Меченые Чуба разрушительным смерчем пронесли по Приграничью, оставляя за спиной разоренные замки, вытоптанные поля и обезлюдевшие деревни. Возрождение Башни обошлось краю столь же дорого, как и ее разрушение. Эти жаркие летние месяцы обернулись сплошным кошмаром. Кто имел шанс спасти шкуру, сдавались на милость победителя. У остальных был выбор: положить голову на плаху или умереть в бою, обрекая на мучительную гибель своих близких. Около десятка замков были разрушены дотла, а их защитники полегли все до последнего человека. Чуб поставил перед собой цель – запугать владетелей и, надо сказать, достиг ее без труда. Уцелевшие замки распахнули перед ним ворота, а их владетели выразили покорность Башне. Десятки сожженных деревень и тысячи бездомных смердов в расчет никто не брал – издержки междоусобной войны. Так было и так будет.

Грольф Агмундский, прискакавший с остатками своих людей в едва ли не единственный не подвергшийся нападению замок, еще не успел стряхнуть пыль с одежды. Он так и стоял в центре зала в длинном дорожном плаще, оглядывая собравшихся тоскливыми, покрасневшими от ветра глазами.

– Владетели не проявили доблести. – Грольф морщился, как от зубной боли. – Я пробовал объединить прибрежных ярлов, но каждого заботила только собственная жизнь. Все старались договориться с Чубом поодиночке. Только многие просчитались – меченый не пощадил никого из тех, кто участвовал в разгроме Башни.

– Зато он пощадил их семьи, – горько усмехнулся Маэларский. – Обещание капитана Башни Туза – свято.

При упоминании этого имени все невольно покосились на Тора Нидрасского, в замке которого происходил этот разговор. Тор, скрестив руки на груди, стоял у окна и в обсуждении недавних событий участия не принимал. Лицо его казалось безучастным, и только по лихорадочно блестевшим зеленым глазам можно было догадаться, что разговор ему не безразличен!

– Все дороги в Приграничье забиты бездомными смердами, бредущими неведомо куда. Наемники разбежались, в любую минуту можно ожидать прорыва стаи или нападения кочевников. Хотелось бы знать, что собирается пред принять в этой связи благородный Тор?

Вопрос Грольфа Агмундского прозвучал почти вызывающе, хотя на лице ярла было написано отчаяние. Тор повернул голову и спокойно посмотрел на гостя:

– Я собираюсь вернуть Ожский замок, выяснить, кто такой Чирс и чьи интересы он представляет в Приграничье.

Данна встретила Тора спокойно. Он не увидел ни радости, ни тревоги в ее глазах. Эта женщина не спешила открываться ему, зато, кажется, претендовала на то, чтобы завладеть его душой. В последнее время в их и без того непростых отношениях явственно ощущался холодок. И Тор догадывался о причинах охлаждения. Быть может, проболтался Чиж, у которого язык что помело, а может быть, Ожская ведьма догадалась обо всем сама по глазам Тора, которые он так и не научился от нее прятать за твердым и непрозрачным ледком равнодушия. Ее способность читать в чужой душе, как в открытой книге, всегда поражала и возмущала Тора, тем более что душа эта была его собственной, которой далеко не безразлично, кто и зачем ковыряется в ней с видом знатока. Он не давал этой женщине никаких обещаний и вовсе не собирался оправдываться за то, что произошло в Бурге.

– Я хотел поговорить с тобой о Чирсе.

Брови ее чуть приподнялись, но она так ничего и не сказала. Тор почувствовал раздражение, но постарался взять себя в руки.

– Ара видел тебя с чужаком во дворе Ожского замка – может, ты расскажешь мне, о чем вы говорили?

– Почему ты решил, что я открою тебе свои секреты, если ты скрываешь от меня свои?

В ее темных глазах были презрение и насмешка. Тор многое прощал этой женщине, единственное, что он не выносил, так это издевательское веселье в ее глазах, и она это знала. Тор с трудом удержался от желания ударить по этим зеркалам чужой непокорной души, в которых слишком отчетливо отражалось его собственное бессилие.

– Чирс мой брат, это все, что я о нем знаю.

– А Храм?

