Открываю дверь в её палату и меня охватывает ужас: худая, бледная, круги под глазами… Но всё равно дерзит. Дерзость и в словах, и во взгляде. Эта дерзость спускает меня на землю — она ненавидит меня, и есть за что — за новую семью, созданную так поспешно, что у Леры, вероятно, и сомнений нет в том, что я отшвырнул её, чтобы освободить место для Габриель. Когда-нибудь я всё ей расскажу, когда-нибудь, но не сейчас. Сейчас не до сантиментов — нужно действовать.

От прогнозов ведущего специалиста по нефрологии в США у меня стынет кровь, но он же предлагает попробовать новейшие методы в лечении, в клинике Мэйо в Рочестере, это с другой стороны материка, но там и только там наши шансы на выздоровление.

— Но есть проблема, транспортировка может вызвать ухудшение, даже на оборудованной медицинской машине. Ей нужен покой, — сомневается врач.

— У меня есть вертолёт, но он не оборудован под медицинские цели.

— Этого и не нужно, у неё не то состояние, чтобы в этом была необходимость. Вертолёт решит все наши проблемы: вопрос времени тут тоже играет немаловажную роль. Вы вовремя приехали — ещё несколько дней и вариантов бы не было — только пересадка.

Эй там, на небе! Спасибо за сон!

Лечение в передовой экспериментальной клинике помогло Лере: сегодня она должна выписаться из больницы. Жду её в машине, чтобы отвезти в аэропорт. Она не знает, что весь этот месяц я прожил в Рочестере, в соседнем с клиникой отеле. Весь месяц я пробыл рядом с ней, следил за её успехами и в любой момент готов был предпринять экстренные действия — искать новых врачей и новые клиники, где ей помогут. Но, к счастью, в этом не возникло необходимости, ведь моя Лера сильная и умная, она знает, что сдаваться нельзя, ведь у неё дети! В первые дни, когда ей вводили снотворное, я даже держал её спящую за руку. Всё остальное время мог наблюдать за ней только издалека: мне нельзя показываться ей на глаза — могу не сдержаться.

Иногда я спрашивал себя: ну и в чём опасность? Пусть знает, что люблю её, что жить без неё не могу, что ошибся сам и толкнул на ошибку её. Пусть сама примет решение… А если это решение окажется таким же как в церкви или хуже? Тогда оно было продиктовано заботой, а теперь всё может решить ненависть! Её ненависть ко мне… Как же я смог допустить всё это?

Но я не перестаю быть собой: пока охранял Лерино здоровое будущее, развернул параллельно бурную деятельность в Рочестере — открыл представительство компании и даже заключил несколько крупнейших контрактов на строительство, включая тендерный. Работы очень много, и теперь я вынужден задержаться, пока Марк заменяет меня в Японии. Пора остановиться, говорю я себе, так продолжаться больше не может, нужно работать, чтобы жить, а не жить, чтобы работать! Но остановиться не могу…

Лера полетит домой одна, а я так мечтал провести с ней время хотя бы в полёте… Просто побыть рядом.

Owsey & Resotone — A Smile From The West

Мы стоим в лазурной морской воде, Лера внезапно кладёт холодную мокрую ладонь на низ моего живота — я давненько заметил, что это место как будто влечёт её. Она улыбается и смотрит своим сдержанно-лукавым взглядом, словно зовёт меня куда-то.

И от этой холодной после морской воды ладони моему животу передаётся жар, раскатывающийся волнами, захватывающий грудь, томящий ягодицы, руки, ноги, сводящий желанием.

На лице моей любимой жены блики солнечного света, отражённого от воды, и в этом невообразимо ярком освещении она кажется какой-то сказочной, недоступной, будто тронешь, и тут же растворится, рассеется…

И словно стараясь удержать это видение, я интуитивно прижимаю её руку своей ещё плотнее к себе, вдавливаю её обеими своими ладонями, так что ей уже не вырваться.

