Марат Чис-Гирей поерзал в своем кресле, устраиваясь поудобнее.

– В мире существует много древних реликвий. Одни из них наделены магической силой, другие – нет. Кольца Зари – одни из наиболее могущественных амулетов, которые когда-либо знал свет. – Он вздохнул.

– Никто до конца не знает, что за колдовство заключено в них. Наверное, лучше этого и не знать. В Асгарде, во время народного восстания, многие призывали прибегнуть к помощи этих колец, чтобы свергнуть тиранов. Однако это было слишком опасно. Мы могли выпустить на свободу чудовищ, о которых ничего не знали. Вернее, знали только одно, и наверняка: они слишком опасны и слишком сильны для нас. Поэтому мы не стали трогать кольца Зари, позволив им и дальше лежать в зачарованных футлярах, где они дремлют вот уже тысячи лет.

Существует три таких кольца. Как и у всех волшебных амулетов, у них есть хранители – по одному на каждое. Двое моих товарищей живут в Асгарде и никогда не уезжают оттуда. Другое дело я. Мне часто приходится покидать свою страну, но всякий раз я оставляю кольцо в надежном месте, полностью уверенный, что никто не сможет добраться до него в мое отсутствие.

И все было бы хорошо, но сложные и давно уже устаревшие ритуалы Великой Церкви требуют от меня носить свое кольцо во время церемоний. Это очень опасно, к тому же нисколько не увеличивает силу ритуала. Но традиции очень сильны, особенно среди кардиналов, и слишком часто заглушают голос разума.

– И то покушение на вас… – начал я.

– Да. Нападавшие пытались завладеть кольцом. Я не хотел рассказывать вам всей правды. Как вы можете догадаться, существование колец Зари хранится в строжайшем секрете. Поэтому я наговорил вам всяких небылиц о старых врагах. Вы, и это делает вам честь, не поверили мне…

– Почему же сейчас вы решились рассказать мне правду?

– В Великой Церкви ревностно хранятся традиции, но не тайны. Мне стало известно о вспышке философии Зла и о том, какое большое значение придает этому Конклав. Я продолжил расспросы и узнал, что кардиналы послали за провидцем в тюрьму Сокорро.

Я сразу же спросил себя – связано ли это как-то с нападением на меня, с попыткой похитить кольцо Зари. Древний мудрец доказал, что совпадений не существует, и поэтому я здесь.

Везти кольцо самому мне показалось слишком опасным, и я передал его доверенному человеку. Я был уверен, что принял все меры предосторожности, но увы. Как выяснилось, я ошибался.

– Что вы намерены делать теперь?

– Еще не знаю. Нападения на меня не прекратятся. Те, кто пытался похитить кольцо, на этом не остановятся. Я знаю – Конклав поручил вам расследовать странное пророчество. Думаю, у нас общая задача.

– У вас есть предположения, кто хочет украсть кольцо? – спросил я.

– У меня нет предположений – я знаю это наверняка. За амулетом охотятся сразу двое независимо друг от друга – аспониканский наркобарон Октавио Карго и один местный проходимец по имени Тадеуш Владек.

– И все-таки это кажется мне…

Чис-Гирей обернулся, желая убедиться, что Франсуаз, вышедшая отдать по телефону распоряжения Гарде, не может нас слышать. Я понял, что для асгардского поэта вошло в привычку обсуждать женщин за их спиной.

– …немного некрасивым – вы понимаете. Любовь – это прекрасное чувство, Майкл, но отдать свою душу демону, даже такой красавице – в этом есть что-то нехорошее, неправильное.

Он пригубил вино из высокого бокала.

Я смотрел на него и пытался понять, что им движет. Чис-Гирей не хотел оскорбить ни меня, ни мою партнершу. Не было это и «мужским разговором», дружеской попыткой направить меня на путь истинный, открыв глаза на недостатки моей любовницы.

У меня создалось впечатление, что Чис-Гирей начал этот разговор без особой причины. Просто ему пришла в голову эта мысль, и он даже не задумался, стоит ли ее высказывать.

Поистине, простота хуже воровства.

– Душа должна принадлежать человеку. – Чис-Гирей обхватил бокал ладонями.

Это было нарушением этикета.

