Джилли размешал ложку «Похвального» в остатках вчерашнего вина.

— Выпейте.

Ворнатти залпом осушил бокал.

— Скажи мне, почему, Джилли. Тебе нужно от меня нечто из ряда вон выходящее?

— Я вам не шлюха, — возразил Джилли, с такой силой вогнав крышку в пузырек, что печать треснула у него в руках.

— Скажем, не только шлюха, — насмешливо поправил его Ворнатти. — Вокруг полным полно достаточно умных молодых людей. И полным полно — достаточно усердных. Гораздо меньше тех, кто сочетает в себе и то, и другое. И нежных… — Ворнатти прикоснулся к жесткой щетине на щеках Джилли, раздражительность в его голосе постепенно сходила на нет. — Что тебя напугало? Мальчик?

— Полагаю, — ответил Джилли, — я не хотел оставаться в темноте один на один с мыслями о мальчишке.

— Зато сколь обворожительная компания! — не без злорадства заметил барон.

Джилли опустился на колени возле кровати, отыскал туфли и надел их хозяину на ноги. Не поднимая головы, он проговорил:

— Сэр, вам никогда не приходило в голову, что все это может быть опасно? Мальчик… иногда он кажется лишь вспыльчивым подростком, иногда же — необыкновенным, а его гнев — сверхъестественным. И этот меч с вороньими крыльями — словно Чернокрылая Ани…

— Черная Ани, — проговорил Ворнатти. В его голосе Джилли уловил воспоминания о минувшем. Каково было жить под присмотром богов, гадал он.

— Меч, жажда отмщения. Его воля. Его решимость. И даже имя. Ани могла…

— Боги мертвы, Джилли. Каждый, кто участвовал в последней битве при Ксипосе, знает это. Сам Ксипос тому доказательство; люди приносили жертвы, жестокие и великие, — и погибали, смешанные с грязью и кровью, хрипло взывая к милосердию Хаит и ничего не слыша в ответ. Меч — ничто. Мальчишка стянул его у какого-нибудь беспечного дворянина, не более того. Он тащит все блестящее, словно сорока, мы в этом убедились. — Ворнатти плотнее завернулся в халат: в тех местах, где прежде была тугая плоть, теперь одежда висела мешком, обнаруживая огромные выпуклые рубцы — шрамы, что оставили на спине и бедре барона грубые железные подковы танцующего боевого коня, первопричина всех его болей и недугов.

— Но… — начал было Джилли, содрогнувшись от одного воспоминания о своем прикосновении к рукояти меча.

— Боги ушли, — сказал Ворнатти. — Таков дар Самого Баксита. Хотя некоторые клянутся, что это Его проклятие. Жить по собственному разумению. Самим отвечать на собственные молитвы.

Джилли послушно кивнул.

— Мой суеверный Джилли, я старый человек, — продолжал Ворнатти. — Я вырос во времена богов. И однажды я видел одержимого богом… Если бы этот мальчик принадлежал Ани, он скорее зарубил бы нас обоих, чем медлил перед следующим шагом. Если сомневаешься в моих словах, в библиотеке найдется старая книга, в которой полно подобных историй. Думаю, ты просто никак не выпутаешься из ночного кошмара. Полагаешь, я не слышал, как ты во сне вскрикиваешь, когда тебе снятся мертвые?

Джилли опять кивнул, на этот раз более решительно: быть может, Маледикт и впрямь всего лишь ловкий актер, умело внушающий чувство страха. Поделом ему, если он когда-нибудь схлестнется с Ластом, думал Джилли. И он выбросил из головы и меч, и ощущение, которое тот вызвал на коже.

— Но ты узнал его имя? — спросил Ворнатти. — Назови его мне.

— Маледикт, — ответил Джилли.

Запрокинув голову, Ворнатти расхохотался.

Джилли краем глаза заметил мелькнувшую тень, когда, сидя на корточках у книжной полки, перебирал почти забытые книги. Ладонь его легла на переплет одной достаточно старой, покрывшейся желто-коричневыми пятнами, с растрескавшейся кожаной обложкой. «Книга отмщений».

Над Ворнатти был не властен один, наихудший недуг старости — ненадежная память. Книга распахнулась на иллюстрированной странице, черной от чернил и нарисованных вороньих глаз. Рисунок изображал человека, который не сдается, несмотря на пронзающие его плоть кинжалы. И снова над ним промелькнула тень; Джилли подпрыгнул, инстинктивно захлопывая книгу.

