– Просто нет слов, – ответил я, нимало не покривив душой. – Но если тебя беспокоят не пармезаны, тогда в чем дело?

На красивом лице демонессы отразилось такое недовольство, словно это ей, а не мне срочно требовались мятные лепешки для рта.

– Все эта чертова история, Майкл. Проклятое пророчество. Мы не знаем, что делать. Нам не известно, какая пакость должна произойти. Все, что мы можем, – это бегать в хвосте событий и собирать оплеухи, от которых остальные успели увернуться. Я так не могу.

– Френки! Все дело в твоем темпераменте. Ты привыкла к тому, что все вопросы решаются первым ударом кулака. Но так ведь не всегда бывает.

– Я не такая дура, как тебе кажется, – огрызнулась Фран­суаз. – Послушать тебя, так у меня вообще мозгов нет. Но я действительно хочу это сказать – у меня такое ощущение, что мы застряли. Как пчела, попавшая в варенье. Все куда-то спешат, все знают, чего хотят, – но только не мы.

– Хорошо, – согласился я. – Ты не такая дура, как кажешься. Тогда я расскажу тебе одну историю, которая произошла со мной в Лернее.

Помню, была ночь. Я лежал на спине и смотрел вверх. В воздухе стоял волшебный туман – это рассеивались заклинания, которые во время боя накладывали наши и вражеские колдуны.

Вдруг я увидел, как что-то черное, большое и страшное надвигается на нас по светлому небу. Я не знал, что это. Я ничего не мог сделать. Будь это опасно, караульные маги давно подняли бы тревогу. Значит, темная масса, которая наползала на меня, была чем-то большим, чем враг. Я понял – это злое предзнаменование. На войне человек становится суевернее, чем в обычной жизни. Я смотрел на черноту и думал: какие беды ждут впереди наш отряд?

На мгновение волшебный туман надо мной рассеялся; теперь мой взор ничего не заслоняло.

Это было как откровение, Френки. Не было никакой черной тучи, не было зловещей темной субстанции, которая наползала на меня. Это отступали облака, и моим глазам открывалось прекрасное, бесконечное небо с золотыми звездами.

И тогда я понял, что самые дурные предчувствия могут рассеяться, а самые злые пророчества обернуться чем-то пре­красным. Меня это поразило…

– Ты был ранен, Майкл? – участливо спросила девушка.

– Ранен? – перепугался я. Я поспешно стал осматривать себя со всех сторон. – Где ранен? Когда? Видна кровь?

– Не сейчас, Майкл! Тогда, в Лернее. Ты лежал раненый, среди павших в бою?

– Это еще почему? – Я обиделся. – Просто я устроился на стогу сена, после… Э… В общем, собирался спать. Умеешь же ты, Френки, все опошлить.

2

– Постарайся ни с кем не драться на базе наемников.

– Я ни с кем не дерусь, – ответила Франсуаз.

– Конечно, – подтвердил я. – В прошлый раз ты выбила одному человеку зубы, сломала другому шею и отрубила третьему нос – и все потому, что когда-то они сражались против тебя и захотели реванша.

– Это не считается, – возразила Франсуаз.

– Пожалуй, – кивнул я. – Раз ты вырубила всех троих до того, как они успели оказать сопротивление, то, разумеется, это не называется «драться».

– Я не знала, что это был его нос. Обычно его не носят… на этой части тела.

– Он тоже его больше не носит, – согласился я. – Никак.

Здание было окружено защитным энергетическим полем, и волны астрала, голубые и светло-золотого цвета, пробегали по металлическим ограждениям.

Немало людей, которым заказан вход в штаб-квартиру на­емников, захотели бы рассчитаться с ее постояльцами. Подобные базы можно встретить во всех уголках мира, и выглядят они почти одинаково, то есть почти никак.

Их стиль – это отсутствие стиля, строгий практицизм и минимализм. Люди, которые появляются здесь, сделали убийство своей профессией; некоторые из них имеют свой кодекс чести, некоторые убивают всех подряд, лишь бы за это платили.

Многие из первых, если познакомиться с ними поближе, оказываются еще более отвратительными, чем вторые.

