— Мы останемся родителями. Надеюсь, когда-нибудь и друзьями, — проговорил надломлено.

— Обязательно когда-нибудь… — проговорила и сморщила нос. — Марат, прими душ. Ты пахнешь конем!

Он рассмеялся, искренне и заразительно, затем поднялся. Я вызвала клининг и отправилась на кухню. Думаю, Загитов давно ничего не ел. В холодильнике реально шаром покати, но я нашла пачку пельменей и луковицу. Поставила воду и взялась наводить хоть какой-то порядок в столовой. Тут же ни присесть, ни поесть.

Марат спустился как раз когда выложила пельмени в красивую глубокую тарелку и сдобрила сливочным маслом: пару брусков в кладовой осталось еще с эпохи моего хозяйства.

Свежий, чисто выбритый, но с привычной брутальной темной окантовкой. Белое поло, джинсы, часы и без кольца. Наконец и Марат его снял.

— Мужчина, я узнаю вас, — пошутила с улыбкой и достала из ящика приборы и салфетки. — Ешь и толстей, а мне пора.

Марат застыл позади меня, руки на плечи положил, сжал их, но мягко.

— Возвращайся домой, Полина. Я оставлю его тебе и детям. Зачем мне столько места? Это все для вас было. Оставайся, я уеду.

— Не нужно, — я обернулась, встречаясь с ним взглядом. — Это слишком… Здесь слишком много воспоминаний… Наших… Слишком разных.

— Я тоже не смогу здесь без вас. Продавать будем? — посмотрел остро, но в этом больше не было слепой агрессивной одержимости.

— Тебе решать.

Дом попадал под раздел имущества, нажитого в браке, но я не хотела акцентировать на этом внимание. Я ведь сразу сказала: доля «Эдема», и я ни на что не претендую. Но теперь у него их две, и это сложнее выкупить или обменять на имущество.

— Поль, я напишу дарственную в твою пользу на свою часть клиники. Это все мне не нужно теперь. Не имеет смысла.

— А я тогда отзову иск о разделе имущества и… — прикусила губу: думала, что еще предложить, чтобы сделка была относительно справедливой. Зависеть или быть должной — нет, больше не хочу. — Я напишу отказ о взыскании алиментов.

Ну а что? Это солидные деньги, если брать все доходы Загитова, да и платить до восемнадцати лет. Может не переводить лично мне ни копейки, а тратить с детьми и на детей, когда они будут вместе. В остальном я их точно обеспечу.

— Перегибаешь, — тихо рассмеялся. — Дети — это святое. Поль, как наши бандиты? Я, блин, вообще… Даже на них забил. Просто дно.

— Скучают. Позвони им.

Марат кивнул. Ему стыдно, и я не собиралась добавлять дровишек в этот костер.

— Спасибо, Поль, за все спасибо, — и голодным взглядом осмотрел простую еду. — А ты не хочешь?

— А я пойду, — поднялась с высокого стула. Марат тоже.

Я подошла к нему и, привстав на носочки, поцеловала в щеку.

— Я хочу, чтобы у тебя все было хорошо, — хотела отступить, но он удержал меня и поцеловал в губы. Тот самый последний поцелуй.

— Не думал, что когда-нибудь скажу, но… Будь счастлива без меня, — и грустно улыбнулся.

— Поезжай к своему сыну, — сжала его руки. — Ты нужен ему.

— А наши дети? Я так боюсь их потерять.

Да, я видела это в его глазах. Марат растерян. Он стайное животное, и одному ему сложно решать вопросы, относящиеся к стае, а младенцы — вне его компетенций.

— С Илем и Лианой я помогу. В остальном… учись, — хлопнула по плечу и вышла во двор. Меня никто не догонял, и я никуда не убегала. Светило солнце, небо яркое, в воздухе звенело лето, а я свободная. Теперь точно да…

Я: Привет) я в Москве

Марат

Полина ушла окончательно. А я отпустил окончательно. Тяжело, да. И сейчас тяжело, но небезнадежно. Вот сейчас свет в конце тоннеля тоненькой ниточкой потянулся. А до этого…

Как вышел из номера, как в аэропорт добрался, в Москву вернулся — все в тумане. Мои поступки, ее злые слова, угроза эта…

В окно выйти, чтобы ты отстал…

Я так испугался. Нет, лучше уж я. Но в этом плане я слишком труслив: физическое самоубийство не мой вариант, а вот убийство своей личности, полный распад, деградация — это да, мое. Все нахер. Всех нахер.

