Я говорила в шутку. Но Марат нахмурился, леность удовольствия слетела, на меня смотрел суженными черными глазами.

— Поля, это не смешно, — отрезал и перевел тему: — Я не могу с тобой быть здесь неделями и не могу в Москве думать о тебе и этом немецком херре докторишке. Поэтому нужно поменять хирурга. Это больница, их дохрена…

— Марат, ты чего?! — ошеломленно округлила глаза.

— Полина, мне так спокойней. Это что, так сложно?!

Господи да что за бред?! На кону жизнь человека, а он свои ревнивые условия ставит!

— Ты в себе?! — возмущенно вскочила, голая и злая. — Ты предлагаешь рискнуть жизнью отца, потому что тебя что-то там показалось? Серьезно?!

— Да он все равно умрет! — крикнул эмоционально и жестко.

Я опешила. Просто замерла, как испуганный кролик. Что он сейчас сказал? Почему так жесток? Зачем делает больно? Неужели думает, что не знаю этого?

— Поля… — две слезинки скатились по щекам. Я очень редко плакала, очень. — Полюшка, прости… — бросился ко мне, но я прытко вырвалась и стремительно бросилась в ванную. Закрылась и осела на пол. Марат стучал, просил, винился. А я шептала:

— Я не буду плакать. Я не буду плакать. Я сильная. Я не буду плакать.

Маленькая девочка во мне вопила, что без папы я снова стану слабой, беззащитной… Малышкой из детства.

Мне было десять. Я осталась на площадке одна: папа побежал через дорогу в ларек за мороженым. Я качалась на качелях, а в стороне стояли незнакомые мальчишки: не взрослые, лет по четырнадцать. Они позвали меня за деревья, сказали, что покажут интересное. Я не понимала, что происходит, и почему они расстегнули свои штаны и показывали мне, что у них между ног. Я испугалась. Я начала плакать, когда схватили за руку и заставляли их трогать. Я тогда не понимала значения сексуального насилия и половой неприкосновенности. Мне просто было страшно. Я плакала и ждала папу. Он пришел быстро. Нашел меня. Дал по ушам пацанам.

Уважаемый врач, вирусолог, доктор наук — он поднял всех знакомых, чтобы это не осталось безнаказанным. Да, фактически ничего не произошло, тем более мы все подходили под определение дети. Но их поставили на учет в органы тогда еще милиции.

После того, как обидчики получили свое, папа отдал меня на карате, чтобы я имела хотя бы базовые навыки самозащиты. Я занималась до сих пор. Во мне веса пятьдесят килограмм и с сильным мужчиной не справлюсь, но и безропотной жертвой не буду.

Второе, что сказал отец: если не можешь одолеть — бей всем, что под руки попадется. Спасай себя, потом разберемся. Главное, чтобы цела осталась. Благодаря отцу я перестала бояться быть женщиной в грубом мире мужчин. Теперь он уходит. Мне больно и страшно.

Почему Марат так безжалостен? Он говорил, что я должна быть готова, чтобы потом не было мучительно больно, но иногда казалось, что ему просто необходимо пробить меня до самого основания и посмотреть, что внутри. Казалось, будто мои слезы доставляли ему какую-то тайную радость. Они были так редки. Возможно, он по ним скучал… Глупость. Конечно, глупость. Просто Марат такой: слишком прямой, слишком честный, слишком жесткий. Даже со мной…

Марат

Спустя неделю я вернулся в Москву. Не хотел уезжать и оставлять жену, но не мог долго отсутствовать: у меня клиенты, несколько судов приближалось, нужно сосредоточиться и подготовиться. А я только и думал о Полине и этом херре Шолле. Я видел, как он смотрел на нее. Понравилась. Ему понравилась чужая жена. Моя жена! Ревность кислотой разъедала и мешала дышать. Раньше я так остро на внимание чужаков не реагировал. Сейчас везде видел подвох. Я же захотел другую и получил. Что ему мешает так же захотеть?! Сама Полина. Это конечно. Но мне противна даже мысль, что с ней будут заигрывать, флиртовать, втягивать в любовную игру. Неужели этому доктору свободных девушек мало?! Вон пусть таких, как Камилла, подбирает! Зачем на мою жену смотреть с сексуальным интересом?

