Но я понятия не имел, что во второй раз в моей жизни от фатального финала меня спасёт уникальное стечение обстоятельств: Лера приехала именно в тот единственный момент, когда меня можно было вернуть, сделай она это на день раньше или позже, послушай она хоть раз меня или Марию, меня бы уже не было на этом свете…
Я очень смутно помню, что произошло тогда, в тот день, плавно перетёкший в вечер, сознание покидало меня и возвращалось вновь, всё, что я помню — это Лера, моя Лера… Её испуганное лицо, попытки мне помочь, она постоянно меня трясла, задавала какие-то вопросы, я помню, как задыхался от нехватки воздуха и невыносимой боли в груди, как жаждал покоя и тишины, но Лера куда-то звонила, потом тащила меня, а когда сообщила, что вызвала скорую помощь, я вспылил на неё, и меня тут же начали мучить угрызения совести, но недолго, потому что… Потому что из всех реальных событий, что случились дальше, я ничего не помню. Реальность для меня уступила место мечтам и иллюзиям. Ну как обычно: я не изменяю себе даже когда умираю.
Тишина и покой, те, которые находятся по ту сторону, очень заманчивы. Они околдовывают, затягивают своей лёгкостью, ясностью, простотой, отсутствием не то, что боли, а физических ощущений вообще, но главное — это мир фантазий и снов, альтернативная реальность, пронизанная волшебством твоих сбывшихся желаний.
Я стою в воде, это тёплое живое море, ласкающее мои ноги своими умиротворяющими волнами. Пейзаж вокруг меня сказочно нереален в своих мягких красках, всё залито оранжевым неестественно ярким светом, кроваво-красные блики восходящего утреннего солнца отражаются в неспокойной морской воде.
Я ощущаю нечто позади меня, то, что полностью владеет мной, моими мыслями и желаниями, вся моя энергия сконцентрирована в этом мгновении, в этом эпизоде из моей реальной жизни, моего неправильного прошлого… И здесь, в этом измерении, я могу его исправить…
Я поворачиваю голову и вижу розовое небо, красно-оранжевый солнечный диск, горизонт и девушку… Мою женщину, будущую мать моих детей, часть меня, моё начало и моё продолжение, половину моей души, все мои возможности и шансы на счастье, запертые в одном этом человеке, и попросту мою жизнь… Именно жизнь, потому что без неё, она оказалась невозможной…
Она проходит мимо, глядя мне прямо в глаза, приглаживая тонкой рукой свои мокрые волосы, но я не любуюсь ею, завороженный, как в тот раз, я хватаю её за руку, держу крепко, сжимая до боли в пальцах, воображаемой боли, я так хочу… Хочу именно так держать её, пусть больно нам обоим, зато надёжно…
Она улыбается, неотрывно глядя в мои глаза своей глубокой синевой, но я не позволяю себе тонуть, не разрешаю теряться и забыть о своём предназначении: я держу её за руку и веду, пока не знаю сам куда, но упорно не отпускаю, ведь не важно, куда и как мы идём, главное, что мы вместе!
Мы выходим из моря, аккуратно ступая по камням, покрытым скользким зелёным налётом, затем долго взбираемся на гору… Я тащу её, но ей проще и удобнее было бы преодолевать препятствия самой, без моей помощи, имея в своём распоряжении обе свои руки, она то и дело спотыкается, мы падаем вместе, она смеётся, пытаясь выдернуть свою ладонь из моей и ухватиться за выступ, но я не отпускаю её руку и ни за что не отпущу…
Нам тяжело, нам сложно, нам трудно и по отдельности было бы намного проще, но я знаю, что выпускать её ладонь из своей нельзя, и сжимаю ещё сильнее, всеми силами держу, сплетая свои пальцы с её пальцами…
Мы взбираемся на вершину горы, покрытую травой с белыми, похожими на пух или шерсть верхушками, и я откуда-то знаю, что называется эта трава «ковыль», ветер заставляет её колыхаться волнами под нашими ногами, мы словно в живом пуховом море, залитом розовым светом.
Я смотрю на море, но вижу не бескрайний морской горизонт, а залив и на противоположном берегу очертания небоскрёбов Сиэтла, и говорю ей:
— Здесь будет наш дом, и построим мы его вместе. Возможно, он не будет таким большим и красивым, как ты мечтала, но зато мы всегда будем вместе, мы и наши дети!
