Распилив, наконец, утку, она водружает гигантских размеров кусок на мою тарелку, а я, в свою очередь, слежу за тем, чтобы себе она положила не меньше — у нас обоих нездоровая озабоченность в отношении питания друг друга, переросшая уже в хроническую форму. И да, что касается Леры — я явно переусердствовал, но мне это нравится, так нравится! Мои вкусы не соответствую ни современному веку, ни его понятиям о женственной красоте. А может, всё дело в наследственности? Моя мать никогда не была худышкой, по крайней мере в моей памяти она была мягкой и кругленькой… И отец её обожал, не переставая тискать даже при нас, при детях, вечно обнимал её, тащил на руки, а их долгие затяжные поцелуи вообще были самой постоянной картиной нашего мира.

— Кушай! — велит мне жена, тяжело вздохнув, при виде собственного куска итальянской утки на тарелке.

— И ты кушай! — отвечаю.

— Я знаю, что ты как обычно только поковыряешь её, а я со своим дурацким аппетитом, пока не прикончу, не успокоюсь, поэтому подсовывать мне такие куски — это вероломство с твоей стороны!

— Это заботливая любовь с моей стороны… — подмигиваю ей и отправляю в рот здоровенный кусок мяса: что может быть лучше собственного примера?

— Скорее, ты печёшься о своих интересах… и удовольствии!

— Что делать, все люди эгоистичны по своей природе!

Да, моя жена знает, теперь знает, как сильно я тащусь от её форм… И чем эти формы пышнее, тем круче степень моего восторга. В 40 лет мы, кажется, сравнялись в сексуальных аппетитах, ну или почти сравнялись. В отпуске из постели практически не вылезаем, а ведь тут есть что посмотреть! Два дня воздержания перед венчанием дались мне с неимоверным трудом, учитывая ещё постоянные Лерины попытки соблазнить меня, ведь она же понятия не имела о том, что я — жертва конспирации!

Всё кончилось тем, что после свадьбы её шикарное кружевное платье я не снимал, а буквально срывал с её роскошного тела… А потом мы любили друг друга как сумасшедшие! И новый статус вовсе не сделал нас менее привлекательными друг для друга. Да и это в принципе невозможно, моя жена такая выдумщица! Я тут недавно обнаружил, что и у неё имеются сексуальные фантазии — секс в неожиданных местах. Как же я, дурак, раньше не заметил этого? Она заводится, причём сильно, если делать это не в постели, а на природе, на пляже, например, или в каком-нибудь заброшенном саду, так чтоб не было людей, но сохранялась бы вероятность их внезапного появления. Эту неожиданно обнаруженную особенность я эксплуатирую по полной программе и тащусь от этого сам. Лера говорит, что мы извращенцы. А я думаю, мы просто слишком сильно любим и хотим доказывать вновь и вновь, что принадлежим друг другу безраздельно, безмерно, в любой точке времени и пространства.

Я смотрю на сидящую передо мной женщину в синем сарафане в белую точку, на её безупречный профиль, устремлённый в сторону моря взгляд, и понимаю, что нет существа более родного, близкого и нужного мне во Вселенной. Ведь дети — это другое, это долг, родительская любовь, забота и привязанность, а Лера — это существо, которым я живу, в котором растворяюсь и которое питаю сам. И теперь, в 42 года, я точно знаю, что нет и не может быть альтернатив, иных путей, запасных или лучших возможностей. Это — мой человек.

Внезапно перед глазами та самая картина ужаса, моего кошмара, моего ада, где она, моя Лера, медленно умирает на больничном столе госпиталя Вашингтонского университета, и я так же бессилен, как тогда на дороге…

Leonard Cohen — My Oh My

На меня накатывает очередной панический приступ, я молча сижу и борюсь с ним, стараясь скрыть от жены своё состояние, но это невозможно. Это в принципе не реально, чтобы она не замечала или не знала о моих проблемах.

— Что с тобой? — тут же вопрос в лоб.

И я не вру, больше никогда не вру, и если уж поймала, не скрываюсь:

— Вспомнил больницу.