Родители похуй…

Работа похуй…

Двойняшки похуй…

Камилла похуй…

Ее ребенок похуй…

Бывшая жена, Полина, мать его, в самый дальний похуй…

Я подрался с отцом. Выгнал мать. Забил на работу. Наплевал на смерть Камиллы и туманное будущее сына, которого для меня сохранили. Про двойняшек забыл. А Полину вычеркнул отовсюду. Я рвал ее снимки. Разбил телефон с общими фотографиями. Уничтожал дом, который она обставляла и создавала уют. А затем падал, падал, падал. Девки, бляди, шлюхи. Я тонул в пороках, алкогольном угаре и даже что по-крепче принимал. Сдохнуть хотелось именно так, как жил, когда с Камиллой связался. Именно так, как те мужики, что в клуб к Давиду ходили. Я был животным, ненасытным, похотливым, безумным. Две недели не просыхал во всех смыслах. Вчера домой вернулся кое-как и в кабинете под виски отрубился.

А потом она. Я реально думал, что умер и почему-то в рай попал. Ну не могла Полина после всего прийти ко мне! Человек просто не способен на прощения в таком объеме. Так не бывает! Таких людей не бывает! И все-таки она пришла… Отпустила грехи. Я только сейчас понял, насколько меня терзала моя низость. Меня такое одержимое безумие накрыло, что готов был реально разорвать близкого и родного человека. Это напугало. Захотелось вычеркнуть себя из их жизни. Я привычно пошел по легкому пути. Тонуть в пороках и слать всех лесом легче, чем осознать, покаяться и отпустить. Легче злиться, чем радоваться за другого. Я не хотел, чтобы она была счастлива без меня. Сейчас… Полина достойна прожить прекрасную жизнь великолепной женщины. Без меня. Теперь понял.

Права Полина. Ранним утром в Варне, когда сорвался к Давиду, тогда потерял жену, связь с ней истончилась, нити привязанности трещали от натуги, затем лопнули окончательно. Дальше просто мои бесплодные попытки остановить и повернуть время вспять. Бороться с мельницами богов — неблагодарное дело. Но пока они крутятся по ветру, можно пробовать идти дальше.

Пельмени буквально сгорели внутри: я, кажется, забыл, когда ел что-то слабее сорока градусов. Похудел, осунулся, следы губительного загула прямо на лицо… Но собой заниматься некогда.

— Слушаю? — ответил на звонок. Клининг. Полина действительно все устроила, мне только время согласовать нужно. Да, пусть приведут дом в порядок, а потом выставлю на продажу. Никто из нас больше не сможет здесь жить. Это наше место, а нас уже нет. Пусть и дома не будет. Куплю квартиру поближе к работе, да и двойняшкам так удобнее. Бандиты. Мои дети. Я в этом угаре про них забыл, да и забил, что уж тут. Снова было я, я, я. Что же, я эгоист и всегда им был: сначала умеренно, затем понесло. Измениться в моем возрасте кардинально — нереально, но вернуться к среднему вполне по силам.

— Привет, — набрал сына. Так страшно было. Вдруг обиделись, забыли, не нужен.

— Привет, пап! — на заднем фоне лаяли собаки. — А ты где был? Мы тебя уже потеряли.

— Болел, сынок. Но уже в норме. А где Лиана? Позови ее, пожалуйста. Соскучился по вам обоим.

— Лиана! — крикнул Иль. — Лянка! — затем на меня. — Она бабушке помогает. Варенье малиновое варят.

— Как бабушка? — участливо поинтересовался. Понятно, что время шло, и оно лечит, но все же…

— Нормально. Мы решили летом здесь жить, а на зиму в Москву бабушку заберем. В общем такой план, — очень серьезно заключил, по-мужски.

— Звал? — услышал голос дочери.

— Иди, папа звонит.

Через мгновение увидел внимательные глаза своей красавицы-дочери.

— Где ты был? — ревниво, с острыми прищуром. Это уже у нее от меня.

— Болел, — в каком-то смысле это так.

— А сейчас не болеешь? — ей десять, но казалось во фразе был двойной смысл.

— Уже нет, малышка. Уже точно нет.