— Янус, — беззвучно вырвалось из опаленного горла.

— Тише, — прошептал Янус, — моя любовь, мой аристократ, мой темный рыцарь…

Пальцы Маледикта напряглись, впиваясь в спину Януса, царапая гладкую ложбинку позвоночника между мышцами; свет газовых ламп лился, просачивался сквозь бледное золото его растрепанных волос; сверху, смеясь, успокаивая, смотрели херувимы. Веки Маледикта смежились под голубым огнем глаз Януса; Миранда потерялась в этой блаженном жару прикосновений и трений, запахов и звуков. Янус тяжело дышал над самым ухом, и на миг в его дыхании Миранде почудилось скрежетание оперенных крыльев. Она распахнула глаза, выдав мгновенный испуг за накатившее удовольствие: Янус на вершине блаженства растворился в смешении лазури, золота и бархатного голоса.

Стон перешел в беззвучный смех; светлые волосы разметались, как паутина.

— И они думают, что ты мужчина…

Миранда беззвучно пробежала пальцами вверх по груди Януса, привлекла его к себе, заставила лечь рядом, медленно восстановила маску, под которой жила.

Янус продолжал:

— Впрочем, ты всегда умела водить за нос. Помнишь, как ты заставила наших крыс притвориться уличными актерами, и, пока мы бегали и выкрикивали дразнилки в адрес горожан, вы с Роучем стащили для всех нас кучу еды.

Маледикт повернулся на подушке; его губы презрительно скривились.

— То была всего лишь жалкая картошка. Теперь у меня более грандиозные планы.

— Как же так? Разве я для тебя не все на свете? Разве теперь, когда я здесь, тебе еще чего-то не хватает? — Янус смотрел на Маледикта с вроде бы неподдельной растерянностью. — Разве мы не принадлежим друг другу с рождения и до смерти?

Маледикт хрипло расхохотался.

— Вот не ожидал услышать от тебя столь сентиментальную фальшивую чушь! Я бы сказал, что ты пьян, хотя точно знаю, что ты трезвый.

— Пьян тобой, — ответил Янус. Лукавство, сквозившее в последних красивых словах, исчезло, хотя выражение лица осталось прежним.

Маледикт коснулся побледневших губ Януса, соскользнул с кровати гладкой лентой белой плоти. Потом отдернул шторы, закрывавшие одну из стен.

Под тканью вместо внешнего мира, глядящего сквозь серебристое стекло, обнаружилась небольшая ниша с высоким узким столом. После посещения Мирабель Маледикт убрал шкатулку с ядами подальше с глаз. Он порылся среди пузырьков и извлек нечто маленькое и сверкающее.

Маледикт приблизился к Янусу и вытянул вперед кулаки, приглашая сыграть в давно забытую игру — угадать, в какой руке спрятано сокровище. В последнюю секунду, когда Янус потянулся вперед, он разжал правую ладонь, на которой лежало кольцо, не в силах вынести возможной ошибки Януса.

— Я сохранил кольцо. Критос не заметил, как оно упало. Оно — для тебя, хотя ты теперь и не такие вещицы видел. — Маледикт еще раз вгляделся в кольцо, вспоминая, как тогда, в Развалинах, решил, что к нему в руки попало настоящее сокровище. Джилли сказал, что подобные кольца часто носили во время войны. Украшения расплавляли и отливали заново, потом гравировали на них какие-нибудь фальшивые пустяки, превозносящие боевую славу и возлюбленных, оставшихся дома. Хоть теперь Маледикт и понимал, что золото сомнительного качества, а запечатленное в металле чувство сорвано с руки покойника, кольцо все еще казалось ему достойным.

Янус взял кольцо и покатал в ладонях, изгоняя металлический холод, примеряя на большой палец. Когда-то оно было ему велико — теперь едва налезало; с некоторым усилием юноша надел его на палец, уже отягощенный печаткой. Потом Янус снова снял кольцо и наклонил так, чтобы рассмотреть надпись.

— Я помню его. «Только друг для друга в самом конце». — Он продолжал вертеть кольцо в пальцах. — Оно согрелось, когда ты держала его во рту. И когда я надел его, это было как поцелуй. А на моей печатке написано: «Только Ласт в самом конце». — Морщась от боли, Янус стянул печатку с гербом и надел ее на левую руку. — Твой девиз мне больше нравится, — добавил он, надевая на место печатки простенькое колечко Миранды.