Сзади стоял мальчик, оценивающе глядя на него сверху вниз.

— Не очень-то ты заботишься о том, что у тебя за спиной.

— Я лишь слуга, — отозвался Джилли. — Мне это не нужно.

— Полагаю, что так. И не надо сражаться за пищу, одежду и собственные волосы, как детям Развалин.

— Неужели…

— Неужели я родом оттуда? Разумеется. Ты знал об этом все время, — произнес Маледикт. — Или ты думал, я вылупился из яйца Ани? — Губы мальчика искривила улыбка.

Джилли смущенно вздохнул.

— Значит, Ворнатти сказал тебе.

— Ворнатти это позабавило — то, что ты меня боишься. — Лицо Маледикта помрачнело. — Вообще-то я мог уже прикончить тебя.

— Я однажды задал тебе трепку — и могу повторить урок, — Джилли постарался, чтобы его голос звучал спокойно, и мальчишка решил избежать противоречий.

— У тебя волосы спутаны, — заметил он. — В таком состоянии их никто бы не купил, даже для набивки подушек. — Мальчик положил меч, протянул руку и проворными пальцами сдернул ленту с волос Джилли. — Повернись.

Джилли неуверенно повернулся. Маледикт встал у него за спиной, развязал узел волос и провел прохладными пальцами по затылку Джилли. Тот занервничал: наиболее благодушное настроение мальчика обычно предвещало внезапный удар, столь острый и колкий, что он начинал болеть и кровоточить с опозданием.

— Что тебе нужно?

Маледикт отошел назад, широко раскинул руки и спросил:

— Скажи мне, что ты видишь?

Робко, будучи не в состоянии угадать настроение мальчика, Джилли сказал:

— Мальчика, довольно миловидного, чтобы привлечь внимание, и довольно взбалмошного, чтобы оттолкнуть. И очень юного.

Маледикт сдвинул брови.

— Не представляющего опасности? И почему такого уж юного? Я почти достиг возраста мужчины.

— Ты не носишь меча, — ответил Джилли. — А в силу твоей хрупкости и высокого голоса люди всегда буду принимать тебя за юношу.

Маледикт опустился на скамеечку, пробежал пальцами по волосам, сначала откинув кудри назад, потом перебросив на лицо так, что остались видны лишь его темные глаза.

— Я не хотел бы, чтобы Ласт смеялся надо мной, — прошептал Маледикт. — Расскажи мне, Джилли, как научиться внушать людям страх. Ты столько всего знаешь.

Джилли сел рядом с Маледиктом, польщенный тем, что мальчик просит у него совета: это означало, что, возможно, он видит в нем больше, чем просто забаву Ворнатти.

— У тебя есть время.

— На деревьях набухают почки, щебечут певчие птицы, и день прибывает. Уже почти весна. Ласт вернется, пусть и без Януса… — Маледикт выдохнул — и казалось, вместе с воздухом из него ушла сила. Он прислонился к стеллажу, сматывая в беспокойных пальцах ленту Джилли, придавая ей новую форму — как хотел бы придать ее своему будущему. — Пусть я убью Ласта, что это мне даст, если Янус так и останется в заточении в Итарусе? Ласт отправил его туда — и лишь Ласту под силу вернуть его.

— Критос предпочел бы убить его, если бы мог, — согласился Джилли, — чем истратить на него хоть медяк. Но, вероятно, здесь можно ожидать помощи от Ворнатти.

— В последнюю очередь от Ворнатти. — Маледикт принялся мерить шагами комнату. — У Ворнатти на мой счет собственные планы и желания. Я лишь тень того, каким он хочет меня видеть. Он укрывает меня, потакает мне, шепчет слова, навевающие мечты о сладостной мести; только все они — его мечты, его месть. Не мои. Мои планы… далеки от завершения, — продолжал Маледикт. — И я не имею ни малейшего понятия, как продвинуться в нужном направлении. Я не потерплю, чтобы Ласт насмехался надо мной, над мальчишкой с клинком. Я ни за что не выстою перед ним. Наши умения слишком не равны. И меня вовсе не радует перспектива быть зарубленным насмерть его людьми. Видишь, в каком я затруднении, Джилли? — Мальчик хорошо отрепетированным молящим жестом протянул руки вперед. — Ты же можешь ответить на все вопросы Ворнатти, неужели не сумеешь ответить на мои?