Она смотрит на меня невыразимо ясным, осознанным и уверенным взглядом, в котором я вижу столько мудрости, сколько не видел никогда и ни у кого, и улыбаясь, впервые за всё время говорит:
— У нас уже есть дом! И построил его ты! Огромный, красивый дом! Он там, где мне сейчас плохо и бесконечно больно, возвращайся туда и успокой меня, помоги мне!
Она резко толкает меня, так же неожиданно, как когда-то это сделала моя мать, и я падаю с обрыва, вижу приближающуюся водяную бездну, выкрашенную солнечным светом в горящий оранжево-розовый цвет… И едва я касаюсь её, вся эта сказочная картина меркнет…
Cлышу странный писк, делаю неимоверное усилие, и мои веки распахиваются, чтобы увидеть то же самое лицо, только взрослое, заплаканное, измученное бессонницей и переживаниями, болью и тоской…
Тебе, правда, здесь так плохо, Лерочка, любимая моя! Я вернулся, я с тобой, я не оставлю тебя, не уйду, только не плачь и не смотри так жалобно и обездоленно!
Но она безутешно плачет, глотая слёзы, прижимает мою руку к своей щеке, и шепчет какую-то молитву на старославянском, ведь мою Леру крестили в старообрядческой вере…
Поднимаю глаза и вижу сквозь прозрачное стекло больничного бокса десятки улыбающихся сквозь слёзы лиц, одно из которых принадлежит моему другу и соратнику Тони…
Я сжимаю Лерину ладонь, силясь понять, что происходит и почему на моём лице непонятная штуковина с трубками, но её заплаканное лицо заставляет меня позаботиться в первую очередь о её утешении:
— Я же тебе говорил, они угробят меня! — стараюсь улыбаться и казаться бодрым, но слышу сам свой голос и понимаю, как жалки мои усилия…
— Тебе нельзя говорить. Береги силы! — шепчет она мне в ухо воспалёнными губами, сжимая мою ладонь ещё крепче.
И мы долго живём в своём собственном мирке, несмотря даже на то, что в стеклянное окно бокса постоянно глазеют чьи-то лица, словно мы с Лерой в цирке на арене! Но мне так хорошо, так безумно радостно оттого, что она держит меня за руку, наконец! Ну наконец-то она прикоснулась ко мне! Я счастлив, бесконечно, безмерно, и совсем не хочу думать о своей болезни.
Спустя пару часов приходит Мария, лицо её так же заплакано, как и Лерино, но взгляд совсем другой, мягкий. И я удивлён слышать, как дружелюбно и участливо обращается моя сестра к Лере:
— Лерочка, давай выйдем, тебе нужно выпить кофе и поесть, теперь уже можно расслабиться, врач сказал, он стабилен, лёгкие очистились, теперь точно всё будет в порядке. Давай-давай вставай, иначе им и тебя придётся скоро реанимировать!
Но мы не можем расцепить наши руки, продолжая сжимать ладони друг друга…
— Алекс, опусти её, она трое суток не спала и не ела, дай хоть накормить её! Поспи сам пока, мы вернёмся через часик, не позднее!
Я делаю над собой усилие и отпускаю её руку, закрываю глаза, и только в эту секунду понимаю, как сильно устал за эти пару часов бодрствования рядом с Лерой. На самом деле я боялся закрыть глаза и обнаружить, что её нет, боялся отпустить её руку и опять потерять…
BANKS — Crowded Places
Но отдыхать мне не позволил Тони. Он вошёл в бокс бодро и совершенно не заботясь о моём сне и покое: я ведь всё-таки больной, мог бы быть и поделикатнее! Но у Тони имелся безотлагательный судьбоносный разговор ко мне:
— В жизни каждого из нас случается женщина, Алекс, — заявляет мне друг, многозначительно улыбаясь. — И когда она приходит, мы, смелые и дерзкие львы, в одночасье становимся беспомощными котятами. Мы сами с трудом осознаём ту власть, которую хрупкая женская сущность имеет над нами, но мы бессильны перед ней, мы всего лишь продукт природы. А весь парадокс состоит в том, что в этом не только наша слабость, но и наша сила: женщины могут нас сломать, но они же способны собрать заново, вытянуть из болота, отмыть от грязи, заново приделать руки, ноги, даже голову, если нужно, так ведь Алекс?
