—  Я тебе перезвоню.

—  Обещаешь?

—  Обещаю. Беги.

—  Глеб… — я отрываюсь от стены и медленным шагом направляюсь к двери. —  Продолжай обо мне думать, ладно? Так мне легче — знать, что ты тоже мучаешься.

Я возвращаюсь в клуб в прекрасном настроении. Один-единственный звонок творит чудеса: депрессивное состояние сменяется счастьем и улыбкой, мне хочется кружиться и даже танцевать! Он обо мне думает. Постоянно думает!

— О-о, ну по твоему лицу всё понятно, — качает головой Яна.

— Что тебе понятно? — я присаживаюсь за столик и тянусь к недопитому коктейлю.

— Позвонил, объяснился, а ты его простила.

— Воронцов не объяснялся, потому что не за что, но обещал перезвонить завтра.

По телу прокатывается тепло, ускользающее куда-то вниз живота. Мне так сильно не хватает нашей близости, поцелуев и жаркого секса. Неужели я правда думала, что когда-нибудь смогу без него?

— Закажем ещё по коктейлю? — спрашивает подруга.

— Нет, с меня хватит. Артём уже ушёл?

— Да, но оставил визитку. Позвони ему на днях, нужно обсудить детали вашего сотрудничества.

Уже через полчаса я уезжаю из клуба на такси, а Янка встречает старых знакомых, поэтому остаётся ещё немного потусить. Лёгкая эйфория растекается по венам, кружит голову и заставляет сердце учащённо биться в груди. Сегодня ночью я точно не усну. Буду долго-долго прокручивать в голове каждое сказанное Глебом слово, его интонацию и смех. И почему мне кажется, что это то самое начало чего-то большего? Большего, чем просто секс.

На следующий день я иду сдаваться Льву Борисовичу. Материал я знаю, но не настолько хорошо, как ему того хотелось бы. Он недовольно качает головой, когда я тяну билет и не могу связать два слова.

— Крылова, я буду вынужден принять меры!

— Я учила, но эту тему не до конца поняла. Если вы позволите мне вытянуть новый билет…

— Ты издеваешься, Вероника? Я давал тебе почти месяц, чтобы выучить предмет, а ты пришла ко мне нулевая.

Он опускается в высокое кресло и презрительно смотрит на меня своими маленькими глазками. Мы с ним не поладили с самого первого дня, хотя он давно знает моего отца. Можно сказать, что это по протекции Льва Борисовича меня приняли в вуз.

— Я сообщу родителям, Крылова. Хватит кормить меня завтраками.

Сначала я расстраиваюсь, конечно, но потом мне звонит Глеб и я обо всём забываю. Приходится прогулять следующую пару, чтобы вдоволь с ним наговориться. Он спрашивает, как мои дела, о себе почти не рассказывает. Я пытаюсь уловить, что происходит у него на заднем фоне, но получается с трудом. Там голоса мужчин. Возможно, его сослуживцев. Глеб рассказал мне вчера, что находится за три тысячи километров от нашего города. Я сверилась по карте и почему-то подумала, что это где-то на Северном Кавказе. Опасно там и нелегко, поэтому я теперь волнуюсь за его жизнь ещё сильнее.

Мы разговариваем чуть больше получаса. В наших диалогах ничего о будущем — только настоящее. Сложно что-то загадывать, когда мы друг от друга настолько далеко, хотя мне, как мечтательной девушке, очень хочется. Для начала примерить на себя образ его верной женщины, которая будет всегда ждать, а потом и жены. Я хотела бы от Воронцова детей. Не одного, много. Уже сейчас.

Как только он улетел, я по глупости купила тест на беременность. Мы почти всегда предохранялись, но где-то в груди теплилась надежда, что защита нас подвела. Бывает же такое? Скорее всего, Воронцов обрадовался бы новости о моей беременности. Он любит детей, а я люблю его, но выполнив все необходимые инструкции, я горько усмехнулась — на тесте была одна чёткая полоска. В тот же день у меня начались месячные, которые окончательно разбили мои девичьи мечты.

Глеб обещает перезвонить завтра. Просто сказка! Я завершаю вызов, выбрасываю стаканчик с недопитым кофе и иду на выход из университетской столовой. Сегодня у меня съёмка love story в красивой тематической студии.

