Чис-Гирей попытался отступить, но позади него было кресло, и он снова туда упал.

– Отвечай, – повелительным тоном сказала Франсуаз.

Другой продолжал бы отпираться, но не Чис-Гирей. Заглянув в серо-стальные глаза демонессы, он лишился остатков того, что мужчины называют смелостью, а женщины – мужской глупостью.

– Я сделал то, что должен был сделать, – сказал он.

– Майкл! – Девушка обернулась ко мне. – Разве я не ясно задала вопрос?

– Дай ему время, – посоветовал я. Франсуаз небрежно врезала поэту еще раз:

– Вот, я дала ему в темя. Теперь пусть рассказывает.

– Глупый, ничтожный демон. – Чис-Гирей встал.

Он только что получил две хорошие оплеухи, причем от женщины. Опытные офицеры знают, что по части рукоприкладства прекрасный пол держит пальму первенства, но для Марата это было величайшим унижением в его жизни.

Можно было ожидать, что он испугается до смерти и примется умолять Франсуаз пощадить его. Именно так случилось с Колином, хотя тот находится в своем кабинете, окруженный сотрудниками – если не преданными, то хотя бы лояльными, – и мог в любой момент вызвать службу безопасности.

И все же Колин сломался – ну просто разлился по полу, как дырявый пакет с ананасовым кефиром. Чис-Гирей же был один, даже если б он стал кричать, никто не пришел бы ему на помощь. Прямо перед ним стояла взбешенная демонесса, которая привыкла убивать.

И разве Чис-Гирей испугался?

Отнюдь.

То, что он несколько мгновений безвольно лежал в кресле, можно было объяснить растерянностью. Хотя на самом деле вовсе не это явилось причиной его краткого бездействия. Будучи поэтом, великим оратором и артистом, он должен был сделать паузу, чтобы выйти из одной роли и войти в другую.

И это произошло.

Марат поднялся во весь рост, как гигантская океанская волна, как бушующий столб торнадо. Не магия придала ему силы, а мощная, несокрушимая уверенность в себе и в правоте своего дела.

– Жалкая чертячка! – прогремел Чис-Гирей.

И Франсуаз – Франсуаз! – отступила, хотя перед ней стоял все тот же человек, которого она мгновение назад угощала пощечинами.

Профессиональный боец, Франсуаз умела ощутить опасность и знала, когда следует остановиться.

– Как ты смеешь вмешиваться в дела великого Асгарда? Похотливые демоны и самовлюбленные эльфы! Прекрасная пара! Живите же в своем прогнившем городе, гнезде блуда и порока, и не смейте вмешиваться в дела чужих стран.

– Вы не ответили на мой вопрос, – негромко произнес я.

– Почему? – Чис-Гирей посмотрел на меня. – Вы хотели знать почему? – Его глаза метали молнии. – Долгие века Асгард был великой страной, а мы – его великими поэтами! Мы боролись с тиранией императора и воспевали свободу. И чем это кончилось? Кошмаром! Культурной катастрофой!

– Вы же победили, – сказала Франсуаз.

– Нет! Мы проиграли. Императора больше нет. Страной правит регент. Законы пали, и никто их теперь не соблюдает. И мы – мы, поэты, теперь оказались никому не нужны! Гений асгардской поэзии умер!

– Но ведь вам разрешили говорить правду.

– Да! И сперва мы этому радовались. Глупцы! Мы не знали, что если всем разрешить говорить, то все и начнут говорить – и не останется никого, кто станет слушать. Стихов больше не печатают. Великие романы никому не нужны. Всем подавай пистолеты, бандитов и голых девочек.

Голос Чис-Гирея поднимался все выше, пока не перешел в визг.

– Мы думали, что император – наш враг. Как мы ошибались! Он был нашим другом, нашим партнером, нашим со­автором. Мы писали против него, мы боролись с ним – а теперь? Теперь вокруг нас пустота! – Марату не хватало дыхания. Он отступил к книжным полкам и оперся на них. – Великая культура Асгарда умирает, умирает на моих глазах. Единственный способ спасти ее – вернуть императорскую власть.

– Вернуть? – спросил я. – Вернуть концентрационные лагеря? Аресты инакомыслящих? Задушить прессу, запретить людям думать и говорить?

– Да! – выкрикнул Чис-Гирей. – Это мы, поэты, думали и говорили за них! Люди же – быдло, тупые ничтожества, их нужно вести, а не давать им свободу! Это же как зоопарк, эльф. Звери томятся за решеткой, но если выпустить их, будет много хуже!

