— Пусть дорогая мамочка тебе поведает о своих отношениях с моим отцом! А также пусть признается, благодаря кому дочка поступила в самый известный университет и кто отвалил кругленькую сумму для дочки своей содержанки?

Его лицо озаряется триумфом победы, когда видит, как мой гнев иссекает, как жестокие слова воспринимаются мной и усваиваются в голове. После чего во мне начинается медленное осознание сказанного, а следом и неизбежное принятие. Все мои раздирающие на части эмоции он может вживую лицезреть. Видеть и наслаждаться тем, как мне плохо и больно, но ему этого не достаточно. Слишком мало. Надо больше боли и унижения, гораздо больше! Поэтому он приближается, наклоняется и тихо говорит, при этом продолжая триумфальное уничтожение врага:

— Никто не смеет поднимать на меня руку. Я… уничтожу… тебя…! — яростно шепчет на ушко, наслаждаясь моим шоковым состоянием.

Остальные не слышат угрозы. Для всех любопытных и даже для мамы он вежливо и холодно кивает, веля тем самым продолжить вечер. Перед уходом он вспоминает о своем облике и переходит на едкие замечания:

— Почему ты такая безрукая! — оглядывает свои испорченные брюки. — Не забывай, где находишься и сосредоточься на работе, а не бездельничай! Всем за работу! Немедленно!

Как ни в чем не бывало он отдает любопытным зевакам приказы. А я тем временем застываю на месте из-за шока и боли, лишь лениво провожаю взглядом удаляющуюся спину Александра.

К сожалению, я поняла и приняла чудовищные слова, сказанные о матери. Достаточно увидеть виноватое, расстроенное лицо мамы, чтобы получить подтверждение. Да, и зачем Александру врать о таких вещах?

— Сашенька … я …

— Мам, это правда? — слабым голосом перебиваю её.

— Да… Я… — мама запинается, пытаясь подобрать правильные слова, но это мне не нужно. Нет желания и сил на длительные обсуждения.

— Не сейчас, потом, — опять перебиваю, не могу сейчас иначе. — Мне надо домой, предупреди, пожалуйста, Эдуарда Константиновича?

А в маминых глаза столько боли и слез, что не могу оставить ее без хоть какого-то утешения или объяснения:

— Всё хорошо, просто мне надо побыть одной. С огромным выдохом облегчения переступаю порог дома Алмазовых, при этом вспоминаю, как совсем недавно думала, что хуже уже быть не может. Но судьба-кудесница, как всегда, удивляет, распорядившись иначе.

Сбежав с работы, последний час я активно борюсь со слезами. Вероятнее всего, с виду напоминаю сумасшедшую девушку, которая бездумно идёт-бредёт по ночному городу, не разбирая дороги. Впивается пальцами в волосы, зачем-то тянет за них, словно пытается их вырвать. В отчаянии крутит головой и, более того, постоянно выкрикивает воздуху: «нет»! Встречные люди провожают её странными взглядами, не понимая, отчего же незнакомка лопочет себе под нос неопределенные междометия и разговаривает сама с собой.

А меня не волнует общественное порицание, я полностью поглощена горем и просто не могу… не могу понять действий родной матери. Отказываюсь! Отказываюсь понимать мотивы мамы!

Слезы болезненно жгут веки. Ощущение: будто бы со спины врасплох нанесли гнусную рану, которой не ожидаешь от близкого человека. И из-за нее очень болит где-то под ребрами.

Мне так сложно принять и смириться с полученной информацией…

Первая: этот мужчина заплатил за мое поступление, а я, глупая, наивно предполагала, что самостоятельно заслужила право учиться в университете.

Вторая и самая ужасная: мама ради денег стала любовницей Эдуарда Константиновича…

Я не понимаю и не принимаю эту мысль. Не могу понять маминых действий. Идут ли люди на подобное ради денег? Неужели она решила продать себя ради нашего блага? Неужели могла опуститься до такого?

Ужасные назойливые мысли сводят с ума.

В подавленном состоянии вскоре я подхожу к главной реке, пролегающей в центре города. Сначала меня мучает желание: кричать, плакать, визжать, топать ногами как когда-то в детстве, затем дохожу до яростной мысли подойти к группке фотографирующихся девушек напротив моста и спросить:

«А ты? Ты на какие жертвы шла ради денег? Или у тебя всё просто в жизни? А твоя мать опускалась до женщины, продающей своё тело?»

Я реально боюсь сорваться и начать кричать на прохожих, поэтому сторонюсь, ухожу дальше и дальше от реки. Бегу и бегу, смахивая подступающие слезинки. Пока сладкая мелодия уличных музыкантов на главной площади не привлекает мое внимание. Она останавливает мой хаос. Она медленно ослабляет мою агрессию и боль. Она приглашает послушать её и успокоиться и я, ведомая дивной мелодией, нахожу пристанище в уличном многолюдном кафе. С чашкой горячего чая. С прекрасным видом на сияющий разноцветными огнями мост через реку.

Громкое журчание вод, тихое завывание ветра, сигналы проплывающих катеров и прогулочных кораблей, приятный голос певца, раздающегося с площади для заинтересованных слушателей — все звуки вместе сливаются в потрясающую мелодию ночного кипящего жизнью мегаполиса. И именно она заставляет испытать острый приступ одиночества. Когда мне тяжело, всегда мама помогала справляться с проблемами, а теперь мне даже некому позвонить. Я совсем одна…

Но вдруг какая-то мысль начинает лихорадочно пробиваться сквозь грусть и одиночество. Какие-то воспоминания…

Перед взором всплывает одна красивая кудрявая девушка, которая единственная в этом ужасном городе отнеслась ко мне более или менее по-человечески.

А что будет, если ей позвонить?

Сперва я, полная решимости, уверенно вынимаю телефон из куртки и нахожу требуемый номер, но уже через секунду замученная сомнениями одергиваю палец, опасаясь показаться назойливой. Я сражаюсь с собой несколько минут, но вскоре чувство одиночества берет верх. Без родного маминого плеча оно слишком сильно давит сегодня. Страх показаться навязчивой проигрывает, и я набираю Мами.

Уличный музыкант как будто ради меня сменяет мелодию на более тихую медленную, что позволяет поговорить без помех. Мами долго не отвечает. К тому моменту я уже подумываю сбросить вызов и продолжить мысленную беседу с собой. Но всё же слышу в трубку ее ответ:

— Да! Сашка, ты что ли!? — звучит как всегда бодрый и веселый голос девушки.

И меня вдруг поражает одна мысль: я ниразу не видела ее грустной или подавленной. Какая поразительная сила духа!

В телефоне раздается внезапный грохот, будто бы что-то звонкое, наподобие бокала или тарелки, упало на пол и разбилось. Рассерженная Мами разумеется комментирует произошедшее, взрываясь праведным гневом:

— Да, заткнитесь, олухи!? У меня важный разговор! — затем возобновляет общение со мной. — Я тебя слушаю. Снова завистливые курицы разбушевались?

— Нет, что ты. Прости, пожалуйста, за столь поздний звонок…

Мами фыркает над моим заявлением и говорит что-то про программу «Спокойной ночи малыши», которая еще даже не началась для детишек, после чего велит мне всё без утайки подробно рассказывать. Я долго собираюсь с мыслями и раздумываю о чем стоит упоминать, а о чем нет. Несмотря на сложившиеся обстоятельства, мне все равно не хочется очернять имя матери, поэтому принимаю решение поведать в общих чертах о проблеме.

— Понимаешь… мама мне всегда казалась безгрешной, самой правильной и самой честной. А сегодня я узнала, что она поступила ужасно и мне теперь кажется, что мой мир рухнул. Всё теперь не такое, как прежде.

Никогда бы ни подумала, что буду делиться самым сокровенным с девушкой, которую видела всего несколько раз. И пусть мы плохо знакомы, но во мне уже родились самые теплые чувства по отношению к ней. С ней действительно тепло и спокойно, как со старшей сестрой, которой никогда не имелось.

По затяжному молчанию я прекрасно понимаю, что дала слишком мало информации для формирования хоть какого-то мнения, но Мами вновь поражает буйной энергией:

— Героиня поселка, не грусти, а то сиськи не будут расти! Я не знаю сути проблемы, но могу посоветовать: НЕ ПАРИТЬСЯ! Вот, если бы твоя мама заразилась СПИДОМ, то тогда это был трындец! А если это не СПИД, то всё ок! Пообижайся на нее денёк и прости! — девушка весело хохочет над своим юмором.