В тот же день я заболеваю. Повышается температура, и горло болит. Наверное, это всё же последствия того, что вчера в клубе я стояла на морозе раздетая. Глеб будет злиться, если узнает об этом, поэтому, засыпая, я решаю ничего ему не говорить.

Я сплю до обеда, пропускаю занятия и просыпаюсь лишь потому, что слышу вибрацию своего телефона. Искусно врать у меня, к сожалению, не получается: голос сонный и сиплый, поэтому Воронцов сразу же меня раскусывает.

— Не делай так больше, — просит он меня.

— Больше не буду. Просто разговаривать в клубе у меня не получилось бы. Там слишком шумно.

— Перезвонила бы позже, Ник. В чём проблема?

— А вдруг ты не ответил бы?

И почему он не понимает таких простых, казалось бы, вещей?

Воронцов прощается, но обещает набрать уже вечером. Мне кажется, что теперь я буду жить от звонка до звонка. Интересно, как долго продлится его командировка? Дней десять? Две недели? Неужели месяц?

Отец приезжает с работы пораньше и просит к нему зайти. Он молчаливый и мрачнее тучи. Я заранее знаю, что дело касается недовольного препода, которому я завалила предмет.

У нас четырёхкомнатная квартира: одна спальня моя, другая — родителей, третья комната — гостевая, а самая маленькая — выделена под кабинет. Там тёмная мебель и мало света, но отцу нравится. Он проводит там примерно восемьдесят процентов своего времени.

— Можно? — я приоткрываю дверь.

— Проходи!

Грозный голос отца заставляет затрястись поджилки. Я кутаюсь в тёплый халат, потому что меня всё ещё знобит, и прохожу внутрь кабинета.

— Сядь, Вероника!

— Что-то случилось, пап? — спрашиваю осторожно.

— Я сказал: сядь!

Плюхнувшись в кресло, я отвожу взгляд в сторону и делаю вид, что с интересом разглядываю расставленные на столе портреты: мой, мамин и родителей отца. Их уже нет в живых.

— Скажи мне, Ника, почему, когда я мотаюсь по судам, пытаясь спасти собственную задницу, ты только и делаешь, что прибавляешь мне проблем?

— Тебе Лев Борисович позвонил?

— Лично! Лично, блин, в офис приехал! Ты не могла сама урегулировать этот вопрос? Я дал бы денег!

— Денег? Да он меня весь учебник заставил выучить! — возмущаюсь я.

— Двадцать тысяч, и вопрос решён, но прежде мне пришлось выслушать, какая у меня никчёмная дочь, — повышает голос папа.

Я вжимаю голову в плечи и испытываю горькое разочарование. Похоже, что я не так поняла преподавателя. Он намекал на взятку, а я пришла к нему с почти выученным предметом. Мог бы прямо сказать, что ему от меня нужно на самом деле!

— Я всегда говорила тебе, что строительство не моё.

— А что твоё? Гулянки? Мальчики? Фотки? Что, блин, твоё?

Спорить с ним бесполезно, поэтому я молчу и мечтаю о том, чтобы наш разговор поскорее закончился. Если я буду вступать в дискуссию, то это будет нескоро.

— От тебя одни проблемы, Ника! В двадцать лет у тебя лишь ветер в голове, а ты хочешь, чтобы к тебе как ко взрослой относились.

— Какие от меня проблемы, кроме того, что я рассталась с Ромкой и не сдала стройматериалы?

Лицо отца становится багровым, он ослабляет галстук и готовится к новой тираде на тему моей проблемности, но в дверь неожиданно звонят. Я вздрагиваю, а он удивлённо прищуривается. Похоже, никто из нас не ждал гостей

Я слышу мамины шаги в коридоре, шум голосов и хлопанье двери. Она проходит в кабинет с огромным букетом в руках, и первое время я никак не могу понять, что эти цветы предназначены именно мне.

— Курьер принёс, — поясняет ошарашенная мама. — Сказал передать Нике.

Крупные кремовые розы в бессчётном количестве оказываются у меня на коленях. Они упакованы в красивую обёртку, невероятно нежные и сладко пахнут. Посередине торчит записка, которую я осторожно вынимаю под пристальным взглядом родителей. В горле начинает першить ещё больше, когда я понимаю, что правда может вскрыться в эту самую секунду, но в записке всего лишь два слова, которые понятны только двоим: «Выздоравливай, мелкая».