— Фу, какой ты!

— Да, такой, и всегда таким был.

— Ты и сейчас думаешь о слюне?

— Это что провокация?

— Поиск истины. Просто, если для тебя это сложно, я отнесусь с пониманием — долой стереотипы.

— Ты издеваешься, да? Дразнишь лишением самого сладкого?

— Странный ты! То думаешь о гигиене, то говоришь «самое сладкое!»

— Ну так, всё ж просто: есть только одни губы и самый соблазнительный для меня рот, да ты за все годы и сама всё это прекрасно знаешь, стебёшься тут надо мной!

— Правда, стебусь! Раскусил… Ты с ума сходишь, когда меня целуешь!

— Это правда, теряю рассудок…

— И о слюне наверняка не думаешь.

— Не думаю. Я вообще ни о чём не думаю, если мой рот занят твоим! А всё, что связано с тобой неизменно вызывает только это, — беру её руку и кладу на свой пах. Она тут же резко поднимает голову, в её глазах возмущённое веселье:

— Ты что? С ума сошёл? В больнице!? Возбудился?

— Я не виноват. Этот разговор ты завела, про свой рот… слюну свою и вообще…

Я не хочу больше скрывать от неё такие вещи, сколько можно? Игры с моим воображением имеют свой логический результат. Если она ещё не до конца знает меня, то почему не ликвидировать это недоразумение прямо сейчас? Да, меня возбуждает всё, что с ней связано, все её запахи, интимные детали и даже то, что принято считать постыдным. Меня заводит всё, и это нормально. Так и должно быть. Любить — значит воспринимать любимого как часть себя. Сами у себя мы ведь не вызываем брезгливости и отвращения? Ладно, признаю, мой случай — странноватый. Я тащусь… от многих необычных вещей. То, что вызывает во мне тошнотворную брезгливость в отношении всех прочих людей, способно довести до экстаза, если дело касается любимой женщины. И да, у меня есть фантазии, и я признаюсь ей хотя бы в части из них. Со временем…

— Это Кристен?

— Кто?

— Это ведь была Кристен? Та девочка с первым поцелуем?

Rachael Yamagata Over and Over

Вот же ж! Ну вот что? Что у этого человека за мозг? Там что, компьютерный процессор Шерлок Холмс?

— Да, это была она. Слушай, хочу попросить кое о чём…

— Забавно, однажды я уже слышала именно эту фразу и твоя просьба тогда мне понравилась!

— Серьёзно? — улыбаюсь, довольный, да уже прямо растекаюсь по больничной подушке. — Ну, тогда тебе и эта моя просьба понравится.

— Выкладывай.

— Я хочу любить тебя на своём рабочем столе.

Никакой реакции. Затем спокойное замечание:

— Ты уже однажды просил об этом… пьяненький.

— Ну вот, теперь прошу трезвый, чтобы у тебя не было сомнений.

— Ты что, извращенец?

— Пусть будет так. Этот мой новый статус изменит твоё восприятие меня?

— Конечно, нет! Теперь уже ничто не сможет изменить моё восприятие тебя! Ты же знаешь! Эта наука нам обоим дорого обошлась, слишком дорого.

— Не отвлекайся, ты будешь приезжать или нет?

— Раз мужу хочется, значит нужно приезжать, — улыбается. — Только мне неловко перед твоими подчинёнными. Они всегда так странно смотрят на меня…

— Распоряжусь, чтоб не смотрели вовсе или смотрели с почтением, — шучу.

— Да уж, распорядись. Особенно эта твоя… Хелен! Бесит меня.

— Уволить?

— Нет, ты что! Нет, конечно. Тебе она нравится, это главное. Ты, кстати…. а ладно.

— Её нет. На работе вообще никого.

Зачем я это сказал? Чтобы больше не было недосказанностей. Хватит их уже с нас, этих намёков, додумываний и копаний в собственном больном воображении.

— Слава Богу… Уух.

— Что так?

— Да она такая противная, эта твоя Хелен.

— Она работает со мной уже очень многие годы и как никто знает своё дело. Всегда доступна, во всём безупречна, всегда может выехать со мной в любую командировку. Я привык к ней, к тому, что она упорядочивает мой график, мои встречи, проблемы, предугадывает мои рабочие потребности и почти никогда не ошибается. Так что, спасибо, что разрешила оставить её.

— А что? Правда, уволил бы?

