— Достаточно, Ник, — я пытаюсь мягко отстранить её от себя.

Она мотает головой, подключает к губам и пальцы: издаёт ртом влажные звуки и ласкает мошонку. Выглядит решительной и охрененно соблазнительной.

— Я серьёзно, мелкая. Хватит, — произношу более требовательно. — Хочу тебя.

Подхватив Нику под локти, я ставлю её на ноги. Она пошатывается и вцепляется в мои плечи. Губы влажные от слюны, зрачки расширены и лихорадочно горят. Я беру её на руки и несу в нашу спальню.

Мягко опускаю на матрас, тянусь к прикроватной тумбе, где обычно лежат презервативы, и разрываю упаковку. Руки дрожат, как у подростка, потому что Ника разводит ноги в стороны и показывает, насколько она уже мокрая. Промежность поблескивает от её возбуждения, она касается себя пальцами и медленно массирует клитор. Специально меня провоцирует.

— Глеб, ты не передумал меня к себе забирать?

— Я не меняю своих решений, Ника, — отвечаю как-то хрипло.

— Тогда давай без презерватива? — она не требует, а просит.

— Зачем?

Я ставлю её на четвереньки, глажу спину и ягодицы, а затем упираюсь членом между половых губ.

— Ты же сказал, что меня заберёшь…

— Через три месяца, Ник, — я толкаюсь в неё одновременно с тем, как произношу эту фразу.

Она стонет и пытается уловить услышанную информацию. Не так я хотел сообщить ей об этом, но уже поздно... Внутри неё тесно и горячо. В такие моменты не то что разговаривать, а даже думать тяжело.

Похоть застилает глаза, я двигаюсь быстро и беспощадно, выбивая из неё громкие стоны. Мы всё обсудим и на серьёзные темы поговорим позже. Будет всё, что она захочет: секс без презерватива, свадьба, дети. Сейчас рано и не до этого.

Ника кончает громко, ярко и дрожит при этом всем телом. Сдавливает мой член, обмякает, поэтому приходится держать её крепче, чтобы не упала. В глазах рябит, тугая волна удовольствия захлёстывает меня с головой, и после финальных рывков мы одновременно падаем на смятую постель.

— Три месяца — это много… — наконец произносит Ника, когда приводит дыхание в норму.

— Не готова? Я пойму.

— Шутишь? Готова, конечно... Просто, Глеб, я хочу от тебя ребёнка. Как раз к тому времени, когда ты вернёшься, он будет активно пинаться у меня в животе.

— В три месяца ребёнок не пинается, — усмехаюсь я. — Поэтому давай повременим с экспериментами, ладно?

Она ненадолго замолкает, словно обиделась, но не перестаёт прижиматься ко мне. Переплетает наши пальцы, а затем чувственно целует кожу на груди.

— Глеб, мне очень-очень жаль, но завтра меня весь день не будет.

— Кого-то из подружек снимаешь?

— Не совсем. Это съёмка нового уровня, —  увиливает Ника от вопроса.

Ника

— Ты правда сказал моему отцу, что я твоя женщина? — спрашиваю я с придыханием.

— А разве не моя? — усмехается Глеб.

Я начинаю глупо улыбаться и смущённо при этом опускаю глаза. Тепло его кожи невероятно согревает. Я живу в этой квартире вот уже три дня, но все ночи без Воронцова были неуютными и холодными, хотя нельзя не отметить, что именно здесь я чувствовала себя спокойнее всего.

Как и ожидалось, родители не смирились. Мама продолжала звонить мне несколько раз на дню. Сначала она разговаривала спокойно и приводила аргументы и доводы, почему я не должна строить отношения с Глебом, но потом срывалась на крик и бросала трубку. Я не злилась на неё за ту пощёчину, хотя до сих пор внутри всё сжималось от непонимания и горечи. Щека в такие моменты вновь горела.

Отец вёл себя куда спокойнее. Звонил раз в день и твёрдым командным голосом велел возвращаться. Я не слушалась его, и тогда в ход шли угрозы: никаких поблажек и карманных расходов. Меня это не пугало. Не сейчас, когда я знала, что нужна Глебу так же сильно, как и он мне.

Я в деталях расспрашиваю Воронцова о разговоре с папой. Сердце трепетно бьётся в груди, потому что он пролетел три тысячи километров ради меня! Глеб обозначил свои серьёзные намерения перед отцом, дал ему понять, что не собирается отступать, а остальное — ерунда. Три месяца пролетят очень быстро — я в этом уверена. Я буду с нетерпением ждать.