— Посмотри, какая красота! — сообщает внезапно. — Зимой, сидя на нашей террасе, будем пить с тобой утром кофе или вечером чай и вспоминать этот солнечный бассейн, это лазурное море, волны, этот ресторан, и вон ту бабульку с сиреневыми волосами, что не сводит с тебя глаз вот уже в течение часа… Нет я пойду всё-таки и что-нибудь ей скажу, вот же нахалка! Так нагло пялиться на чужого мужа! Я ей эти сиреневые волосы точно повыдираю, доиграется у меня!

С этими словами моя супруга с невозмутимо серьёзным лицом показывает престарелой англичанке (судя по акценту) самый настоящий русский кулак, та нервно дёргается и отворачивается, взорвавшись возмущением.

А у меня приступ горя сменяется приступом истеричного веселья: я вытираю позорно мокрые глаза, давясь смехом, и тяну уже свои руки, чтобы подержаться за жену, ухватиться за то, что первое попадётся, но этот контакт — это то, что так по-детски необходимо мне и работает куда лучше, чем холодный душ — я успокаиваюсь. Всегда почти моментально вновь обретаю почву под ногами и прихожу в норму, если только коснусь своей жены, и не важно, что это будет, просто её рука, бедро или талия, ухо, которое я буду целовать тысячами маленьких поцелуев, шея или просто щека — я часто маскирую свою потребность в её физической близости своим желанием секса. И это делать легко, потому что одно обычно очень просто и логично перетекает в другое.

Мы успокаиваемся, истерия отпускает нас обоих. И вдруг я слышу слова, которые сделают мои приступы паники совсем редкими:

— Живи сегодня, сейчас. В эту секунду, в это мгновение. Думай иногда о будущем и старайся сделать его лучше — это можно. А из прошлого доставай только радостные воспоминания, счастливые дни и встречи, события. А если плохие сами вдруг умудряются вылезти из закромов памяти, всегда говори: это было не со мной! Или: этого не было. Я всегда так делаю. Честно! Просто повторяю себе часто-часто: это было не со мной! Помогает!

Я улыбаюсь. Моя жена — мудрец. Моя жена — мой личный самый успешный за всю мою историю психотерапевт. Если оценить её эффект на моё душевное здоровье и соизмерить его с тарифами многих моих звёздных мозгоправов, то выйдет, что я должен своей дражайшей супруге кругленькую сумму…

Пытаюсь вспомнить, где именно видел тот магазинчик оригинальных ювелирных украшений ручной работы дедушки-итальянца: надо будет выбрать для моей Лерочки что-нибудь эдакое, а потом выслушивать около получаса её причитания на тему «Ну сколько можно уже вешать на меня побрякушки!?», зато потом расслабленно возлежать на кровати и лицезреть, как любимая женщина довольно вертится перед зеркалом. Все мои подарки она носит. Ровно столько времени, сколько мне потребуется, чтобы найти для неё что-нибудь новое и необычное. Как всегда особенное.

Обдумывая эту мысль, уже не могу усидеть на своём месте: пересаживаюсь ближе в Лере, жадно загребаю руками её, хоть и располневшее, но такое трогательно маленькое тело, целую её шею, плечо, втягиваю носом запах её загоревшей под палящим испанским солнцем кожи и окончательно успокаиваюсь.

Внезапно замечаю взгляд чрезмерно ухоженной молодой женщины, направленный на нас: в нём недоумение, граничащее с осуждением, и интерес… Тот самый сексуальный интерес ко мне. Мне становится тошно, я прячу лицо в изгибе шеи жены, проклиная мир, всех остальных на свете женщин, кроме моих дочерей и сестры, но в первую очередь, свою издевательски броскую внешность. Когда-нибудь это закончится? В такие моменты мне хочется встать куда-нибудь повыше и крикнуть, что есть мочи, так громко, чтоб точно было слышно уж всем: оставьте меня все в покое!!!

Katie Melua — Wonderful Life

Заходим в винный магазинчик и покупаем себе шоколадный ликёр — любимый алкоголь моей жены. По пути в номер выпиваем половину бутылки прямо из горлышка.

— Напоишь меня, я буду болтать…

— А мне нравится! Болтливый ты больше на человека похож!

— Да ладно! А не болтливый на кого?