И сделал это я своими собственными руками, измучил, истерзал самое дорогое, то, без чего сам не задержусь ни секунды на этой Земле, без кого не мыслю ни себя, ни своего будущего…
Я в ужасе: ЭТО сотворил не кто-нибудь, а Я! Я сам! Тот, кто должен, обязан был всегда защищать её, оберегать и любить! Ведь я же именно это пообещал ей тогда в испанской церкви, и однажды она даже хотела обвенчаться со мной! Боже мой, нелюбящая женщина никогда не станет думать о венчании, а если к этому решению приходит настолько умная женщина как Лера, то…
То я просто идиот, клинический кретин, олух и недотёпа…
Первая же мысль — послать всё к чёрту, выгнать всех на хрен вон и обнять её, прижать к груди и отдать столько тепла и энергии сколько смогу, сколько ей нужно, наполнить её своей силой, вдохнуть жизнь, ведь сейчас главное — спасти её… Спасти от кого? От меня?…
Внезапно понимаю, что любая другая на её месте уже давно наложила бы на себя руки, как это сделала, например, Офелия…
Но мне пока везёт, моя Лера держится изо всех сил, из самых последних мощей ходит по земле и заставляет себя жить, ведь у неё обязательства: перед детьми, перед мужем, перед родителями и сестрой — она не может поступить так с ними, нанести им такой удар…
Она цепляется, а я продолжаю жестоко бить, уничтожать её…
Господи, зачем ты вообще выпустил меня в этот мир?
Сколько дерьма достаётся людям от меня! И если с Офелией меня можно оправдать хоть как-то, то как и чем мне объяснить то, что я делаю с любимой женщиной?
Как? Да никак. Подлая, низкая, малодушная месть слабой женщине, матери моего ребёнка, моей настоящей жене, моей Лере. Я сам позвал её, заманил, заставил поверить, приблизиться максимально, и, сделав уязвимой не чем-нибудь, а своей любовью, теперь терзаю её беззащитную, почти беспомощную…
Во всех этих мыслях не замечаю, как оказываюсь за столом, Леры уже нет, рядом Габриэль не прекращает свой чёртов трёп…
О Боже… Она заставляет меня задувать свечи, я послушно выполняю команду, а в голове моей самая низкая мысль: Габи опять беременна от меня, она связала мне руки, ноги, залепила мне рот — я не могу уйти… Как уйти от женщины, ждущей от меня ребёнка? Ну почему сейчас, когда я не хочу, когда он мне не нужен, почему именно сейчас эта женщина без конца беременеет?
Sia — I Forgive you (Je Te Pardonne) — feat. Maitre Gims
Ищу глазами болезненно худую фигурку, нахожу, наши взгляды встречаются, и я чувствую, как сам себя режу тупым ножом, безжалостно проворачиваю его внутри себя, чтобы было побольнее, но всё равно не выдерживаю её взгляд — он куда болезненнее… В её глазах разочарование, она смотрит на меня, как на предателя, на самого подлого, низкого, бездушного, искусственного до кончиков волос красавца…
А как ещё ей смотреть на меня? Вокруг неё вот уже несколько лет стаями кружат женщины, познавшие меня так, как должна была знать только она, обижавшие её своими словами, жалящие своим ядом, она всё стоически терпела, потому что любила, прощала, закрывала глаза, старалась не верить… Я ведь знаю, Лерочка, что ты старалась изо всех сил не верить, но все твои старания были обречены на провал — нельзя вечно игнорировать то, что является горькой правдой! Я грязный настолько, что мне вовек не отмыться… Но с тобой я чувствовал себя чистым, как новорожденный, словно заново родился…
Невыносимая головная боль разрушает мне мозг, я плохо вижу, вокруг люди, гомон, кто-то о чём-то меня спрашивает, и я даже отвечаю, не понимая до конца сам, что именно. Мне суют в руки какие-то тарелки и приказывают нести в Лерин дом, я спрашиваю: «Зачем?», Габи смотрит с недоумением и упрёком:
— Потому что в ЕЁ доме гостиная больше!
Да неужели? А ты считаешь этот дом своим? С какого перепуга? Вот мне интересно, она что решила, если рожает, как крольчиха, значит, может рассчитывать на меня, как на свою собственность? Кто ей сказал, что у неё есть построенный ДЛЯ НЕЁ дом? С чего она вообще это взяла? Ты просилась за меня замуж, девочка, хотела от меня ребёнка, одного! Тогда какого чёрта ты опять беременна и почему решила, что этот дом построен для тебя?
