– Убирайся с моей дороги, старая тряпка, – приказывает вампир. – Не загораживай дорогу.

– Зря он стал ему грубить. – Я подтаскиваю раскладной табурет. – Теперь это надолго затянется.

В динамике слышно тихое шуршание, с которым движется живущее в доме существо.

– Это паутинник? – спрашивает Франсуаз.

– Конечно, паутинник, – отвечаю я, закладывая руки за голову. – Кто еще мог прожить в старом заброшенном доме двести пятьдесят лет. Чувствую, Иоахим вряд ли получит свои деньги.

– Я не хочу причинять тебе вреда, – внятно произносит вампир.

Обычно такой тон пугает людей, но сейчас перед Владеком не человек, а напугать тонкую, закутанную в паутину тварь нелегко.

– Он говорит так, будто может причинить ему вред, – замечаю я. – Ну, мальчики и девочки, наш вампир теперь надолго здесь застрял.

– А разве Владек не может убить паутинника? – спрашивает Марат.

– Мне всего лишь нужны мои деньги, – доносится из наушников голос Иоахима.

– Смотрите – он уже сбавил тон. – Это плохая примета…

– Что-то вроде черной кошки, которая переходит дорогу?

– Черная кошка означает, что может случиться что-то плохое. А если убьешь паутинника – считай, что это плохое с тобой уже произошло.

Серая тварь возится в дверном проеме, заменяя его новыми слоями паутины. Серая тень акварельными разводами изгибается на фоне неосвещенной комнаты.

– Я видел твое золото, старый вампир, – шелестит паутинник. – Только оно больше не твое.

Черная тень Владека ложится на рыхлое тело паутинника и проваливается сквозь него.

– Что тебе нужно? – глухо спрашивает вампир. Бесформенная тварь вновь шевелится, и два черных глаза открываются перед лицом Иоахима Владека.

– Ты все равно не сможешь принести мне этого, вампир. Так что забудь о своих деньгах.

– Владек же сам помогает ему взвинтить цену, – бормочу я. – Нет, сейчас я туда спущусь и вправлю ему мозги.

– Статуя, маленькая статуя нимфы, которая стоит в городском саду. Раньше она была перед моим домом. Мне она нравилась, старый вампир… Принеси ее, и я пропущу тебя к твоему золоту.

– Не могу поверить, – говорю я. – Нет, я просто не могу поверить.

– Я очень спешу, и мне нужны мои деньги, – произносит вампир. – К вечеру статуя будет у тебя.

– Не можешь поверить, что паутиннику нравятся скульптуры?

– Нет, я не ожидал, что Владек окажется таким простаком. За несколько веков под землей он сильно поглупел. Паутиннику не нужна скульптура – ему нравится только темнота и запах пыли. Он просто смеется над Владеком. А пока вампир поймет, что его дурачат, ты успеешь научиться говорить по-артански без акцента.

– Значит, – говорит Марат, – мы должны помочь Владеку получить его деньги. Никогда не думал, что буду желать успеха этому вампиру.

– О, то ли еще будет, приятель, – усмехаюсь я. – То ли еще будет.

– Пока Иоахим Владек не получит деньги, которые спрятал в этом заброшенном доме, он не приступит к поискам кольца Зари.

Вести незаметное наблюдение в крошечном городке на два порядка сложнее, чем в Городе эльфов.

Улочки очень узкие, и от этого кажется, что стены домов поднимаются почти к небесам. Булыжники так глубоко ушли в землю, что создается впечатление, будто они не уложены на нее далекими предками нынешних обитателей города, а день за днем вырастали из почвы грибными шляпками.

Поверхность улиц здесь никогда не знает покоя: она то устремляется вниз, помогая дождевой воде обмывать мостовую и темным потоком обрушиваться на чьи-нибудь стены, то принимается карабкаться вверх, стосковавшись по скудному солнечному свету, который едва-едва протискивается в узкие щели, разделяющие дома.

Все здесь кажется серым, скучным – на улицах Скаргиона много людей, но их словно бы и нет – они такие же серые, скучные, и тусклые цвета их костюмов призваны оттенять бледную незначительность лиц.

Здесь никто и никуда не торопится – оттого ли, что у них уже все есть, или же потому, что, подобно сходящему в гроб больному, они уже ни в чем не нуждаются.