Потому что Полина офигенная, не просто красивая и манкая, она интересная, умная, начитанная, состоявшаяся по всем фронтам. У девок двадцать плюс есть юное тело и обычно нет мозгов: красивые глупые дурочки, на фоне которых мужчина — король! А женщины за тридцать многое знали, умели, подать себя могли — с такими можно обосраться. С такими вряд ли ограничится исключительно сексом. Только если сама женщина использует тебя как член, пристегнутый к человеку. Полине, естественно, это все не нужно. Ей я доверял, но я не доверял мужикам, которые рядом с моей женой. Все до единого похотливые козлы. Собственно, я и сам оказался таким. Сколько раз говорил, чтобы не ходила на прием к Максиму, гинекологу из «Эдема», там такие ручища… Полина смеялась и крутила у виска. Я хоть и светский человек, без дремучести и радикальности, но я мусульманин, темпераментный и жутко ревнивый. Я не ограничивал свободу жены, не пытался перекроить ее гардероб, изменить круг общения, просто просил, чтобы под ее юбку заглядывал только один-единственный мужчина — я! Полина слишком уж независимая и вольная. Только сейчас понял, что слишком много позволял ей, отпустил вожжи, дал много свободы. Я бы хотел, чтобы она больше была дома со мной и детьми и меньше на работе. Но как этого добиться? Загадка…

В офисе меня уже ждал клиент. Неожиданно. Бросил взгляд на часы — еще пятнадцать минут до назначенного времени. В моей юридической конторе царили движение, активность, драйв. Работы много, интересных дел тоже. Сюда мечтали попасть на стажировку выпускники лучших ВУЗОВ страны. Я брал только самых-самых. Мне нужны акулы. Потому что «Загитов и К» — это только про победу.

— Милана, Новиков уже здесь? — секретарь вскочила, завидев меня.

— Да, Марат Адамович. В переговорной ждет. Злой как черт, — шепнула. — Я угостила его кофе с коньяком, подобрел…

Я поднял на нее глаза и нахмурился. Милана выглядела обиженно-смущенной.

— Что случилось?

— Да по заднице шлепнул и всякие скабрезности говорил.

— Ясно. Разберемся. Иди пока в архив: мне несколько дел нужно просмотреть, перекрест намечается. Я выслал сообщением номера. С Новиковым разберусь, не вешай нос, — шутливо поддел курносый носик. Милана молоденькая совсем, двадцать лет. Учится на заочном. Знакомый знакомого попросил устроить свою дочь. Я ее как-то так и воспринимал. Есть сын полка, а она дочь.

Я направился в переговорную. У бизнесмена Новикова в процессе скандальный развод. Я должен был сделать так, чтобы бывшая жена не оттяпала половину имущества. Пятнадцать лет брака — она полагала, что имеет право претендовать на жирнючий кусок.

Относительно Миланы нужно поставить его на место: у нас тут не бордель. У некоторых людей есть ошибочное мнение, что если они заплатили деньги за какую-то работу, то могут пользоваться и нагибать во всех позах. Это не зависело от количества денег на банковском счете, это именно черта характера. Сколько людей, купивших стаканчик кофе, требовали, чтобы бариста их чуть ли не в жопу в знак благодарности поцеловал.

— Станислав Олегович, — вошел, белозубо улыбаясь. Новиков поднялся, и мы пожали руки.

— Адамович, — хмыкнул он, явно подпитый уже, — у тебя секретарша случайно не шлюха? Недавно с похожей отдыхал… — даже причмокнул. Вероятно, хорошо прошло.

— Станислав Олегович, в Москве девяносто процентов женщин или шлюхи, или бывшие шлюхи…

— Это верно! — со смешком перебил меня.

— Но мы не в борделе, поэтому не нужно шлепать сотрудниц. Они у меня все умные, образованные, могут и засудить, — говорил с улыбкой, а в глазах сталь. Нужно, чтобы дошло: в моем курятнике не стоит гадить.

— Понял-понял, — поднял примирительно руки. — Твое не трогаю.

Я не стал оправдываться и рвать глотку, что женат и верен жене. Таким людям не объяснишь, они все своей меркой мерили. А я… На мне, как и на солнце, появились пятна.

— Моя сука-жена звонила, кричала про какие-то фотки, суд и что обдерет меня. Тупая овца. У нас брачный контракт, по которому в случае развода она получает примерно нихуя! Что она ерепенится!