Сейчас наше счастье тихое, спокойное, защищённое убеждением, что тот, другой, больше не ошибётся, и не важно, какой могла бы быть эта ошибка, значение имеют лишь страхи, делавшие её возможной — у неё одни, а у меня совсем другие. Но опасность их была равновелика, ведь они могли уничтожить то, что так дорого нам обоим — «Мы», плавно перетекающее в одно на двоих «Я».

И тут вдруг снова страстная дерзость! Вываливаюсь из машины после часового кипения адреналина в моей крови и страха в голове. Да, да! Именно страха, потому что в этой точке моей жизни я уже отчаянно не желаю с ней расставаться, жить хочу, ЖИТЬ! Не говоря уже о том, что у меня есть четверо детей, за которых я несу ответственность, поддержкой и опорой которым обязан быть до самой своей седой и немощной старости.

Так вот в этом состоянии внутреннего вулканообразного извержения эмоций вдруг снова замечаю мимолётный, искоса брошенный взгляд, лукавую улыбку и явно намеренное стремление создать вокруг себя ореол загадочности. И несмотря даже на то, что зритель, похоже, раскусил задумку режиссёра, меня вдруг каким-то необъяснимым рывком повергает в бездну влечения… Впервые за долгое время я безумно хочу свою женщину физически.

Here With Me — Susie Suh x Robot Koch

Невероятно! Я был уже готов к тому, что страсть в наших отношениях давно испарилась под давлением всех пережитых трагедий, потрясений и боли, покорно смирился с тихой заводью семейной жизни, где близость, взаимопонимание и забота друг о друге важнее всего, но, чёрт возьми, какой же кайф снова хотеть её с такой силой, тянуться носом к развеваемым ветром прядям её длинных волос, ловить эти двусмысленные улыбки и странноватые взгляды, жадно желать её прикосновений, воображать, мечтать фантазировать…

Я не вижу жестокого океана, не вижу красоты серого песочного пляжа, более похожего на зеркало из-за длинных разливов воды, нагоняемой мощными волнами, ни серого неба, залитого неестественным матовым вечерним светом, ни одиноких вековых сосен, изорванных ветрами.

Я вижу только спину, линию талии, дерзко изломленную переходом в налившиеся, наконец, женственностью бёдра, хрупкое плечо, благородную статность шеи, перетекающей в едва видное из-под одежды декольте, грудь, обтянутую мягкой тканью её джемпера, и снова талия, снова бёдра, ноги…

Хочу поцеловать, но она уворачивается со смехом и странным замечанием «повсюду люди», оборачиваюсь — никого нет в этот серый и пасмурный вечер, потом мысль: «когда её это заботило?». Когда-то действительно заботило, но не теперь, в последние годы всё изменилось: не только я учу жизненные уроки, но и она тоже. И вдруг понимаю — меня дразнят, раззадоривают, завлекают пройти дальше по дорожке, известной ей одной, ведущей в Таинственный сад моей страсти… Да, за всю мою жизнь, познавшую так много женщин, разного возраста, красоты, ума, страстности, темперамента и сексуальных умений, лишь она одна могла провести меня туда…

Яркой вспышкой в моём сознании всплывает вдруг та наша первая ночь, самая первая, и то, как я, во всех отношениях и смыслах опытный мужчина, неожиданно для себя самого потерял голову.

— Ты хочешь, чтобы это случилось здесь? — шепчу ей в ухо, с трудом владея собой и своим животным желанием.

В ответ получаю какой-то детский смешок, который имеет эффект совершенно обратный ожидаемому.

Кто-то кусает мочку её уха моими зубами — это не я, я же сама сдержанность и деликатность, тогда кто это?

— Если я предположу, что в отеле нас ждёт сногсшибательный номер, угадаю?

— Нет, — снова смеётся.

— Тогда здесь? Прямо на пляже?

— Нет! — одним ловким движением выскальзывает из моих объятий и, словно ничего и не произошло, словно на её мужа и не накатывало жгучее желание, направляется далее по одной ей известному пути.

Меня это немного подбешивает: мне 40, и у меня не было секса долгих четыре месяца, то, что называют мужским достоинством, ноет от боли, а она просто идёт себе гулять дальше!

— Ты повергаешь меня в пучину соблазнов таким своим поведением, — жалуюсь, ведь перечить ей не имею права.