Старик Скаргион сильно постарел за последние годы.

На фоне этой бледной, расплывчатой акварели любой ино­странец выглядит заметнее, чем хиппи, затесавшийся на прием в эльфийском аристократическом клубе.

Марат Чис-Гирей, со своей бородой, мягким элегантным пальто и сшитыми на заказ сапогами, уже одним только обликом привлекает внимание. Но никакая одежда, туфли или борода любой формы не в состоянии так отметить облик человека неповторимой уникальностью, как взгляд и манеры аристократа Асгарда, замешенные на благородной вере в торжество справедливости.

Когда Марат этим утром расплачивался за гостиничный номер, горничная упорно отказывалась брать у него чаевые, лопоча что-то на непонятной смеси кринтойского и асгардского, и все время порывалась поцеловать ему руку.

Выяснилось, что она правнучка некой асгардской княгини и узрела в Марате потомка императора, направляющегося в Асгард, чтобы решительно потребовать возвращения ему престола.

Но Иоахим Владек, поспешно шагающий по мощеным улочкам Скаргиона, мало беспокоился о том, чтобы оглядываться по сторонам. Он торопился к тому месту, которое ему указала серая, завернутая в паутину тварь.

– Паутинник не отдаст Иоахиму денег, – сказал я, складывая подзорную трубу. – Серой твари ни к чему золото, но, раз оно потребовалось Владеку, паутинник не расстанется с ним просто из вредности.

Франсуаз повернула голову, ее чуткие ноздри затрепетали. Серые глаза демонессы на мгновение вспыхнули алым огнем. Девушка решительно развернула руль и направила машину в обратном направлении.

– Эй, разве мы не следим за Владеком? – озадаченно спросил я.

– Что-то происходит, – сказала Франсуаз.

– Что-то происходит, – объяснил я, поворачиваясь к Марату. – Но что?

Франсуаз затормозила перед тем домом, в котором поселился серый паутинник, не желающий возвращать Иоахиму его деньги.

– Разве мы не должны действовать незаметно? – с недоумением спросил Марат.

– Вот и ведите себя тихо, – шикнула на него Франсуаз.

Роскошная шатенка в облегающем кожаном костюме не может быть незаметной.

Дверь открылась, потом закрылась. Франсуаз сложила руки на высокой груди и усмехнулась.

– Не мы одни наблюдаем за Иоахимом Владеком с того момента, как он выскользнул из преисподней, – пробормотал я.

Серая тень, размытая, как сам город. Она имела облик человека, но более в ней не было ничего человеческого.

Незнакомец остановился около нашей машины:

– Мое почтение, леди. – Он поклонился Франсуаз. – Плохое место для демонов, госпожа… Здесь слишком серо.

Легкий ветер набежал неизвестно откуда.

Вернее сказать, из ничего.

Размытая тень растаяла, поглоченная тем, что ее породило.

Франсуаз решительно вышла из машины, чуть не выломав при этом дверцу.

– Мне это не очень нравится, – сказал Марат. – Возвращение Владека привлекло слишком много внимания. Думаю, нам понадобится помощь.

– Это точно, – согласился я, доставая сотовый телефон.

Франсуаз в третий раз подергала ручку двери, которая только что, на наших глазах, открывалась свободно. Девушка шагнула назад и вышибла деревянную створку ногой.

– Я хочу связаться со своими товарищами в Асгарде, – пояснил Марат. – Они могут знать, что именно здесь проис­ходит.

– Тогда надо их расспросить, – согласился я. – Мне нужна риелторская контора…

Серый паутинник висел, покачиваясь, в проеме двери. Его черные глаза были широко распахнуты, изо рта вырывались неразборчивые шелестящие звуки.

– Это он так поет, – пояснил я. – Ты не против, если немного помолчишь?

– Уходите, – ровное розовое лицо твари высунулось из слоев паутины, пронизанная тончайшими капиллярами кожа болезненно контрастировала с серой, покрытой вековой пылью нитяной сеткой. – Уходите прочь.

– Что же могло его так испугать? – спросил я скорее сам себя. – Ведь убивать его – плохая примета. – Я повернулся к паутиннику. – Чего ж ты так испугался?