Я стал циником и, очевидно, уже давно. Нет, он и раньше жил во мне, но старательно скрывался. И вот теперь я сам себе официально признаюсь — я циник. Я больше не сочувствую людям так, как делал это раньше, в моём сердце больше нет места для чужих болей и страданий. Технически мною уже очень давно налажен механизм оказания финансовой помощи страждущим: создан соответствующий Фонд и питающие его мои же инвестиционные. Это своеобразный откуп для совести: пока ты живёшь, радуешься, здоровый и счастливый, кто-то там болеет, страдает, умирает, обреченно переживает смерть близких или, самое страшное, своих детей.

Доброта обречена в этом мире. Каждый, ну абсолютно каждый, рано или поздно стремится урвать себе кусок от неё. Продырявленная тысячами уколов жадности, зависти, злости и эгоизма других людей моя доброта вся сжалась, обиделась и не заметила сама, как переродилась в молодой и здоровый цинизм.

И есть только один единственный человек во всём мире, который заставляет меня 25-летнего, искреннего и открытого, переполненного благими устремлениями и идеями спасения человечества, иногда возвращаться — это моя жена. И не важно, с кем она сейчас живёт и чью фамилию носит, не важно, с кем живу я и чьим супругом официально являюсь, у меня есть и будет только одна жена — Валерия.

Скучаю… Есть такое слово. Однажды мне принесла его смс-ка… Я помню то странное время, и счастливое, и тяжёлое одновременно, эдакий коктейль из противоречивых чувств и эмоций. Сам удивляюсь, как во мне уживались любовь к женщине и терзающая ненависть к ситуации, тоска, ревность и неудержимое физическое влечение, жажда её общества и просто близости, просто присутствия рядом. Только в такие моменты понимаешь, почему люди придумали браки — ты просто не в состоянии не то что жить без того, кого любишь, а даже думать об этом.

«Скучаю» — не то слово, которое способно выразить весь спектр моих эмоций. «Изнуряющая тоска» — пожалуй, будет вернее. Как же мне не хватает тебя, Лерочка! Моя Лерочка… Сердце рвётся на маленькие кусочки и кровит, так сильно кровит, когда я о тебе думаю, а не думать не могу. Мой день начинается с мыслями о тебе, мой день заканчивается мыслями о тебе. Я вижу тебя во сне, я мечтаю о тебе порой, закрыв глаза и отдыхая в своём офисе, а Хелен часто спрашивает, не плохо ли мне? Плохо, ещё как плохо, да просто невыносимо плохо! И нет ничего такого, что могло бы мне помочь! Но я, по обыкновению, отвечаю:

— Всё ок, Хелен, спасибо. Будь добра, завари мне цветочный чай.

— Да, конечно.

В последнее время я пью только чай. Не потому, что он полезен для здоровья, не потому что предпочитаю его кофе, травяной чай — мой фетиш. Он связан с тем временем, когда мы с Лерой жили, словно в вакууме, закрытые, спрятанные от всех, от завистливых или снисходительно жалеющих глаз, осуждающих, восхищающихся или желающих… Мы были одни, но вместе: каждый день, каждый час, каждую минуту и почти каждую секунду. Всё её внимание и время, вся её нежность и забота принадлежали мне, и теперь, огладываясь назад, я внезапно понимаю, что тогда было самое счастливое время в моей жизни: несмотря на боль, страхи, физические страдания и уродство болезни, у меня было главное — моя Лера. Тогда и только тогда я владел ею полностью, безоговорочно, безапелляционно. Она была целиком моей тогда, а я даже не понял этого.

Самое страшное, что это больше никогда уже не повторится. Хотел бы я снова заболеть? Ещё как бы хотел, но это было бы бесполезно: она больше не придёт спасать меня, не бросит семью и свои обычные житейские хлопоты, не примчится на другой конец света в узких джинсах и синей майке, ласково облегающих её так сексуально располневший стан… Нет больше той сексуальной полноты в моей Лере. Нет и уже давно: вначале она худела, чтобы соответствовать мне, а потом… Потом её высушила тоска и боль, щедро вываленные ей на голову ни кем иным, как мною, неблагодарной эгоистичной сволочью…

Думаете, до меня самого дошло, как чудовищно виноват перед ней? Нет! Друг заставил мои мозги работать адекватно, раскрыв мои чёртовы глаза на очевидные вещи. Случилось это спустя примерно полтора года после Лериного возвращения домой… с её новым-старым мужем, будь он трижды неладен. Случилось так, что мы оказались с Марком в баре и немного выпили.