— Ты никогда не изменишь мне, — внезапное заявление.

— Почему это?

— Не посмеешь!

И, наконец, я получаю долгий взгляд — глаза женщины, стопроцентно уверенной в себе и своих чарах, подчинившей меня окончательно и бесповоротно, и прекрасно осознающей это. В эту секунду мы не равны, она довлеет надо мной, я раб у ног всевластной царицы, и это распаляет меня ещё больше — я хочу вернуть свой статус равного по силе мужчины, достойного её: я кидаюсь на неё, мы валимся на песок, и я жадно целую, шарю руками по её телу, удивляясь сам тому, как мог так много дней прожить без её тела, без её ласк, тех, которые она дарит только мне и только в постели, но в ответ получаю отрезвляющий смех и чёткое безапелляционное:

— Нет! Нет, я сказала! Остынь муж, сейчас не время!

— Почему?

— У меня нелётная погода.

— А когда? — я едва в состоянии проговаривать слова, кипящая во мне страсть душит меня, не даёт нормально дышать, мне кажется, я схожу с ума и не понимаю сам, как это вышло — цепочка, по которой меня провели, ещё не осознана…

— Когда я решу!

Вот! Это заявление вбило последний гвоздь в состояние моей одержимости. Я понял, Лера — манипулятор, причём высокого ранга, если дело касается меня, потому что только она знает меня так, как можно знать только самого себя. Только она одна в состоянии будить во мне безбашенные эмоции, а затем направлять в нужное ей русло.

Моя жена снова вероломно напала на моё мирное государство, пленила меня и продала в сексуальное рабство самой себе.

Так закончился период «Лера болеет», и началась обычная жизнь «Алекс, как только что созревший юнец, безумно хочет Леру. Хочет всегда: каждый день, каждую ночь, каждый час, каждую минуту, каждую секунду, каждое мгновение…» Никто и никогда не был способен запустить во мне ЭТО! Мощное, сметающее на своём пути всю мою разумность, все доводы сознания влечение!

— А когда ты решишь? Можно хотя бы намекнуть?

— Нууу, ты можешь приблизить этот заветный день своим позволением сделать татуировку!

— Что? Я же сказал «НЕТ»!

— Ну, вот и я говорю: НЕТ! — целует меня в нос невинным поцелуем.

— Это нечестно, это самый грязный шантаж!

— Тоже мне грязь! Всё, что с тебя требуется — выбрать бабочку. Я бы сама её давно уже сделала и не дожидалась твоего великого позволения, но у меня пунктик — хочу, чтоб выбрал её ты!

И тут я понял: это ответ, её ответ на метку на моей шее с её именем. Она хочет, причём вряд ли сама это до конца осознаёт, чтобы я пометил и её своим выбором тату, пометил как свою женщину…

Без конца повторять ей, что только с ней одной возможны те переживания в постели, какие в ней случаются — бесполезно, она не единственная женщина, с кем я делил радости слияния мужского и женского, её это гложет, и желание быть единственной, на ком я оставлю свою метку, мне вдруг становится понятным…

— Тебе будет больно, — шепчу, нежно целуя её лоб, вдруг успокоившись и осознав, насколько по разному мы можем смотреть на одни и те же вещи и не понимать таких очевидных смыслов.

Татуировка — её необходимость, и не в шрамах дело, которых уже почти и не видно после шлифовки. Она хочет, чтобы я назвал её своей… В ту же секунду вспоминаю о забытом нами обоими венчании, в моей голове моментально зреет план. Но, бабочка, так бабочка, решаю я.

— Хорошо, я сам нарисую тебе бабочку.

Её губы медленно растягиваются в счастливой улыбке:

— Правда? Нарисуешь? Сам? Для меня?

— Конечно, для кого же ещё мне рисовать, если не для моей любимой супруги, — уже немного стебусь над ней и я, но она не замечает моей иронии:

— Я люблю тебя!

И дарит мне невинный поцелуй в губы, невинный, потому что мой оголтелый, изголодавшийся по постельным поцелуям язык никто так и не впустил в её заманчивый ротик, не дал коснуться её языка, вспомнить его сладкий вкус, не дал ласкать его теми ласками, от которых так сильно тащусь я сам….