— Тем не менее, именно она меня и интересует.

— Я охраняла в течение полугода должностное лицо, находившееся под программой защиты свидетелей в Израиле.

— Но в Штатах подобного опыта у вас нет?

— Боюсь, что так.

— Вы будете работать как няня, и никто не должен знать о вашем истинном предназначении.

— Да, конечно.

— В качестве няни вы сможете быть убедительны?

— Разберусь. У меня есть младший брат, племянники — опыт имеется, да и, кроме того, у женщин в крови умение возиться с детьми, это не стрельба в тире.

— Не стрельба, но умение найти общий язык с ребёнком и не стать для него раздражителем тоже очень важно.

— Я сделаю всё возможное в этом плане: почитаю литературу по детской психологии и педагогике. Кроме того, я могу оказать первую медицинскую помощь, владею техникой сердечно-лёгочной реанимации.

— Это очень хорошо. Я думаю, мы сработаемся, — протягиваю ей руку, улыбаясь.

Кристина её крепко и по-мужски жмёт, а я добавляю:

— И последнее: у меня сейчас непростая ситуация в семье, я заранее прошу вас быть деликатной и не усложнять. Понимаете о чём я?

— Разумеется. Вам не стоит переживать на этот счёт!

— Вот и отлично. В понедельник жду вас у себя дома. Представлю вас жене и детям. Они вам понравятся, Кристина, я уверен в этом.

— Я не сомневаюсь, мистер Соболев!

Therr Maitz — Make It Last

Спустя месяц я получаю очередной развод, едва дождавшись его, потому что у меня в буквальном смысле физический зуд — мне нужно, чтобы Валерия была моей законной женой. Я не знаю, что это за эффект такой, но меня буквально трясёт от мысли, что она не моя официально… Хоть она и в моей постели, в нашем доме, я не выпускаю её из своих рук, если я дома, а дома я почти постоянно, но перед обществом, перед людьми — не моя.

И это меня убивает. Я звоню каждый день адвокату, поторапливая его, обещаю космические гонорары, только бы побыстрее… И бесконечно радуюсь тому, что она, моя Лера, не замужем. Она ведь так и не вышла за него.

— Лер, нам нужно заключить брак. Я бы хотел, чтобы ты взяла на себя организацию мероприятия.

— Не вижу в этом смысла, — одна маленькая фраза, произнесённая тихим, но уверенным, почти безапелляционным тоном, полоснула меня даже не плетью, а скорее мечом самурая сделала мне харакири…

Сам виноват, терпи, говорю себе.

— В чём именно ты не видишь смысла: в приёме гостей или же в нашей женитьбе как таковой? — уточняю, стараясь быть как можно мягче.

— Ни в том и ни в другом, — и меня снова обдаёт космическая холодность и равнодушие.

Да, я знаю: она права. Да, я знаю: в том, что сейчас огребаю от неё глыбы льда, виноват сам и честно заслужил. Но разводить хандру и бардак не позволю:

— Не согласен. Мы будем жить так, как правильно, так, как положено: я буду называть тебя своей женой, а ты меня своим мужем.

— Если ты уже всё решил, зачем же меня тогда о чём-то спрашивать?

— Я попросил тебя взять на себя приём гостей. Только это. Вопрос целесообразности нашего повторного брака не стоит.

— Я не хочу гостей. Я не хочу приём. Я не хочу быть посмешищем и чашкой, в которую будут сливать свой яд твои гости.

— Не мои. Наши. Ты выберешь тех, кого хочешь видеть. Я приглашу только близких друзей и Марию. Если ты не будешь против.

— Я против. У тебя умер ребёнок, мы только пережили похороны, все осуждают нас и есть за что — сейчас не время для свадеб.

— Хорошо, тогда давай просто зарегистрируем брак, а отпразднуем его в Европе, когда будем путешествовать?

— Как хочешь.

— Лер… Нужно не только так, как хочу я, мы должны вместе решать такие вопросы. Мы должны всё и всегда делать вместе, понимаешь? Только так мы сможем… избежать ошибок в будущем!

— Алекс, — Лера поднимает на меня свои глаза, — я думаю, что ты мужчина, тебе и решать… Просто реши всё сам… Я устала… Очень… Пойду прилягу ненадолго, если ты не против.