– Отдать ее – значит фактически попасть в рабство к женщине. Мне это кажется недостойным.

У меня тоже были кое-какие мысли на этот счет.

– Вы поэт, Марат, – сказал я. – Тысячи лет поэты воспевали любовь с помощью выражений «раб прекрасной дамы» и «отдать сердце». Разве это не омерзительно? Только представьте, что вонзаете себе в грудь нож, вырезаете, как мясник, сердечную мышцу и окровавленными руками передаете этот подарок любимой. Вы находите это романтичным?

– Это всего лишь поэтический оборот, – возразил Чис-Ги-рей. – Нельзя понимать его буквально.

– Тогда как понять, где проходит грань между фигурой речи и фактами? Поэт не отдает свое сердце в буквальном смысле. Не значит ли это, что и воспетая им любовь – тоже красивость, эвфемизм, заменяющий строки: «член стоит, хочу…»?

Я надеялся, что мои слова шокируют Чис-Гирея и он прекратит неловкий разговор. Однако он добродушно захохотал, обнажая кривоватые темные зубы.

– У нашего поэта, Снежного, есть стихотворение, так там почти такие же строки, – сказал он.

– Не устаю восхищаться разнообразием Асгарда, – сказал я. – Впрочем, нелюбовь к демонам – сравнительно недавнее изобретение. В древности люди верили, что у каждого из нас есть свой демон. Это слово означало первобытную, природную силу, нечто вроде вдохновения. Почему бы не вспомнить «даймония» Сократа – считается, что именно демон сделал его великим философом.

Авторитет Сократа оказался слишком велик, чтобы Марат осмелился его оспаривать. Чис-Гирей молча приник губами к бокалу.

– Что же до отвратительного… Здесь вы, конечно, правы. Люди обожают все мерзкое и тошнотворное. Не просто делают это важной частью своей жизни, но даже восхищаются им, превозносят как нечто прекрасное и возвышенное..

Взять, например, вино. Вы прекрасно знаете, как его де­лают. Грязные люди топчут ягоды грязными, потными ногами. А потом все это сливается в бутылки. Говоря строго, сейчас вы облизываете потные ступни крестьян – и считаете это изы­сканным.

Чис-Гирей поперхнулся, и мне показалось, что он сейчас срыгнет на ковер.

– Но дело не только в грязи. Ноги у крестьян обычно бывают больные. Они гниют, Марат, и между пальцами заводится грибок. Вы знаете, что такое грибковое заболевание?

– Но не у всех же, – пробормотал поэт.

– У всех, – ответил я. – И знаете почему? Именно грибок, вытекающий из гнилых ног крестьян, придает вину особенный вкус. Вот почему настоящие ценители никогда не согласятся пить вино, отжатое автоматически, на стерильной винодельне. Вы пьете грязь, пот и гной и восхищаетесь этим.

Лицо Чис-Гирея изменило цвет, он поспешно отставил бокал. Впрочем, я не сомневался, что уже к вечеру он забудет мои слова и вновь вернется к золотому напитку.

– Вот почему я никогда не пью вина; я предпочитаю нектар. Его изготавливают феи, причем гораздо более гигиеничным способом… А вот и ты, дорогая. Мы тут говорили о вине.

– Это, – Марат широко повел рукой, словно великодушно дарил нам весь мир, – величайшие герои моего народа.

Франсуаз постаралась изобразить на своей мордочке живейший интерес. У моей партнерши много талантов, однако умение быть вежливой в их число не входит. И чем больше прекрасная демонесса старается, тем в более неловкую ситуацию частенько попадает.

К счастью, Франсуаз не осознает этого. Что же до Чис-Гирея, то он и мысли не мог допустить, будто его речи могут показаться кому-то докучными. Он продолжал бы вещать, разбрызгивая вокруг сладкие улыбки, даже если бы его закидывали гнилыми помидорами.

Так и получилось, что каждый из них остался весьма доволен собой, не обращая ни малейшего внимания на другого.

– Смотрите! – С этими словами Марат подвел нас к стене, на которой висели три огромных портрета.

На самом деле Франсуаз считает, что великими героями могут быть только воины, обвешанные окровавленной сталью, да полусумасшедшие маги, которые только и знают, что разрушать миры и создавать на их месте новые.