— Мисс, — обращаюсь я к ней, — у меня дома беда, потому так и торопился. Я прошу вас войти в положение, давайте решим наши финансовые вопросы быстро и на месте? Я выпишу вам чек?

Девушка кивает, поедая меня при этом глазами, и я для себя отмечаю, что начинаю ненавидеть своё лицо ещё больше, чем раньше.

— Можно я позвоню вам? — спрашивает она внезапно.

— Зачем? — недоумеваю и чувствую, как мой голос наливается свинцом.

— Ну Вы же сказали, у Вас беда… Чтобы узнать, всё ли у Вас в порядке!

— Давайте, я лучше сам Вам позвоню?

— Давайте, — и протягивает мне визитку, из которой я узнаю, что разбил машину флориста Джанет Ли.

Но мне в этот момент совершенно всё равно, кем является девушка, будь она хоть космонавтом — у меня дома Беда!

Через пару минут я снова несусь домой, но теперь уже на разбитой машине. Дом нахожу всё в том же положении, что и раньше, пожара нет, полиции нет, медработников с каретой скорой помощи тоже. Но почему-то легче не становится.

По лестнице, ведущей в нашу спальню, я бегу, перепрыгивая по три ступеньки, и очевидно, делаю это с таким грохотом, что Лера выходит мне навстречу.

Увидев её, у меня одновременно и облегчение и тревога: она дома, и это главное, но в глазах у неё столько боли, что у меня сжимается сердце.

Chad Lawson — She

Я даже не помню тот момент, когда мы оба решили обняться, просто вжались друг в друга с такой силой, какая бывает только в моменты острых переживаний, когда нечто страшное оказывается позади тебя, и ты в ту же секунду осознаёшь, как дорого для тебя то, что ты мог вот только что потерять…

Моя Лера плакала, и это были первые её слёзы с тех пор, как она избавила меня от моей болезни… Лера, которая почти никогда не плачет, как бы ни было тяжело, моя стойкая и упрямая Лера, стыдливо вытирала обильные ручьи со своих щёк. Она ничего не сказала, ни слова, ни единой жалобы на свою сестру, но мне не нужно было знать: решение уже было принято.

Я выставил Николь из нашего дома на следующий же день, великодушно дав отоспаться после «бурно проведённой ночи со мной» — эта бессовестная нахалка умудрилась убедить Леру в том, что у нас свидание и Бог весть ещё в чём, а виной всему злополучная банковская карта, та самая, которую я дарю всем, с кем сплю!

И моя Лерочка поверила… Почему? Ну почему, Лер?

Я не стал терзать её и без того расшатанную нервную систему этим вопросом, главное, что я услышал, и что стало моей наградой за бдительность:

— После того, как ты открыл эту дверь, всё итак встало на свои места.

И я ей ответил:

— Лера, не верь людям, верь только своему сердцу и помни о том, что я обещал тебе: я никогда не обижу тебя. Никогда, никак и ничем. Помни это, пожалуйста, всегда, и всегда говори со мной прежде, чем впадать в панику. Ладно?

— Ладно, — уверенно отвечает она, крепко обнимая меня за талию, и прижимая своё лицо к моей груди.

— Ладно.

А я думаю о том, что важнее и дороже моей семьи для меня ничего нет, и с каждым днём врастаю в неё всё больше и больше, растворяясь в жене и детях. Не существует больше «Я», есть только «МЫ».

Никому, никогда и ни при каких обстоятельствах я не позволю разрушить свою семью, уничтожу любого, кто посмеет поставить её под угрозу, будь это хоть сам Папа Римский!

“Don’t love deeply, till you make sure that the other part loves you with the same depth, because the depth of your love today, is the depth of your wound tomorrow.”

Nizar Qabbani

Hiatus — Fortune's Fool

Беда воистину не приходит одна.

