По крайней мере, в области внешней политики лоцману «правого болотного уклона» не долго пришлось ждать реванша, и когда в Лондоне стали собираться враждебные России дипломатические тучи, — рассеять их был послан никто другой, как «прохладный к революции, но зато технически компетентный» инженер.

Эта ирония судьбы, конечно, не случайна: она неизбежно будет повторяться и в других областях русской жизни, учащаясь по мере выздоровления государства. И если теперь мы переживаем еще период «бестолковицы», то он уже не может длиться долго: победа творческих импульсов революции диктуется всеми факторами наличной русской обстановки.

Ответ налево[156]

(О лояльном сотрудничестве и Новой России)

I

Раньше — еще не так давно — приходилось «полемизировать» исключительно направо, с лагерем эмиграции, с «непримиримой» прессой, громкой и злобной. Истины, ныне становящиеся трюизмами (например, красная армия есть русская армия и что «разлагать» ее непатриотично), казались еретическими парадоксами, едва ли не плодом преступной большевистской инспирации. Шаг за шагом нужно было разоблачать грустное дезабилье правоверно-большевистского короля, изобличать глубочайшую внутреннюю фальшь белой психологии вне белых фронтов — запоздалой отрыжки погибшего движения, бесплодной, как мечи после боя, несообразной, как дым без огня.

Так было раньше, — еще не слишком давно. Теперь положение существенно меняется. И физически, и психологически непримиримая ортодоксия ликвидирована, эмиграция, как духовно-целостная категория, уже не существует. В значительной степени прорвана моральная блокада России, заметно поистерлись грани диаспоры о магнит покинутой родины… Жизнь ушла далеко вперед…

«Караул, — левею!» — этот возглас одного из белых журналистов образно характеризует эволюцию нашего интеллигентского антибольшевизма за последние полтора — два года. Правая среда стихийно «левела», и теперь я уже нимало не удивляюсь, получая из Берлина от одного из недавних сотрудников «Русского Голоса» вполне искренний письменный совет «более решительно и беззаветно подходить к строящейся России, позабыв чересчур медлительные теории спусков и тормозов», а из Петербурга от другого сотрудника той же харбинской черносотенной газеты — почти сочувственные описания чистки столичных университетов от «научно-заслуженных, но чуждых духу времени» профессоров…

Не слишком, признаться, удивлюсь, если и здесь, на месте, многие из «сдвинувшихся» братьев писателей, не жалевших в свое время оловянных перунов по адресу «примиренчества», скоро не менее шустро начнут метать на автора «чересчур медлительных теорий» новые грозные перуны — на этот раз уже за «чрезмерную идейную отсталость» и «слишком узкий, близорукий патриотизм», чуждый духу времени…

О, этот «дух времени»! Могучий, бессмертный дух, старичков генералов капризно пригибающий к стопам удачливых дипломатов революции[157], а этих последних, в свою очередь, вдруг заставляющий почтительно подносить «осыпанную бриллиантами саблю» военным губернаторам «дружественной нации», воплощенным исчадиям откровеннейшего «милитаризма»!..[158]

Впрочем, лучше воздержимся от иронии. В конечном счете «дух времени» никогда не лишен существенной доли мудрости, всегда в известном смысле он, если хотите, — символ «духа вечности». Нужно только уметь различать в нем «увлечения моды», случайную накипь минут — от разумных влияний и толчков «всемирно-исторической Идеи». Нужно только научиться не бежать за ним петушком, а принимать и оценивать его «под знаком вечности», или, вернее, истории…

В частности, теперь, в данный момент, не восторженного стадного «полевения» требует от нас новая Россия, а сознательной поддержки, дружественного, деятельного сочувствия. Довлеет дневи злоба его. В часы опасности, в дни острой внешней борьбы, наше дело, долг русских граждан — не рассуждать, а повиноваться. Когда гремели пушки русско-польской войны под Киевом и под Варшавой, — пагубны и преступны были бы стремления отвлечься так или иначе от непосредственных боевых заданий, как пагубны и преступны оказались аналогичные стремления в годы великой войны.

Но теперь страна, слава Богу, оправляется от военной горячки, переходит постепенно к мирному положению. Страна выздоравливает, усложняется кругозор ее жизни, множатся ее потребности и интересы. Тут уж не обойтись без «рассуждений», пусть еще и умеряемых «политической аскезой», пусть введенных в строгие нормы. О «перепряжке лошадей», конечно, по-прежнему говорить не приходится, эти старо-интеллигентские повадки следует вообще забыть всерьез и надолго. Но «лояльное сотрудничество» уже и сейчас может выражаться не только в слепом повиновении властям предержащем, хронической прикованности к «последнему правительственному распоряжению», но и в самостоятельных движениях мысли, в деловой инициативе, полезной критике, в свободном анализе действительности. Приближается пора рождения в новой России нового «общественного мнения», пусть по существу иного, чем при одиозном «парламентаризме» (без «оппозиционной чесотки»), но по своей идее элементарно-независимого, как и там.

Если, таким образом, нечего уже считаться и спорить с отмирающими элементами зарубежной России, «бить лежачего», — то тем живей и острее становятся внутренне-русские проблемы. Нужно «самоопределиться» в них, найти свое место в процессе заново строящейся жизни, понять стиль и темп этого процесса.

Здесь приходится лицом к лицу сталкиваться с официальной революционной идеологией и вырабатывать свое отношение к ней. «Поворачиваться налево», пристальней присматриваться к мысли и жизни революции. Тем более, что оттуда все чаще и отчетливее доносятся до нас критические отклики на занимаемую нам в настоящее время политическую позицию.

Да, слева нам теперь возражают охотно и нередко. Золотые деньки первоначальных взаимных комплиментов по мере ликвидации острой внешней опасности и по мере расширения и углубления нэпа уступают место спокойному и деловому обоюдному выяснению точек совпадения и расхождения в оценках обстановки. Тем лучше: в атмосфере серьезной критики легче проверить себя.

В частности, в связи с циклом идей «Обмирщения» два возражения особенно усиленно выдвигаются на страницах советской прессы. Оба они подчас повторяются и ближайшими моими соседями слева, российскими и европейскими сменовеховцами. Первое из них я считаю основанным на недоразумении. Второе имеет более глубокие корни и сложную природу. Попробуем разобраться в обоих.

II

Известный большевистский публицист А.Бубнов, характеризуя в «Правде» (от 15 июля с.г.) позицию «Обмирщения», определяет ее как тактику выжидания, отказа от немедленного и активного участи в строительстве новой России. «Выжидайте — вот лозунг профессора Устрялова». Г. Бубнов полагает даже, что мне впору «организовать специальную фракцию выжидающих второго пришествия капитализма в Россию». Мой тезис о «политической аскезе» автор склонен истолковать как своеобразный призыв к тактическому воздержанию, своего рода бойкоту современной советской системы. И, сопоставляя этот, вложенный в мои уста, призыв с нашими пражскими и парижскими формулами 921 года (сборник и журнал «Смена Вех»), публицист «Правды» усматривает в нем их «дальнейшее развитие», напоминающее, однако, «движение рака»: — жизнь идет вперед, а «Устрялов в плену своих старых настроений»…