Я сразу понял, что Франсуаз вряд ли подружится с нашим гостем. Впрочем, меня это мало волновало.

Корабль приземлился; он глубоко зарылся носом в песок, словно причалил к берегу и в этот момент весь океан высох вокруг него.

Это выглядело великолепно, и Франсуаз взбесилась еще сильнее.

Человек с черной бородой спустился на землю по веревочной лестнице. Конечно, можно сделать люк на уровне земли, но разве тогда это был бы парусник?

– Позволь представить тебе, Френки, – произнес я. – Дон Октавио Карго. Самый влиятельный из местных наркобаронов и мой школьный товарищ.

– Майкл, добрый мой друг! – воскликнул бородач, подходя ко мне. – Сколько же мы не виделись? Знаю, что много!

Он обнял меня и похлопал по спине так энергично, что я поздравил себя с тем, что не успел позавтракать. Обычно я не выношу даже рукопожатий, однако объятия были частью школьного ритуала, и мне даже в голову не пришло уклониться от такого приветствия.

Карго относился к моим школьным годам, и я вел себя с ним так, как предписывали тогдашние правила.

– Я мог бы солгать, сказав, что прилетел сюда ради встречи с тобой, друг мой! – воскликнул Октавио. – Но, по правде говоря, меня очень интересует тот ритуал, который намерена провести здесь Великая Церковь. Однако я был очень, очень рад, когда узнал, что ты тоже будешь здесь! Постой-ка…

Вся эта сцена произвела на Франсуаз крайне скверное впечатление. Мало того что Карго прибыл, как паладин на белом коне, и затмил своим эффектным появлением красоту демонессы – так он еще смел узурпировать все права на меня.

Любая девушка никого не ненавидит так сильно, как друзей своего парня.

И хотя Октавио, разумеется, другом мне не был – мы с ним даже не виделись неведомо сколько, – однако он дал Франсуаз повод так думать, чем моментально превратил себя в ее злейшего врага.

Вот почему девушка сразу же отошла от нас и стушевалась. Ей необходимо было спокойно побеситься, прежде чем перейти в сокрушительное наступление.

Если у читателя создалось впечатление, что я преувеличиваю вздорность характера Франсуаз или же что такое поведение свойственно только демонам, то он ошибается.

Женщины все такие, и они сами это отлично знают. Только не признаются.

Однако как бы Франсуаз ни пыталась прятаться в тени, Октавио Карго был не из тех, чей взгляд может упустить красивую девушку. Да и, к слову, прятаться на открытой веранде было особо негде.

– Кто эта писаная красавица, Майкл?! – воскликнул Карго. – И почему ты до сих пор скрывал ее от меня?

Я мог бы ответить, что он как-никак не мои родители и мне не с чего было знакомить его с Франсуаз. Впрочем, его реакция в любом случае оказалась бы намного лучше.

– Это Франсуаз Дюпон, – ответил я. – Мой демон.

– Твой – кто? – спросил Октавио.

Не то чтобы он никогда не слышал о демонах, но красота девушки настолько заворожила его, что он, поди, и имя-то не запомнил.

– Сеньор Октавио!

Это подошел сэр Томас; на его лице было намазано столько доброжелательности, что хватило бы на добрую сотню бутер­бродов.

Кардиналы всегда любят богачей, ведь как иначе покупать золотые кресты и шелковые ризы. И не важно, каким путем получено богатство, – можно отпустить любой грех в обмен на хорошее пожертвование.

На широком лице Октавио отразилась легкая досада. Он предпочел бы остаться и попорхать вокруг Франсуаз радужным мо­тыльком. Но Карго не возглавлял бы крупнейший в Аспонике наркокартель, если бы не умел разделять работу и удовольствия.

– Прошу прощения, свет моих очей, – галантно произнес он и поклонился так низко, что ему на спину вполне можно было бы поставить поднос с чашками. – Дела зовут меня. Уверен, мы еще увидимся. Майкл! Нам многое надо вспомнить.

Пальцы сэра Томаса уже ненавязчиво легли на рукав Карго, а хватка у Чартуотера была столь же мертвой, как у голодного осьминога. Ему уже не терпелось отвести Октавио в сторону и обсудить накопившиеся дела.

Наркобарон сделал в нашу сторону прощальный жест рукой, и сэр Томас уволок его прочь, как гиена утаскивает обглоданный грифами скелет.

– Если это преступник, – произнесла Франсуаз в тщетной попытке пристыдить меня, – то что он здесь делает?

– Сэр Томас как-то сказал, будто заморозить тюрьму Сокорро было легко. Он сильно преувеличил. Но даже он не смог бы утверждать, что это дешево. Работа магов и некромантов требует денег, а средства необходимо откуда-то брать.

– Значит?

– Октавио Карго финансировал погружение тюрьмы Сокорро во временной стаз. Финансировал полностью, к вящему удовольствию Великой Церкви. Теперь, разумеется, он имеет право принять участие в том, за что заплатил.

– А с чего это он решил раскошелиться? Не думаю, Майкл, чтобы он хотел замолить грехи.

– Нет, конечно. Но Карго всегда стремится расширить сферу своего влияния, когда представляется такая возможность. Тюрьма Сокорро и ее окрестности ранее были вотчиной коменданта. Теперь здесь правит Октавио.

– То есть и Великая Церковь, и Конклав нежити, и проклятые монахи, и мы с тобой устраиваем здесь балаган ради торговца наркотиками?

– Нет, Френки, – ответил я. – Ради почтенного жертвователя. А это большая разница. По крайней мере для тех, кто берет у него деньги.

Октавио Карго любил себя, деньги, дорогую одежду приглушенных тонов, игру по правилам.

Многие из них были подсказаны самой жизнью, когда он был подростком, остальные он придумал сам, чтобы неукоснительно следовать им и никогда не проигрывать. Их было немного, но они помогали ему быть своим в среде сенаторов, дипломатов, грязных дельцов и честных бизнесменов.

Особой разницы между ними Карго не видел – все дело только в размерах бизнеса и величине счета в банке.

Несмотря на свой возраст и привлекательную внешность, он никогда не был женат и не собирался совершать подобной глупости.

Он хорошо помнил историю своих родителей, их вечное соперничество за власть в клане Карго. Папаша Тони подстроил любимой супруге автокатастрофу, не зная, что неделю назад выпил бокал токайского с ядом медленного действия. Ирония судьбы – они умерли почти одновременно. Мать разбилась насмерть в горящей машине, а Тони Карго целый час корчился в муках, покрытый мерзкими язвами. Все знали, что от этого яда нет спасения, и бросили умирающего одного в роскошном туалете, чтобы оказаться поближе к новому отцу клана.

Октавио не мог им стать, потому что был слишком юн, но не настолько глуп, чтобы оставаться в особняке отца. Спустя недолгое время он вернулся, чтобы остаться навсегда. С ним пришли его люди, а прежний хозяин с приспешниками отбыли в неизвестном направлении.

– Им стало стыдно, что они обидели сироту, – имея в виду себя, объяснял он потом шефу полиции Аспоники, которому тут же вручил от имени своего отца богатый подарок. – Я помню, что родители высоко ценили ваши незаурядные таланты, они хотели отблагодарить вас, но не успели.

Подношение было принято, следствие закрыто.

Лишь сам Октавио да нанятый им умелец таксидермист знали, что стало с головами врагов. Потом, правда, и умелец уехал с богатыми дарами. Конечно, если бы кто-нибудь удосужился провести раскопки в великолепной оранжерее Октавио, то был бы немало удивлен зловещим содержанием почвы. Но кому это надо в счастливой Аспонике? Одним голодным ртом меньше, другим останется больше.

Немалое уважение снискал Октавио своей заботой о трех женских школах. Его люди выбирали среди девушек самых хорошеньких и направляли на учебу. Все не уставали хвалить своего патрона. Стипендиатка присылала два-три благодарственных восторженных письма, делала успешную карьеру, уезжала в другие страны или выгодно выходила замуж. Все любят сказку о Золушке со счастливым концом.

Красавицу доставляли на день или неделю в покои Октавио Карго – все зависело от его настроения и ее умений. Любовная утеха заканчивалась пиршеством. Вампир вонзал острые белые зубы в шею ничего не подозревающей девушки и наслаждался горячей кровью. После этого она бы еще могла выжить, но правило Октавио Карго гласило: никогда не оставлять в живых свидетелей. Игрушка развлекла, игрушка должна умереть и исчезнуть.