— Конечно, иди. Как я могу быть против…

У меня ноет сердце. Ужасно сильно ноет. Она словно больна чем-то, но при этом признаков болезни нет. Слабость, апатия, худоба и безразличие ко всему, что происходит вокруг… Словно, некогда живая и сильная Лера вдруг сделалась слабой и безвольной, потеряла интерес ко всему, даже дети ей как будто в тягость: часто просит их не шуметь и дать ей просто полежать…

Дни проходят, потрясения и стрессы остались в прошлом, но ничего не меняется — моя женщина словно спит, будто впала в какой-то анабиоз. И в постели мне адски тяжело довести её до конца, раньше при таком количестве затраченных усилий она могла порадовать меня несколько раз, а теперь только один, и тот с таким трудом! Постепенно, медленно так, неспешно ко мне приходит понимание, что я теряю для неё привлекательность как мужчина… И это убивает, в прямом смысле уничтожает меня, делая совершенно беспомощным, бессильным, неспособным исправить то, что наворотил, да и как-либо влиять на нашу жизнь вообще.

А ведь секс был моим главным оружием в борьбе за неё: только на её влечении я и выезжал всегда, только благодаря ему мне и прощались все мои косяки и ошибки, она видела во мне мужчину даже когда я был болен… В её глазах была любовь, всегда была… Господи, кажется, я слишком сильно натянул тетиву и она лопнула…

Марк сходит с ума по-своему: нашёл какую-то девицу и придумал на ней жениться.

— Не повторяй моих ошибок, — говорю, — не женись как попало!

— Та, которая мне нужна, уже занята. А мне 37. Я уже созрел для семьи, Кэтрин — идеальная кандидатура. Она вручила мне свою девственность, а я ей доверю свою руку. Кроме того, наблюдая за жизнью своего друга, я понял, что ничего хорошего нет в таких безбашенных чувствах и отношениях как ваши с Лерой. Слишком много страсти у вас, слишком сильно дурите, ослеплённые ею, слишком всё у вас взрывоопасно, а мне, ты знаешь, захотелось покоя и тепла. Хочу детишек, свой дом, тепленькую жену в постельке каждый вечер, и чтоб без презиков…

— Это и есть главная причина, подозреваю.

— Ну, не главная, но немаловажная! — смеётся.

— Ладно, раз решил — женись.

— Передай Лере, что я хочу в подарок получить от неё песню!

— Если я скажу ей про песню, она вообще не придёт

— Да ладно! Ко мне на свадьбу и не придёт!? Ты что, друг! Даже не смей!

— Всё сложно Марк, очень сложно. И очень тяжело. Но мы придём, обещаю, я вытащу её.

И вытащил: вытряхнул из чёрного похоронного платья и засунул в красное, яркое, уверенное, жизнеутверждающее, с глубоким вырезом. Люди не принимают мою жену, обижают её, многие стремятся уничтожить, но я не позволю, не дам им!

Если у неё самой не осталось сил постоять за себя, то это сделаю я.

Свадьба Марка — такая же как все свадьбы, у этого мероприятия не нашлось ни единого отличия от всех прочих, на каких мне довелось побывать: всё те же лица, те же цветы, те же маски веселья. Скукота.

И тут в моей памяти озарение: Марк же просил песню! Конечно, вот мы и споём её с Лерой вместе — выталкивать её одну на съедение этим церберам жестоко и недопустимо: она сейчас не в том состоянии духа, чтобы дать им отпор. Поэтому я принимаю решение показать всем этим людям, которых почему-то медленно, но уверенно перестаю ими считать, что моя жена — самый достойный и важный человек не только на этом сабантуе, но и на Земле вообще. Но главное, я хочу уже поставить точку во всех посягательствах на мою постель, потому что они никогда не прекращаются, даже сейчас, когда мы с Лерой всколыхнули общественное возмущение своей выходкой на пляже. Всё мою жизнь чужие взгляды облизывают меня, желают, мучают, ласкают и Бог весть что ещё делают со мной в своих фантазиях. Устал. Больше не могу. Нет сил.

Но Лера не выходит на сцену уверенно и дерзко или же романтично-загадочно, как это всегда бывало раньше — мне приходится тащить её едва ли не волоком, и силой втолкнуть на площадку под прожектором, упорно игнорируя все её: «я потеряла голос», «я не в ударе», «я сто лет не пела и не помню уже, как открывать рот». В ответ на всё это я ей отвечаю: