Я медленно сползаю по стенке на пол. Сажусь, обхватив колени руками, полностью отрешаюсь, смотрю в одну точку перед собой и ничего не вижу: все-все они лицемерные, фальшивые нелюди становятся единым грязным пятном, к которому я равнодушна.

— Девка отлетела! — сквозь туман сознания доносится очередной хохот.

— Она до сих пор одуревшая от счастья, никак не отойдет от близнецов! — тут же получаю порцию крепкого дыма в лицо, от которого слезятся раздраженные давно высохшими слезами глаза.

Но я не чувствую дискомфорт, не чувствую больше издевательств, не вижу этих мерзких тварей.

Так и сижу, давно потеряв счёт времени и почти перестав понимать, где нахожусь, пока меня вновь твердо не хватают под руку и не тащат в неизвестном направлении. Правильно, развлекла народ, теперь еще кого-то буду.

Тянут по ступенькам на верхний этаж, ватные ноги не слушаются, периодически спотыкаюсь. Мне все равно, куда ведут и зачем.

Слышу чей-то голос, словно в тумане. Мне что-то говорят, а я не понимаю, будто на другом языке изъясняются.

Входим в комнату, в которой встречает непривычная тишина. Здесь нет громких терзающих звуков музыки, жутких выкриков, отвратительного гогота лживых людей.

Меня подводят к дивану, слегка подталкивают, чтобы разместилась на нем. По инерции падаю на мягкую поверхность и смотрю вперед немигающим взглядом.

Голос Камиля врывается, пробивая преграды сознания.

— Жаль, конечно, что подпортили мой цветочек! — в его голосе звучат опасные, уже знакомые веселые нотки.

Камиль, пододвинув кресло и усевшись напротив, наклоняется к низкому столику, чтобы наполнить два бокала.

— Детка, ты так разочаровала меня. Как так? Не сберегла себя для меня! — пристально смотрит, с едкой ухмылкой продолжая. — Плохая девочка. А таких плохих девочек я наказываю! — взглядом прожигает, и я понимаю, что больше не чувствую к нему страха.

— Выпей… — жестом указывает на бокал.

Не двигаюсь. С его лица исчезает улыбка, а глаза по-звериному вспыхивают зловещим блеском.

— Давай, пей. Ты мне не нужна полудохлой! — голос звучит уже требовательнее, предупредительно и при этом расслабленно.

Лениво зажигает сигарету: дает немного времени выполнить указания.

Выжидающе смотрит.

Я же полностью безразлична к его приказам, к его словам.

— Я смотрю ты стала слишком дерзкой, деревня? Ты забыла, когда дядя Камиль что-то говорит, что надо делать?

Смотрит пристально, и медленно, не отнимая взгляда, поднимается с кресла.

Подходит. Склоняется ближе, нависая надо мной, и вдруг резко хватает за лицо, приблизив свое вплотную.

— Надо слушаться! — его тон становится угрожающим.

А затем он начинает грубо действовать…

Я не сопротивляюсь и даже не двигаюсь, уже давно нечего терять, все, что могло случиться уже случилось, больше не прошу ни о чем.

Спасительное безразличие захватывает сознание.

Чувствую себя бездушной куклой, которую ломают. Самыми омерзительными методами они стерли меня прежнюю, начиная с лживого предательства и лицемерия Мами, заканчивая близнецами, а Александр с триумфом поставил точку, окончательно изуродовав доверчивую душу.

Лежу неподвижно выпотрошенной наизнанку, безликой, полумертвой оболочкой. Он склоняется надо мной, пристально всматриваясь в лицо.

Получаю легкий шлепок по щеке. Еще один. Чтоб очухалась, в себя пришла.

Избалованный роскошью парень не привык к равнодушию. Вероятно, для многих богатеньких самок его окружения он желанный и идеальный вариант, которого жаждут, хотят заполучить и сходят по нему с ума. А я не такая и его это бесит.

Надо признать: он всячески и активно старается пробудить бездыханное тело. Очень страстно и нежно целует, шепчет милые бредовые комментарии. Одним словом, с вдохновением отдается задаче: пробудить спящую красавицу. Чем дольше не получает необходимой реакции, тем сильнее старается. Вскоре от чрезмерного усердия покрывается потом и начинает тяжело дышать, будто бежит далеко не первый километр.

