборачивая свой слух к более приятным сплетням.

Эхо заморгал: он не привык слышать отказ.

— Тогда кто ваша мать?

Маледикт рывком высвободил руку из болезненных тисков Ворнатти и склонился ближе к Эхо.

— Я намекну. Ее звали леди Ночь, и она заставляла мужчин платить улыбкой — стоном — и проклятием, — произнес Маледикт.

Стоявшая неподалеку дама в бронзово-зеленом рассмеялась, встретившись с Маледиктом взглядом, полным злорадного изумления. «Какой скандал!» — повторила она недавние слова.

Одарив ее улыбкой, Маледикт вновь повернулся к Эхо.

— Похоже, вы в замешательстве. Позволю вам гадать о ее личности наедине с собой.

Эхо вспыхнул, поскольку уловил в тоне Маледикта намек на окончание беседы и, бросив на него гневный взгляд, удалился.

— Осторожнее, Мэл, — снова предупредил Джилли. — Он умнее, чем кажется.

— У него нет другого выхода, — отозвался Маледикт, хмурясь. — Уже второй раз за вечер ты просишь меня быть осторожнее, Джилли. Такое ощущение, что ты вовсе не хочешь, чтобы я поразвлекся.

— Арис благоволит к нему, — сказал Ворнатти. — Это достаточно веская причина, чтобы быть осмотрительным. Если бы только Эхо согласился, Арис тотчас сделал бы его начальником королевской гвардии. Однако Эхо слишком увлечен своими воровскими делишками, чтобы перейти с крыс на аристократов.