— Ты сразу же за мной вернёшься? — я легонько целую его в губы и жмурюсь от восторга. — Как только закончится командировка? Ты сядешь в самолёт и прилетишь?

— Ты можешь ждать меня уже в Москве, Ника. Обустраиваться, подбирать себе вуз.

— Боже, Глеб… Сегодня звучит столько неожиданных слов, я просто не верю в то, что всё это происходит со мной по-настоящему.

Я перекатываюсь на живот и подпираю голову рукой. С такого ракурса видно мою грудь, но я не стесняюсь, позволяя Воронцову пристально меня рассматривать. По коже пробегают мурашки, а низ живота обдаёт жаром. Кажется, мы перешли на новый этап отношений, и пока Глеб предлагает мне переехать в столицу, мысленно я уже вышла за него замуж и родила троих детей. Маленьких таких, хорошеньких, с синими, как у него, глазами.

— Я бы с удовольствием упаковала чемоданы уже сейчас, но не могу. У меня много заказов на съёмки. Да и учёба… нужно завершить семестр и только потом забирать документы.

— Зачем, если тебе не хочется?

— Отец заплатил за учёбу, да и Янка… Она пошла в этот вуз только из-за меня. Будет неправильно — бросить её так резко.

— Ника, жертвовать своими делами и интересами в угоду кому-то — насилие над своей личностью.

— Глеб, пойми меня, пожалуйста. Я не могу подвести людей! К тому же столицу я совершенно не знаю. Потеряюсь там, заблужусь. Коротать время в родном городе, где у меня есть бабуля, друзья и знакомые, куда проще.

Воронцов не спорит. Перебирает пальцами мои спутанные волосы и думает о чём-то своём. Он не хочет, чтобы я оставалась здесь, потому что родители на меня давят. Глеб это понимает и волнуется, но, если в ход пойдёт тяжёлая артиллерия, я подключу бабулю. Маме тридцать восемь, но она до сих пор её побаивается.

После недолгого разговора я спохватываюсь и вспоминаю, что мой мужчина голодный, а мы всё ещё лежим в постели! У меня не слишком много продуктов в холодильнике, но кое-какие примитивные блюда я могу приготовить.

После ужина Глеб вновь жадно меня берёт. Бодрый и ненасытный, он ласкает мою грудь языком, царапает шею и ключицы своей щетиной, даря нереальное удовольствие и поднимая меня до небес. Мне страшно, что кто-то из гостей на завтрашнем торжестве заметит мелкие засосы чуть выше груди и на шее, но останавливать Глеба я не могу и не хочу. Мне важно, чтобы эти часы, что мы проводим вместе, были не просто хорошими, а идеальными.

Именно по этой причине я не говорю Воронцову, что утром еду на съёмку к Захаровым. Он будет злиться, хотя Ромка никогда не давал повода думать о себе плохо. Сейчас его чувства наверняка остыли. Мы не вместе почти два месяца.

Глеб не слишком любит Рому, что вполне логично и закономерно. Я, например, терпеть не могу его бывшую жену, хотя ни разу в жизни её не видела. А ещё просто ненавижу любовницу Олю, которую мы встретили однажды в супермаркете. Этот короткий эпизод запечатлелся в моей памяти навсегда. Никогда бы не подумала, что я могу испытывать настолько сильную ревность.

Не успеваю я заснуть, как в пять утра звонит будильник. За окнами темным-темно, глаза слипаются от недосыпа, потому что легли мы в первом часу ночи.

Быстро приняв душ и уложив волосы, я готовлю себе завтрак. Глеб крепко спит, и это немудрено — у него был сложный день: перелёт и разговор с моим отцом, а потом много часов утомительного секса.

Я надеваю удобный брючный костюм бежевого оттенка: узкие брюки, такого же цвета пиджак и белую рубашку. Волосы оставляю распущенными, а на лицо наношу совсем немного макияжа: лёгкий перламутровый блеск для губ, тушь и пудру. Фотографу лучше всего быть незаметной на торжестве.

Я забираюсь на кровать и напоследок целую Глеба. У него тёплые губы, от которых почти нереально оторваться.

— Ты куда так рано? — спрашивает Воронцов, открывая глаза.