Опять ноябрь. Опять мой День Рождения, на этот раз — 36-ой, и лучше б я не рождался совсем. Мой бизнес процветает, работа отнимает 25 часов в сутки, я разрываюсь между командировками и семьёй, Габи старается изо всех сил, чтобы наш с ней дом был для меня именно домом, а не ночлежкой, где помимо меня ещё живут мой ребёнок и женщина, которая по утрам делает мне минет. И он уже в печёнке у меня сидит, этот всегда виртуозный, настырный минет.

Мне больно за Габриэль — она не заслужила то, что имеет, и достойна большего: она прекрасная жена и мать, отменная хозяйка, выкладывается со всей ответственностью и доступной ей изобретательностью, чтобы сделать свою семью счастливой. Если бы Лера хоть сотую долю прикладывала таких же усилий…

И вот, мой День Рождения.

Габриэль настояла на вечеринке дома, хотя я не имел желания праздновать вообще. С утра жена презентовала мне очередной минет и запонки с чёрными бриллиантами, после чего я, одарённый её напутственным поцелуем, добросовестно удалился на работу.

Домой вернулся, когда вся компания была уже в сборе — все, кроме единственного человека, которого я на самом деле хотел бы видеть. Я долго искал её своими, уже немного подслеповатыми глазами среди немногочисленных в этот раз гостей, но так и не нашёл. Отвлёкся на дружеский трёп в своей компании, обсудил с Марком наш предстоящий долгосрочный проект в Китае, перекинулся с Кристен парочкой колкостей, повеселил друзей и расслабился сам, и в этом, совершенно непринужденном состоянии, вдруг увидел её…

Sia — California Dreamin

Валерия была одета в длинное, до самого пола, лавандовое платье, волосы распущены по плечам с одной лишь только целью — скрыть её чудовищно худые плечи.

Что с ней? Она что, совсем там ничего не ест? Может им денег не хватает? Да что это я, она же работает, преподаёт в институте на начальных курсах…

Лера несёт в руках торт — то единственное, что я действительно хотел бы получить в свой День Рождения и именно из её рук. Идёт медленно, чтобы не потушить горящие свечи, её лицо освещает их золотой свет, и оно в эту минуту, несмотря на свою очевидную худобу и заострённость, кажется мне невероятно красивым, но при этом грустным, болезненно тоскливым, а её плечи опущены так, словно на них бетонные плиты…

Она подходит ко мне, по обе стороны от неё наши дочери — Лурдес и Соня, и, не поднимая глаз, сообщает мне своё явно заранее заготовленное и продуманное «от и до» поздравление:

— Дорогой Алекс, мы поздравляем тебя с Днём Твоего Рождения и желаем тебе счастья и крепкого здоровья. Так как у тебя есть всё, что только можно пожелать, мы не придумали ничего лучше, как сделать тебе подарки своими руками. Прими от нас этот тортик и, девчонки, вручаем открытки!

Ни одного лишнего слова, ничего такого, что смогло бы скомпрометировать, намекнуть на эмоции и уж тем более, не дай Бог, её страдания…

Наши дочери наперебой пищат свои собственные торжественные речи, а я не могу отвести взгляд от её лица, потому что за всё время поздравительной тирады она так и не оторвала своих глаз от торта и не посмотрела в мои…

Мне сделалось жутко. Я ждал, сам не зная чего, перестал чувствовать дёргающих меня за руки детей, не слышал крики Марка: «Алекс задувай, чего остолбенел?!» — мне нужны были её глаза так, что я даже прекратил дышать в ту секунду, пока она, наконец, их не подняла…

Заглядываю в до боли знакомую тёмную синеву, и от того, что вижу там, у меня сжимается сердце… Нет не сжимается, его сдавливает многотонным прессом, сплющивает в сгусток сожалений и терзающей боли собственной вины от содеянного…

Kovacs — My Love

В глазах самого родного, близкого, любимого, дорогого мне человека тоска и сломленность… Именно сломленность.

Она сломалась.

Всё, что осталось от моей Леры — худое, измождённое тело, огромные тоскливые глаза и синяки под ними, полупрозрачные запястья и слабые плечи, платье на ней едва держится, торт, который она испекла для меня, буквально обрывает ей руки своим весом, я неосознанно поддерживаю его снизу и не могу оторвать своих глаз от её болезненного взгляда…