Через секунду Янус привлек Маледикта назад, в уютное гнездышко из простыней, принялся гладить по темноволосой голове, прижавшейся к его груди.

— Прошло столько времени. Я не хочу ослаблять хватку — боюсь, что ты ускользнешь. И все только потому, что я хотел ограбить Критоса, прежде чем выпроводить его прочь, хотел украсть у него для тебя золота. И ведь до сих пор у меня нет золота, чтобы подарить тебе. Ни золота, ни украшений. — Он томно улыбнулся. — Быть может, оно и к лучшему. Я бы в жизни не додумался, что тебе теперь нужны булавки для галстуков, жилетные часы и запонки.

— А ты можешь достать украшения? — спросил Маледикт.

Янус опять рассмеялся.

— В некотором количестве. Хочешь?

Маледикт склонился ближе, прислушиваясь к биению сердца Януса — ровным ударам, давно знакомым, и к тихому ответному шелесту крыльев Ани.

— Понимаешь, я спрашиваю потому, что собираюсь убить его. А если обещания Ворнатти окажутся ложью, мы останемся без гроша.

— Ласт, — проговорил Янус бесцветным голосом.

— Принадлежащие мне украшения понадобятся нам для побега. Если мы будем осторожны, сможем остаться в Антире, — заговорил Маледикт, раскрывая планы, о которых прежде, до воссоединения с Янусом, сам едва осмеливался думать. — Можно будет остаться жить тут, но вдали от этого кишащего крысами города. А вот если убийство пройдет не гладко, придется бежать из Антира за границу, что потребует средств.

Уголки подвижного рта Януса опустились, светлые глаза сузились.

— В чем дело? — испуганно спросил Маледикт. Одно мгновение казалось, что все отлично спланировано, — но вот в по-волчьи бледных глазах его любовника мелькнуло нечто, все изменившее. — Никогда не говори мне, что любишь его, — предупредил Маледикт. — Я поклялся его убить. И я должен его убить.

— Тогда нечего колебаться и на мой счет. — Янус обнял колени и уткнулся в них подбородком. — Я не испытываю к Ласту нежности; однако его титул, земли… — Он понизил голос до страстного шепота. — Не так просто быть бастардом знатного человека, особенно если у тебя амбиции. Чтобы обеспечить мне выход ко двору, Ласт подделал документы. Якобы всё произошло не так, как прежде думали. Якобы они с Селией поженились, и я законнорожденный. Разумеется, ему не верят. Кто-нибудь когда-нибудь слышал о графе, который не стал бы разыскивать похищенного ребенка? Зато меня поддерживает Арис, и если я заручусь одобрением советников, то…

— То что? — прервал его Маледикт. — Как это поможет прикончить Ласта?

— Никак. Это придется сделать тебе, — ответил Янус. — Впрочем, если все произойдет вовремя, мне достанется его титул. Ты жаждешь денег Ворнатти. А мне нужен титул.

— Это лишь слово, — возразил Маледикт. Янус покачал головой.

— Титул значит власть. Послушай, Мир… Мэл. Послушай меня. Положение, в котором мы находимся… в котором ты находишься, непрочно.

— Я убью Ласта. Можем ограбить его сейфы и смыться.

— Деньги закончатся. Ты учила этому своих крыс. И что тогда? Красть? Голодать? Становиться уличной шлюхой? Разве Ворнатти тебе не достаточно? Наверное, мы могли бы заняться каким-то делом, но на что мы годны?

Она задрожала; Янус погладил ее по животу, призывая успокоиться.

— Прежде ты плакала, — продолжал Янус, скользнув на свое место рядом с Маледиктом, — когда холод и голод становились невыносимыми. Я бы пустил себе кровь, лишь бы напоить тебя чем-то теплым. И каждый год я клялся себе, что жизнь станет лучше, — а она не становилась. Я больше не хочу испытать подобного отчаяния.

Повернувшись на постели, Маледикт поцеловал Януса в шею и прошептал:

— Я должен убить его.

Меч, прислоненный к кровати, упал, с шипением, словно контрапунктом, скользнув по рельефному бархату.

— Своим милым маленьким клинком? — спросил Янус. — Ласт — чудовище, при этом чертовски хороший фехтовальщик. И у меня не вызывает доверия сталь крашеного лезвия. — Янус протянул длинную руку, подобрал меч в ножнах и принялся рассматривать. — Слишком часто краска затупляет край.