– Жаль, что нам не удалось застать Чис-Гирея, – заметила Франсуаз. – Разгуливал бы он теперь без головы. Пока Колин Зейшельд пудрил нам мозги, Карго и Иоахим не сидели без дела. Как нам теперь их найти?

– Оба они куда-то спешат, чего-то ищут, – произнес я. – А чем больше человек задает вопросов, тем больше поднимает пыли. Наемники всегда в курсе всего. Они подскажут нам, где нужно искать… Если захотят, конечно.

Два голема стояли у входа в здание. Големы не люди, они не имеют памяти и не умеют обижаться. Охранять базу на­емников нельзя позволить самим представителям этой профессии.

Рано или поздно возле базы появится тот, кого стражнику-человеку захотелось бы убить, или наоборот. Подобная охрана принесет больше беды, чем способна предотвратить. Одна из основных обязанностей големов – следить, чтобы наемники не убивали друг друга.

Мы вошли в центральный холл базы. На низких скамьях без спинок сидели наемники. Они пили пиво или эль, переговаривались друг с другом, проверяли оружие. Франсуаз наклонилась к одному из окошек, положив локти на стойку.

– Мне нужен парень, который отвечает на вопросы, – сказала она.

Человек с заросшим лицом обезьяны отнял быстрые пальцы от клавиатуры компьютера. Экран его был поставлен так, что никто из зала не смог бы его увидеть, но я рассмотрел отражение в больших очках клерка. Он заполнял декларацию на покупку бронебойных патронов; в правом столбце была допущена ошибка в подсчете.

– Второй лифт, третья кнопка, – ответил обезьян. – Но если тебе, красотка, нужен просто парень…

– Скажешь, когда найдешь, – бросила девушка.

Он присвистнул, когда Франсуаз направилась к лифту.

– Никогда не верил тем, кто продает информацию на базе наемников, – сообщил я, когда мы вошли в кабинку.

В таком месте, как это, в лифте обычно ездят по одному. Причина такой привычки в том, что иначе в нем кому-то приходится стоять спиной к другим. Если иного выхода нет, трое располагаются лицом друг к другу по периметру. Четвертый наемник не входит в кабинку ни при каких обстоятель­ствах.

– Это место как-то не похоже на справочную контору.

– Ты никому не веришь, – осуждающе проговорила Фран­суаз. – Ты и спать со мной отказывался, потому что никого к себе не подпускаешь – я имею в виду психологически.

– Не подпустить тебя оказалось сложно, – ответил я.

Девушка самодовольно усмехнулась.

Я толкнул Франсуаз в живот, а она меня в грудь. Это произошло практически одновременно, и нас отбросило к противоположным стенкам.

Три толстых плазменных луча ворвались в кабинку лифта, и озерцо оплавленного металла появилось на ее задней стенке.

Три человека открыли по нам огонь в тот же момент, когда раздвинулись двери. Узкое пространство наполнилось запахом ионизированного воздуха. Я держал руку на прикладе короткого пистолета уже тогда, когда входил на базу наемников. Теперь я выхватил его из-за пояса и, кувыркнувшись по полу, направил ледяной луч вперед.

Пол здесь тоже оказался решетчатым, но упругим и совершенно нежестким. Я сделал три оборота, не снимая пальца со спускового крючка. Плазменных очередей больше не было. Повернувшись в четвертый раз, я полностью осмотрел коридор. Три человека, которые попытались нас пристрелить, оказались единственными, кто нас ждал. Двойная металлическая дверь в конце была сомкнута.

Я поднялся на ноги. Франсуаз распрямилась, резким движением отбрасывая назад волосы. Плазменный карабин в ее руках все еще легко вздрагивал.

– Я говорил, что не доверяю этой лавочке, – произнес я.

– Майкл, – прорычала девушка, – ты меня чуть насквозь не прошиб!

– Это сила любви, – пояснил я.

Три человека на решетчатом полу были мертвы. Это значило, что они уже никогда не расскажут, кто их послал. Неровный разрез рассекал все три тела примерно на уровне пояса.

Убитые люди развалились на две половинки, и плоскость раны покрылась тонкой ледяной корочкой. Я спрятал пистолет за пояс и на всякий случай поставил его заряжаться.