В настоящее время вопрос в его конкретной формулировке гласит так: — какую власть в «буферном» государстве[71] должна поддерживать Япония?

Было бы наивно отрицать, что в настоящий момент она вольна насадить в нем любую желательную ей власть. Но ведь очевидно, что это не решение вопроса. Правильное его решение заключается в том, чтобы найденная «авторитетная власть» оказалась способной окончательно ликвидировать гражданскую войну в крае, помочь жизни войти в колею, а главное — привести Японию и Россию к тесному взаимному сближению, которое объективно возможно и выгодно обеим государствам.

Какова же должна быть эта власть? Самый неудачный ответ заключался бы в том, что таковою должна быть власть формально и открыто японская (оккупация, аннексия). Несостоятельность этого ответа, по-видимому, в достаточной степени сознают, за немногими исключениями, и сами японцы. Во-первых, у них самих не хватило бы сил «переварить» столь огромную территорию. Во-вторых, этот акт уже бесспорно поссорил бы их навсегда с Россией, создал бы «русский ирредентизм»[72], что не входит в их расчеты: все-таки слишком уж ясно, что Россия — не Корея. И недаром они так упорно уверяют об отсутствии у них аннексионистских намерений.

Таким образом, необходима власть русская. Какая же?

Формально большевистская (с коммунистической программой) фактически исключена соответствующим шагом самих большевиков и явно выраженной волей токийского правительства. Остаются две возможности: власть «демократическая», пребывающая в мире с большевиками, но лишенная их одиозной и утопичной экономической программы, и власть активно противобольшевистская, враждебная советской России. Какая же из двух?

Для решения этого вопроса необходимо исходить из реального соотношения русских сил в крае и в России вообще. И, учитывая это соотношение, приходится констатировать, что при нынешних условиях всякую надежду на успех активно противобольшевистского правительства нужно оставить. По тем или другим причинам население Дальнего Востока в настоящее время определенно хочет прекращения гражданской войны и восстановления связи с Россией. Даже читинские камни завопили о гражданском мире (речи в краевом совещании). И таково настроение не только Дальнего Востока. Судя по всему, то же самое следует сказать и об Европейской России, где после полного краха вооруженного противобольшевистского движения революция под напором жизненной логики имеет тенденцию претвориться в нормальную государственную путем естественного и творческого процесса преобразования.

При таких условиях всякая власть с идеологией активной борьбы против советской России будет здесь ненавистной властью и, кроме перманентного междоусобия, она ничего не создаст. Вдобавок, она сможет держаться лишь японской военной поддержкой и падет в тот день, когда этой поддержки не станет. Японские войска принуждены будут втянуться в постоянную борьбу с недовольными элементами, возродится сопочная кампания, красные отряды, подобно ртути, разбегутся по диким сибирским захолустьям и, питаемые помощью с запада, возобновят свои набеги, свой террор. И посылать против них карательные экспедиции — значит заливать воду водой и огнем тушить огонь…

«Японская ориентация» выбитых из жизни русских групп не несет ничего, кроме вреда, ни России, ни Японии, способствуя лишь ухудшению русско-японских отношений. О, конечно, они, эти группы, как гоголевская городничиха, «хоть сейчас готовы на все услуги» по отношению к японским притязаниям. Но вряд ли эта готовность, как «любовь мертвеца»[73], способна что-либо дать живому организму…

4.

А между тем те же самые русские массы, возгоревшиеся теперь стихийным недружелюбием к японцам, могли бы видеть в них своих друзей и добрых союзников. И время еще не упущено. Еще можно вернуть симпатии новой России к ее восточной соседке, которой физическую и духовную мощь она познала в своей борьбе с нею 15 лет тому назад.

Это можно сделать только одним способом: — установлением откровенной и дружественной связи между Японией и русскими демократическими, из революции вышедшими, элементами Дальнего Востока.

Ибо лишь признанная русским центром демократическая группировка может безболезненно ликвидировать гражданскую войну в крае и послужить реальным мостом между обеими великими державами.

Никто из русских не отрицает специальной заинтересованности Японии в нашей дальневосточной окраине. Предоставление ей известных концессий и экономических льгот было бы только справедливым признанием ее национальных прав. Россия ныне не в силах сама эксплоатировать все свои естественные богатства, и тем более немотивированной явилась бы ее неуступчивость в сфере этого вопроса. Словом, экономические интересы Японии будут достаточно обеспечены и при установлении на Дальнем Востоке русской власти, национальной по своему источнику, опирающейся на психологию широких масс и активных элементов населения.

Необходимо еще и еще раз подчеркнуть, что теперешнее недружелюбие широких русских масс по отношению к Японии вовсе не коренится в природе вещей, а всецело объясняется лишь качествами нынешней японской политики, отставшей от быстро текущей жизни. Изменится, прояснится сообразно жизненным требованиям эта политика, — устранится основное препятствие на пути взаимного сближения обоих государств.

Два страха[74]

Что станется с Россией от революции? — Вот мучительный вопрос для всякого, кто ощущает живую ценность русской культуры, и тем более для всякого, кто имеет право и счастье считать эту культуру родною, «своей».

Что станется с Россией от революции? — На пути разрешения этой бесконечно грандиозной проблемы и до углубления в ее подлинное существо приходится сталкиваться с двумя довольно распространенными в наши дни представлениями о характере переживаемого страной кризиса.

Во-первых, указывают на его глубоко разрушительные тенденции. Во-вторых, подчеркивают его не национальную природу, нерусскую основу.

Обоим этим взглядам мне хочется ныне посвятить несколько замечаний «культурно-исторического» порядка, отнюдь не претендующих на какие-либо конкретные выводы в сфере злободневной практической политики.

1.

В самом деле. Не есть ли крутящаяся над Россией буря — сплошное разрушение, «чистое отрицание», безнадежно опустошительное, как порыв осеннего ветра или деревенский пожар в знойный летний день? Не есть ли она — гибель русской культуры или, в лучшем случае, тягчайший удар по ней?

Естественный вопрос современников. Ибо они видят, как горят усадьбы, как умирает устоявшийся быт, такой очаровательный и благородный, как в дни уличных восстаний расхищаются любимые музеи, как тяжелый снаряд разрывается на куполе Благовещенского кремлевского собора, как драгоценности Зимнего Дворца продаются на заграничных толкучках, как исчезает, спаленный пожаром, старый Ярославль… Ибо, кроме того, они воочию наблюдают потрясающее опустошение в рядах тех, кто по справедливости считался ими цветом современной русской культуры, — они видят, как рука убийц поражает Шингарева, Кокошкина, как в кошмарных условиях изгнания гибнет от нелепых тифов длинная вереница виднейших деятелей общественности и науки во главе с Трубецким, как один за другим вырываются из строя русскими пулями популярнейшие русские генералы, как покидают родину лучшие ее люди, как, наконец, умирают от голода Лаппо-Данилевский, Розанов и многие, многие другие…