– О Храме я не знаю почти ничего.

– Ложь! – Тор шагнул к женщине и сдавил пальцами ее плечи.

В эту минуту он ненавидел ее, и смотреть в черные, ставшие вдруг чужими провалы глаз ему не хотелось вовсе. Но он смотрел, пытаясь там, в глубине бездонных омутов, найти ответы на все мучившие его вопросы, что было, наверное, глупо и, как вскоре выяснилось, небезопасно. Тор вдруг почувствовал боль – страшную боль, которая едва не разорвала его мозг. Он бы закричал от этой невыносимой боли, если бы не удивление и гордость, не позволяющая выказать слабость даже в самой безнадежной ситуации. Был еще один выход: отвести глаза и сдаться, навсегда потеряв эту женщину, а возможно, и самого себя. Холодная ярость охватила его, та самая ярость, с помощью которой его предки-меченые выживали там, где погибали другие. Она ошиблась, эта ведьма – Тора Нидрасского нельзя сломить болью. Зато он сам способен сломить кого угодно и погасить веселье в любых глазах. Видимо, Данна и сама не ожидала подобной реакции, в ее глазах он впервые увидел испуг.

– Если ты еще раз сделаешь нечто подобное – я убью тебя, – глухо сказал Тор.

– Это ответ на заданный тобой вопрос, – спокойно отозвалась Данна.

– Именно поэтому твоему брату понадобились меченые?

– Да, – кивнула головой Данна, – видимо, Храму вы не по зубам. Но вас слишком мало, а Храм могуч и несокрушим. Так говорил мой отец Ахай, верховный жрец и наместник Великого.

– Он хуже вохров, этот твой Храм, – в сердцах воскликнул Тор.

– Сила Храма безлика. Все зависит от того, в чьих руках она находится. Стаей правит инстинкт, а Храм – это разум, но ведь и разум может быть извращенным.

За всю долгую дорогу от замка Хаар до Ожских земель Тор не проронил ни слова. Во всяком случае, на все старания Ары расшевелить его он отвечал односложно, а то и вовсе отмахивался. Появление меченых во главе с Тором вызвало панику среди крестьян. С большим трудом удавалось получать от них сведения, но и в глазах тех, кто соглашался отвечать, владетель Нидрасский читал лишь недоверие и ненависть к пособнику меченых, с именем которого связывались все несчастья последних месяцев. И эта всеобщая, почти нескрываемая ненависть больно ударила по сердцу. Он не участвовал в разорении этих несчастных мужиков, но и не защитил их от насилия. Хотя, наверное, мог бы. Мог защитить, но не захотел пачкать руки в братской крови. Владетель Нидрасский и Ожский, ярл Хаарский, сын меченого из Башни и внук ярла Гольдульфа бросил свою землю на произвол судьбы, спрятался в хорошо укрепленном замке и ждал. Бездействия – вот чего не могла простить ему эта женщина, а он воображал, что все дело в буржской интрижке. Он потерял себя и заслужил презрение как Данны, так и этих мужиков.

Деревни вокруг Ожского замка уцелели. В этих местах Чуб не встретил сопротивления, а потому не было необходимости в карательных акциях. Тор не рискнул заезжать в деревни открыто, из опасения насторожить раньше времени гарнизон Ожского замка. Ему не раз доводилось слышать о хорошо поставленной молчунами системе надзора за ближними и дальними селениями и даже замками во времена Башни. Вряд ли Чуб пренебрег этим опытом.

Густав, побывавший в нескольких деревнях, подтвердил эти предположения. Чуб увел в Нордлэнд всех уцелевших владетелей, и молчуны получили полную свободу рук в Приграничье. Судя по всему, они весьма рьяно взялись за дело, опыта им не занимать. Ожский замок стал тем местом, куда стекалась вся информация и откуда шли повеления новых, вернее, старых хозяев Приграничья. Пауки с величайшей тщательностью и усердием восстанавливали свою паутину.

Гарнизон Ожского замка состоял исключительно из чужаков, и это удивило Тора. Одно из двух: либо Чуб безгранично доверял Чирсу, либо во всем полагался на молчунов с их умением держать чужие мозги под контролем. Второе было более вероятным.