В отличие от Камиля я ничего не чувствую от поцелуев, от касаний, лишь тошноту, подкатывающую к горлу. Не боюсь и не дрожу от возбуждения. Я напоминаю выжженную пустыню. И душа моя теперь бесчувственная, темная. Куда ни посмотрю, вижу лишь непроглядную тьму. Которая, как оказалось, всегда окружала: в этом городе, в университете, даже в семье. Наивная девочка не рассмотрела эту темноту за блеском роскоши и богатства. Не распознала ложь и лицемерие в фальшивых улыбках.

И вдруг у меня…меня… Срабатывает болезненный триггер, вспоминаю как аналогично гладили мерзкие близнецы. Резко сглатываю, чтобы подавить очередной, сильный позыв тошноты. Еще и еще раз повторяю действие.

Везде одна мерзкая грязь… и его руки в ней и мое тело тоже, внутри и снаружи я вся испачкана, с ног до головы в ней. И в этот момент она настолько переполняет, что буквально выворачивает наизнанку, уже не могу сдерживать ее в себе. Меня резко скручивает от сильнейшего позыва, едва успеваю свеситься с кровати, как безжалостно рвет.

Закрываю глаза. Так и зависаю вниз головой, тяжело дыша.

— %:№:№" какой-то! — сквозь невыносимый шум в ушах слышу глухой голос Камиля.

О, какое это для него унижение… девушку стошнило от его поцелуев…

Затем после жуткого гробового молчания Камиль, тщательно замаскировав лицо от проявления чувств, ровным глухим голосом велит:

— Вали, деревня…! Что я чувствую?

Ничего. Ни радости от чудесного спасения, ни ликования. Все та же пустота, безразличие, апатия и нежелание жить твердо поселились в моем сознании.

Наверное, должно быть страшно от этого зародившегося бесчувствия? В таком темпе недалеко и до психического расстройства. Впрочем, уже с десяток я, вероятно, приобрела.

***

Покидаю логово похоти и разврата. Порыв холодного колючего ветра тут же ударяет в лицо. Снова ничего не чувствую, ведь, как уже говорила, я мертва внутри.

Медленно бреду по дороге с абсолютно пустой головой. Совсем не боюсь, что сейчас уже стемнело, путешествую в полном одиночестве по трассе. Не боюсь окончательно измотать силы, выдохнуться и насмерть замерзнуть. Не боюсь опасных преследователей. Страшнее того, что уже произошло быть не может.

Когда устаю идти, ледяными дрожащими пальцами в кармане нащупываю мобильный телефон, возвращенный «заботливой» Мами.

В полубредовом состоянии сажусь в приехавшее такси и на заднем сидении машины отключаюсь.

Полная версия 30 главы доступна в сборнике эротических сцен к мажору.

Возвращаюсь домой поздно вечером. Уставшая, обессиленная, лишенная красок жизни, полностью выпотрошенная. Закрываю дверь и на ватных ногах присаживаюсь на пуфик, чтобы перевести дух после изнурительной поездки.

Сижу долго. В тишине и темноте, наедине со своей жестокой судьбой.

В квартире нет посторонних звуков. Так и должно быть, по моим подсчетам до возвращения матери с работы в запасе имеется несколько часов для того, чтобы привести себя в человеческий вид и хотя бы скрыть видимые следы преступления. К примеру, освежиться и почистить зубы (плохо пахну сигаретами и одеколоном Камиля). Эмоциональное состояние вряд ли получится, также легко подлатать. Ста лет не хватит для того, чтобы вернуть хоть намек на радость в моей жизни.

Когда начинаю раздеваться, непрестанно думаю об этом и вдруг краем глаза замечаю легкий свет в гостиной, чего обычно не бывает, если нас нет дома. Впрочем, перед уходом кто-то из нас мог забыть его выключить?

На цыпочках прохожу чуть глубже и с ужасом вздрагиваю: я в небрежно застегнутой блузке, с оторванными пуговицами в некоторых местах, а в гостиной — мама, удобно устроившись на диване, после рабочего дня отдыхает с кружкой чая за просмотром телевизора.

Сейчас так не хочется никого видеть, слышать, говорить, фальшиво улыбаться, желаю просто запрыгнуть в кровать и отгородиться одеялом от жестокой действительности.