— Знаешь, это даже хорошо, что всё у вас так сложилось.

— Что ты имеешь в виду?

— То, что вы живёте рядом, можете видеть друг друга, общаться, но женаты на других. Да вы можете даже встречаться где-нибудь в даунтауне, в отеле. Слушай, а купи квартиру?

— Ты хоть понимаешь, что несёшь? Я чуть не умер тогда от ревности, понимая, что она из моей постели уходит в его постель, ты хоть на секунду представь себе, каково это! Это мерзко, это… гадко, это недопустимо! Пройти через всё, родить ребёнка и вернуться к тому с чего начали? НЕТ!

Мы долго молчим, Марк тянет очередной коктейль. Но поднятая им тема меня зацепила:

— Ты додумался тоже: «Хорошо, что можете видеть друг друга, но женаты на других». Каким образом твоя незаурядная логика вывела это умозаключение?

— Тебе была бы понятна моя логика, если бы ты замечал то, что происходит вокруг тебя, а не зацикливался только на своих эгоистичных чувствах.

— Ты о чём это?

— О том, что теперь в избытке достаётся Габриель, и от чего так счастливо избавилась Лера! Живёт себе спокойненько со своим мужем, никто не щипает её, не колет, не клюёт, не пичкает подробностями твоей разгульной сексуальной жизни!

— Чтоооо? — на меня словно вылили ведро ледяной воды.

— А ты как думал? Все станут скромно молчать о твоих подвигах? Думал, задавишь Ханну, и дело с концом? Всё тайное рано или поздно становится явным, Алекс!

— О чём ты, чёрт возьми, Марк? Что ты знаешь, чего не знаю я?

— Всё ты знаешь сам. И именно по этой причине мы прозябаем в этом дождливом климате, вместо того, чтобы счастливо жить в Нью-Йорке. Я о твоей репутации, дорогой друг. Только та репутация, что была у тебя там, просто наивная дурочка в сравнении с тем, что ты творил здесь! И твоя жена… бывшая твоя жена, хлебнула этого горького и смердящего напитка сполна!

— Тебе это откуда известно?

— А ты иногда хотя бы думал о чём-то ином, кроме своего дружка в штанах? Обращал внимание на её потерянный и отрешённый вид на вечеринках? Что её не принимают, игнорируют, что она чаще всего сидит где-нибудь одна, и на глазах у неё слёзы? Нет? Не замечал? Зато все другие замечали, как ты тащишь её в спальню, а потом спокойно возвращаешься к своим делам, переговорам, да даже нам ты уделял больше внимания, чем ей!

— Что ты вообще можешь знать о том, сколько внимания я уделял ей!

— А я знаю: её время было по воскресеньям! И то, если ты в городе, а чаще всего тебя не бывает, и если не сидишь в месенджере, обсуждая свои дела всепланетной важности! А пока ты занят покорением мира, твои добрые подружки мягко заливают ей в уши, какой ты любитель новенького, что долго твои жёны не держатся, что ты так устроен, и природу твою не поменять. Говоря откровенно, я и сам так всегда думал, но в отличие от баб, язык свой не распускал! Я тебе ещё после той вечеринки на яхте ведь сказал: «Бабы суки, будь внимателен, не оставляй её одну на мероприятиях!». Да, её унижали постоянно, напоминая о том, какая она у тебя по счёту, и что совсем не тянет на твой уровень! А сколько раз я сам слышал: «А ты жена Алекса? Завидую! Он клёво трахается!» Или: «Зря ты за него замуж вышла, он уже пол Сиэтла перетрахал, а вторая половина ждёт не дождётся!»

Я молчу, потому что рот мой, кажется, сковали судороги… А друг продолжает:

— Знаешь, я вот удивляюсь, как тебя ещё никто не прибил? Из обманутых мужей, я имею в виду. Не все же такие «понимающие», как Артём! А он, кстати, нормальный чувак и Лере больше подходит. Любит её по-настоящему. На вечеринках не отходит ни на шаг — всегда рядом, стережёт, чтобы никто не обидел!

— Да, я заметил! — мой голос вернулся, чтобы плеснуть немного яду в пожар нашего разговора…