– Добрый день, шериф, – произнес я, подходя. Джипа уже не было – напарник моего собеседника уехал на нем в город, вне всякого сомнения, за ордером на обыск.

– Поганый день, – сказал помощник шерифа и не удержался от улыбки. – Вы там были внутри – скажите, какого дьявола они пытаются скрыть?

– Ничего, – ответил я.

Айвен рассматривал свои пальцы, пытаясь решить, куда лучше их засунуть – в нос или в рот.

– Там нет абсолютно ничего важного, и именно это они хотят утаить. В первую очередь – от себя.

– Стережете у входа в норку? – осведомилась Франсуаз, упирая ногу в корень дерева и кладя саквояж на колено.

– Тут постережешь.

Помощник шерифа не имел привычки сплевывать на пол – скорее я мог бы представить его на военном параде.

– Это очень большое владение, а мы занимаемся этим делом вдвоем. Если они захотят вынести что-то через периметр, – он взмахнул рукой, – как я смогу их остановить? Только на то, чтобы обшарить поместье, уйдет три-четыре дня.

Франсуаз переставила ногу, и ее крепкие пальцы пробежались по краю саквояжа. В глазах девушки мелькнуло лукавство. Она нашла замечательный способ проучить меня за мое поведение.

– Что там у вас? – спросил Бернс. – Вы с ним не расстаетесь.

– Вам интересно? – Франсуаз томно повела плечами. – Я могу показать.

Если бы в этот момент Айвен на самом деле держал пальцы во рту, он бы наверняка их себе отгрыз.

– Очень интересно. – Бернс оказался любознательным.

Франсуаз окинула меня взглядом, похожим на медленную, влажную пощечину. Две золотые застежки щелкнули, крышка саквояжа распахнулась

Айвен закричал.

Мне не раз доводилось слышать подобные вопли, но обычно они исторгаются из груди мужчины, которого со всей силы угостили ударом ниже пояса. Но чтобы так завопил Айвен? Ведь для него соблюдение порядка и строгой субординации наверняка было не менее важным, чем сохранность его мужского достоинства, а может быть, и гораздо более важным, поскольку последним он, скорее всего, давно не пользовался.

На лице Бернса ширилась глуповатая улыбка, которую всегда выдают людям в комплекте с честностью и открытостью. Рукоятка топора верховного палача, украшенная драгоценными камнями, была холодна и прозрачна, и только трупики вмерзших насекомых нарушали бездушное совершенство.

– Нет! – кричал Айвен, спотыкаясь и падая. – Ни в коем случае!

Эбеновые пальцы Бернса коснулись рукоятки и сжали ее.

– Как он прекрасен, – прошептал помощник шерифа. Легкая молния пробежала по лезвию, но топор не проснулся, ибо человек не пытался использовать его.

– Я могу его подержать?

Вопрос был своевременный, ибо Бернс уже сжимал в руках короткую рукоятку, и солнечный зайчик, отразившись от лезвия, скользил по его лицу.

– Пусть положит! – закричал Айвен, выпрямляясь и взмахивая руками для равновесия. – Пусть вернет! Он не имеет права!

Франсуаз развернулась, ее глаза вспыхнули алым светом, и Айвена отбросило на проволочное ограждение.

– Эта вещь должна находиться в музее, – прошептал Бернс, неловко нанося топором пару ударов по воздуху. – Наверняка она очень ценная.

Франсуаз томно замурлыкала.

– Мы сказали им, что, возможно, пожертвуем топор общине, – пояснил я. – Если нас здесь и приняли, то только из-за дорогой инкрустации.

– Не делайте этого, – серьезно посоветовал Бернс.

Я никогда не видел, чтобы люди вырастали из-под земли, словно грибы, однако, если судить по тому, как быстро рядом с нами оказался Соверин Риети, он обладал этой удивительной способностью.

– Отдайте топор, – попросил он, вкладывая в слова всю мягкость, на которую вообще был способен, и потому его голос прозвучал на удивление бесцветно.

Толстоватые пальцы Соверина почти коснулись украшенной рукояти, но я счел, что руководитель общины еще не успел оправдать своего появления на свет и потому не готов к смерти.

Я отстранил его, и Бернс передал мне оружие.

– Он хорошо бы смотрелся в парадной библиотеке, – сказал я, пытаясь поймать лезвием солнечный лучик, как только что случайно вышло у Бернса.

Я не имел ни малейшего представления, есть ли в общине библиотека, а тем более парадная.

– Мы должны поговорить, – произнес Риети, уже не стараясь выглядеть мягким.

Бернс с широкой улыбкой смотрел на нас. Нет ничего более искреннего, чем радость простака, возомнившего, что он разгадал сложную интригу.

– Нельзя показывать обычным людям реликвии Конклава, – задыхаясь, проговорил Соверин.

Его кадык дергался, как у человека, готового забиться в припадке.

– Как можно?

– Обычным людям? – презрительно переспросила Фран­суаз, которая не выносит, когда кто-то пытается сделать ей замечание. – Поглядите на себя в зеркало, Соверин.

Риети провел по щекам рукой, видимо решив, что на него нагадила птица.

– Франсуаз имеет в виду другое, – пояснил я. – Вас как личность.

– Вы воображаете себя великим человеком, – произнесла Франсуаз, – только потому, что вам позволили заглянуть в две-три древние книги. Но на самом деле вы – не более чем жалкий начетчик и компилятор, Соверин. Вы даже не способны управлять общиной без своих двух помощников.

Я отвел глаза, но не потому, что боялся обидеть Соверина, на мнение которого не обращал внимания. Иное дело Фран­суаз.

Бернс поймал мой взгляд, и я подумал, что было бы неплохо увидеть его хоть раз без улыбки.

Щеки Соверина втянулись, как будто он собирался прогрызть их изнутри.

– Конклаву будет доложено о вашем поведении. Сэр Томас допустил большую ошибку, назначив вас верховным палачом. А что касается вас, – тут его взгляд мокрой тряпкой прошелся по Франсуаз, – то вы даже не человек, а всего лишь жалкий суккуб, паразит, питающийся за счет людей. Я не стану обращать внимания на ваши слова.

Франсуаз вдохнула так глубоко, что было удивительно, как на ней не лопнула одежда.

Я ожидал, что девушка ударит Соверина или отбросит его, как только что проделала с Айвеном, но она только полураскрыла чувственные губы и сощурила серые злые глаза.

Затем круто развернулась и небрежным шагом направилась к помощнику шерифа.

– Отныне вся ваша жизнь, – произнес я, подходя к Сове-рину вплотную, – будет делиться на два этапа. До того, как вы это сказали, и после. И могу вас заверить, приятель, вы будете жалеть о том, что не умерли прямо сейчас.

– Пойдемте, Лемюэль, – говорила Франсуаз, подталкивая вперед Бернса. – Мистер Риети был так любезен, что согласился впустить вас, не дожидаясь ордера.

Соверин открыл рот, но захлопнул его прежде, чем какая-нибудь муха успела бы влететь туда.

– Таковы мои полномочия, – тихо сказал я.

– Конклаву будет доложено, – пробурчал он и пошел рядом с нами.

Не будь на нем головного убора, его наэлектризованные волосы торчали бы в разные стороны, как пучки соломы.

Я заметил, что Бернс несет саквояж.

– Не хочу впутывать вас в неприятности, – произнес помощник шерифа, – я бы все равно вошел.

– Но вы предпочли бы сделать это сейчас? – спросил я.

– Да.

– Тогда идем.

– Комната брата Иеремии находится в правом крыле. – Голос Соверина был настолько сух, что я чуть не посоветовал ему запивать слова. – Мое приглашение, шериф, не распространяется на остальные помещения.

– О нет, – возразила Франсуаз, ласково кладя руку на плечо Риети. – На все здания тоже.

Соверина сотрясло от вспышки ярости – или, может, Франсуаз надавила на болевую точку у него на плече.

– Вы все равно ничего не найдете, – произнес Соверин, и Бернс приостановился, по-новому глядя на нас. Он понял, что Риети обращается и к нам тоже.

– Вон там, – продолжал глава общины, поднимаясь по деревянной лестнице.

– Ты умеешь находить себе врагов, – заметил я Франсуаз, глядя им вслед.

– Мои тетушки так всегда говорили. Ты хочешь к ним присоединиться?

– Твои тетушки – святые женщины, раз терпели тебя.