– А при чем же тут мы?

– Все просто. Я заключил сделку с Карго. Он подписал священный свиток. Когда он умер, я думал, что все кончено, но ко мне пришли другие, Тадеуш и Курт. Я отдал им кольцо Зари. Они же в обмен финансируют переворот в Асгарде.

Поэт ухмыльнулся.

– Спросите, как кольцо снова у меня оказалось, недотепы. Небось весь склеп обшарили с фонарями, думали, он у Карго остался. Ошибаетесь… Лучше надо было в школе учиться. Я – Хранитель, и кольцо мое. Могу на время его отдать кому-то. Но если этот кто-то вдруг окочурится, как Карго, например, кольцо вновь возвращается ко мне, само собой. И правда – не валяться же ему в мусоре, пока пьяный гоблин не подберет.

Чис-Гирей засмеялся, в его правой руке оказался пистолет.

– Мерзкий эльф. Я еще понимаю демонов – что с них взять, порождения геенны огненной. Но эльфы – лживые, жадные и тщеславные… Все беды из-за таких, как вы. Ничего! Я прикончу вас обоих, а потом Курт поможет мне избавиться от тел.

Голова Чис-Гирея дернулась назад. Рука с пистолетом безвольно обвисла. В его лбу, словно магический рог единорога, выросла рукоятка кинжала.

– Думаю, – заметила Франсуаз, – я убила в нем поэта.

– Говорю тебе, это обман!

Курт Тидволл наклонил плоскую голову к столешнице и настороженными глазами обвел полутемное помещение таверны.

– С чего это вдруг кто-то станет делать нам подарки? Вот просто так, из щедрости? Нет, понимаешь, я перестал верить в доброту людей с тех пор, как вылупился из яйца.

Он заглянул одним глазом на донышко своей пивной кружки, словно ожидал увидеть на дне ее предательство. Другой глаз, поворачиваясь в противоположную сторону, следил за сидевшими вокруг людьми.

– Вот возьми хотя бы нас с тобой. Чего мы хотим? Найти это чертово святилище хоттов. Зачем? Да затем, что только там ты сможешь обрести силу своих предков, великим архивампиром стать, понимаешь. И что будут делать все вокруг? Да они костьми лягут, лишь бы нам помешать. Все они.

Покрытый чешуей палец начал тыкать в собравшихся – незаметно, чтобы увидеть это мог только Тадеуш.

– Знают они нас? Нет. Мы им зло делали? Нет. Но они все передавятся, только бы нам гадость сделать. А почему, понимаешь? А я тебе скажу почему. Такова, друг мой, человеческая навтура.

Тадеуш прекрасно знал, что слово это произносится иначе, но место и время были неподходящими, чтобы учить своего собеседника грамотности, – да и сомневался он, что из Тидволла выйдет хороший ученик.

– Человеческая навтура, понимаешь, – продолжал лизардмен, – такова, что лишь бы другому гадость какую сделать. Я это хорошо знаю…

«По себе, наверное», – подумал Тадеуш.

– И вот – здрасьте тебе! Кто-то присылает тебе записку, мол, отведет нас к святилищу, да еще за здорово живешь. Да и ты еще, хорош фрукт, понимаешь, сразу стал пальцами ее хватать. А ежели бы она отравлена была? Что бы ты сделал?

Тидволл уставился на своего собеседника, словно ждал от него крайне хитроумного ответа.

– Молчишь! А про осторожность забывать нельзя. Вот и сейчас мы здесь – сидим дурни дурнями. И ждем, пока нам на хвост наступят.

«Слава богу, у меня нет хвоста! – подумал Тадеуш. – Я ведь не ящерица какая-нибудь безобразная. Не иначе на рост хвоста уходят все ресурсы, которые у нормальных людей тратятся на мозги».

Сделав столь блестящее зоологическое открытие, вампир попытался успокоить своего компаньона.

– Все равно у нас нет другого выхода, – сказал он. – Кольцо Зари у нас, но толку от него мало. Раз кто-то захотел помочь нам – не бескорыстно, конечно, – то почему бы нет? А если это ловушка, разве ты не сможешь со всем справиться?

Курт Тидволл расправил плечи. Правда, эффектный жест оказался испорчен, поскольку лизардмен по-прежнему низко наклонял голову над столом, и все, чего он добился, – это схожести с большой жабой.