— Конечно, уволил. Ни один сотрудник, насколько безупречным бы он ни был, не стоит спокойствия в моей семье, а главное, душевного покоя моей любимой женщины.

Съёживается, трётся носом о мою шею, целует, и мне так приятно, о блаженство…

— Я люблю тебя! — напоминаю.

— И я тебя, — отвечает.

Снова обнимаю крепче, поправляя укрывающие её простыни.

— Расскажи про тот ваш первый поцелуй с Кристен.

Вот же ж! Не унимается! Но раз спрашивает — значит, болит у неё в том месте, значит, нужно ответить, полечить.

Лечу:

— Это была идея Кристен — научить нас с Марком целоваться. После первого же сеанса она заявила, что он итак умеет, а меня ещё учить и учить…

Смеёмся вместе.

— Алекс, она ведь, наверное, тоже влюбилась в тебя…

— Наверное.

— Ты так сухо говоришь это, так жестоко.

— Лерочка, любимая моя… Если я буду жалеть всех, с кем это произошло — меня не хватит. Итак едва не растащили! Ты спасла меня, ты вовремя встретилась мне на пути, чтобы напомнить о главном, о важном. И потом, знаешь, нельзя заставить человека любить! Работать заставить нелегко, а любить — невозможно. Если тебя не любят, отойди! Если тебя не хотят — иди своей дорогой! Но мало кто понимает это, мало кто отдаёт себе отчёт в том, что своей упёртой настойчивостью разрушает и себя и того, кого любит. Соперничества как явления не должно быть вообще: каждый человек обязан быть только с тем, кого любит, а любить можно только одного.

— Замечательная теория, но что же делать с теми, у кого безответная любовь?

— Значит, она неправильная. Значит это обман, заблуждение. Нужно искать до тех пор, пока не найдёшь настоящее влечение, духовное и физическое — они должны слиться в одно…

— Как у тебя?

— Как у нас!

Смеётся:

— Конечно, как у нас…

Вечер, небо затянуто, но над горизонтом золотой свет прорывается сквозь изящные полосы разрывов в сиреневых облаках. Оранжевые лучи освещают наш бокс, ложатся на белые стены яркими прямоугольниками, делая комнату сюрреалистичной, больше похожей на каюту межгалактического корабля будущего, нежели на палату Сиэтлской больницы.

— От каждого чёрного Porsche, проезжающего мимо, у меня всякий раз случался микроинфаркт. Пару лет это длилось, потом отпустило. Когда купила себе точно такой же.

— Водить понравилось?

— Ещё как. У меня же до этого Peugeot был, 307. Так вот по мягкости похожи, но комфорт в разы выше, но главное — Porsche более резвый.

— Автомат?

— Да, оба автоматы были, но разгоняться на Peugeot проблематично было, нервировала она меня.

Молчим.

— Первая жена не возбуждала меня. Вообще. Чтобы выполнять свой супружеский долг, мне приходилось… представлять на её месте тебя.

Лицо моей супруги искривляется, в глазах осуждение:

— Это ужасно! — не сдерживает комментарий.

— Знаю. Но есть кое-что похуже.

— Похуже?!

— Да. Это вошло в привычку. Навсегда.

Глаза в глаза. Брови моей жены говорят то, чего не скажет её рот: «я осуждаю тебя, ты козёл!».

— И что…со мной ты тоже кого-нибудь себе представляешь?

— Да.

— Кого это?

— Тебя.

— Что за чушь?

— А что за дурацкие вопросы ты задаёшь? Я тут признался, что грезил о сексе с тобой всю свою жизнь, даже когда был женат на других женщинах, а ты какие-то глупости спрашиваешь!

— Ну не злись!

— Я не злюсь! Обидно просто. Это проблема между прочим была! Большая! И… а, не важно.

— Важно! Расскажи!

— Не хочу.

Novo Amor — Carry You

Опят молчим. Мне стыдно, что вспылил. Прошу прощения, губами… немного языком. Лере нравится — прощает, снова улыбается.

— Когда родилась Соня, моя душа почти перестала болеть: детские хлопоты увлекли, поглотили почти все терзания и тоску. Пришло облегчение. Однажды пришла в твою квартиру с Соней, ей тогда было… месяцев шесть, наверное. Мы уснули с ней вместе… у тебя там так спокойно было всегда, так умиротворённо… И мне приснился сон. Необычный, яркий, словно не сон, а видеоклип, и этот клип по моему каналу показывали ещё раз сто, наверное.