Ненастное февральское утро, вопреки своему обыкновению вместо обычной мороси Сиэтла ночью выпал снег с дождём, и Лера не пустила меня на обычную пробежку. Высвободившееся время мы с наслаждением коротали сидя в мягких диванах у стеклянной стены, наслаждаясь друг другом, утром, тишиной, поскольку дети ещё спали, и горячим ароматным кофе. Обсуждали последние успехи детей, особенно Лурдес, которая только-только начала ходить, но уже смело выдавала новые словечки. Моя семья в эти недели — более занятное кино, нежели самый кассовый блокбастер.

Внезапно зазвонил Лерин телефон, и по выражению её лица я понял, что случилась беда.

— Бабушка умерла, — тихо произнесла она, положив трубку, и тут же отвернулась к стеклу.

По щеке её бодро скатилась огромная слеза, за ней тут же ещё одна и ещё, и вот я уже рядом, на её диване, обнимаю, пытаюсь всеми силами согреть её душу, так внезапно погружённую сотовыми волнами в самый ледяной холод.

— Мне нужно лететь домой, на похороны, — тихо сообщает она.

— Твой дом здесь, — мягко поправляю я, — а в Кишинёв полетим вместе.

— У тебя же работа, дела…

— В нашей семье беда, и самое важное дело сейчас — быть рядом с тобой.

Я действительно умудрился полюбить Лерину бабушку всего в течение нескольких небольших встреч — она здорово напоминала мне Акулину, но для Леры это был самый главный человек в её жизни — практически всё детство каждое лето Лера жила в деревне у своей бабушки, и друг в друге они нашли то, чего обеим недоставало — любовь и ласку.

Мне впервые в жизни довелось увидеть похороны в старообрядческой церкви. Дело в том, что Лера по вероисповеданию потомственная старообрядка. Ещё давным-давно, в пору нашего Кишинёвского романа, она однажды впервые упомянула об этом:

— Я сильная! Ты знаешь, как меня крестили? В лютый мороз окунали с головой в ледяную колодезную воду, потому что батюшка приказал вылить из купели приготовленную тёплую. И у нас не смачивают легонько головку ребёнка, как у вас, католиков, а погружают младенца полностью! Мама рыдала, представляешь, она думала, что я точно заболею пневмонией и точно умру после этого. Но я так и не заболела!

— Что это за вера у вас? Секта какая-нибудь?

— Какая секта! Ты что? Историю надо хоть немного знать! Петра первого помнишь? Царь такой был на Руси.

— Конечно.

— Ну, так вот, это же он проводил в своём государстве реформы, которые среди прочего затронули и религиозный культ. Несогласных Пётр выслал на безводные земли — так, по крайней мере, бабушка рассказывала мне о происхождении этой стайки их сёл на Украине. Однако старцы воду нашли, и упрямцы выжили. Старообрядческие поселения есть и в России, в Сибири, и ещё много где — я по телевизору видела.

И вот на этих похоронах мне открылась непомерная строгость и магия. Огромная церковь — в некоторых городах церкви и то меньше, с деревянным полом, повсюду старинные иконы и свечи, и ни одного, ни единого места чтобы присесть. Пожилые и часто немощные старушенции бьют во время службы поклоны в пол, опуская свои натруженные колени на специальные подушечки, брошенные на дощатый пол.

Следующее, что я увидел, сразило меня: в тот день в церкви проходили похороны одновременно троих умерших, и все они, включая Старенькую бабушку, походили на младенцев — туго укутанные в белые простыни — саваны, и перевязанные голубой лентой именно так, как раньше крест-накрест перевязывали новорожденных. В этом было нечто такое… жуткое и сакральное одновременно, настраивающее на восприятие смерти, как всего лишь одного этапа из многих, повторяющихся циклов… Священник долго ходил около каждого гроба, что-то высыпая и выливая из специальной бутылочки прямо на белые простыни, затем вложил каждому умершему в руки записки…

Breton — The Commission (Asphalt 8 OST)

Отпевание нарушил негромкий рингтон моего сотового, и Лера тут же бросила на меня нахмуренный взгляд — конечно, здесь даже сидеть нельзя, не то, что говорить по телефону! Я лихорадочно сбрасываю, это Марк, но он тут же перезванивает, и я снова сбрасываю. Почти сразу получаю от него же сообщение:

«Срочно перезвони!»