Да, я построил дом для Леры, я так захотел, потому что она — женщина, которую я люблю, которую боготворил и буду боготворить всегда, а кто такая ты? Что ты вообще делаешь у меня перед носом всё время??? И почему, чёрт возьми, ты опять беременна!? Разве ты не говорила, что принимаешь таблетки, чёртова лгунья!!! Я могу тебе подарить любую квартиру, пентхаус, виллу, дом, да что угодно, за то, что ты стала матерью моих детей, но никогда, слышишь, никогда и ничего я не буду строить для тебя! Этот дом всего лишь скворечник, в котором я пережидаю то время, пока моё самолюбие перебесится! Этот коттедж — собачья конура у двери в дом моей Леры… Я тут жду, жду, пока она придёт и скажет: я не могу без тебя, Алекс! И, похоже, мне придётся ждать вечность, пока ты рожаешь без конца!!!
Самое ужасное то, что я могу всё это вопить внутри себя до тех пор, пока не оглохну сам, но никогда не посмею сказать всё это в лицо женщине, уже успевшей стать матерью моей дочери и снова беременной от меня.
Как? Как я допустил это? Почему я хочу уйти, но не могу? В какой момент я настолько перестал контролировать свою жизнь, что меня поймали и посадили в клетку?
Боже мой… Нужно предпринять хоть что-то, дать Лере понять, что я люблю её и любил всегда, что всё это блеф моего воспалённого самолюбия… Да, это моё чёртово самолюбие и глупость убивают мою Лерочку, а я просто наблюдаю за этим, мучаясь сам, какая же я сволочь!
Загнал себя сам в трясину и теперь не знаю, как выбраться…
Мы расположились в холле Лериного дома, за окном взбесилась стихия — льёт как из ведра, да так, что по панорамным стёклам просто реки текут.
Fleurie — Hurts Like Hell
И тут меня осеняет мысль: Лера всегда забывает закрыть вентиляционный люк в мансарде, и каждый раз я упрекал её в этом, но сейчас бесконечно благодарен за рассеянность.
— Лера, вы закрыли вентиляционный люк на чердаке?
— Кажется, закрыли, но пойду, проверю, — в её голосе неуверенность — конечно, я знал, она забыла, так же, как и всегда!
— Ты сможешь сама? Ты же говорила, там механизмы слишком тугие?
— Да, смогу, конечно.
Она быстро уходит, я выжидаю ровно минуту и, стараясь не привлекать внимания, иду следом — мне нужно побыть с ней наедине, так нужно, как ничто и никогда на свете не было!
Нахожу её совершенно мокрой, выбившейся из сил и безуспешно дёргающей широкую планку створки на себя: чёрт, а ведь она была права, для неё и впрямь эти механизмы слишком тугие…
От её беспомощного вида у меня болит всё, что осталось человеческого внутри, я понимаю, как сильно люблю её, и едва сдерживаюсь, чтобы не схватить на руки её худое тело и прижать к себе.
Вместо этого закрываю люк, в мансарде тут же темнеет, и мы вдвоём, урвав себе несколько секунд счастья быть рядом, в полном уединении, стоим, замерев, рядом, боясь шелохнуться, издать хоть малейший звук и разрушить этот маленький, но такой нужный мир, где есть только мы двое…
Втягиваю носом запах её мокрых волос и схожу с ума, мои губы отказываются меня слушать и тянутся к её губам, я почти чувствую их мягкость, мне кажется в эту секунду, что весь остальной мир — это страшный сон, это кошмар, а то, что происходит сейчас, и есть моя реальная жизнь, и я счастлив, что проснулся…
Волшебство и утончённость момента…
Нам это нужно обоим, Лера… Я умираю без тебя, любимая, разве ты не чувствуешь этого? Моё сердце, все мои мысли принадлежат только тебе! Не страдай ты так, не нужно: всё, что мы творим — это глупости, человеческие слабости. Важно только то, что мы любим друг друга…
Нежная моя девочка, ты стала такой хрупкой, такой слабой… Я так хочу поцеловать тебя, мои губы тянутся сами, не слушаясь моих приказов сдерживаться, ведь я не имею права целовать тебя — у меня есть беременная жена, а у тебя твой нелюбимый муж…
