— Мозг своеобразная штука, — Ян падает на кровать, даже не спрашивая разрешения. — Иногда я просто отбрасываю тот факт, что ты — это ты. Дочь Авдеева, была на практике в Испании… Иногда ты — просто Соня из больницы, забавная медсестра с обворожительной улыбкой. Это кажется безумием, но это… Что-то вроде гибкой психики. Память просто отбрасывает ненужное, чтобы не быть всё время в напряжении.

— Я понимаю. Уж поверь, я понимаю, — шепчу, прикрывая глаза. Мужчина лежит так близко, можно просто протянуть руку и коснуться его. — И что? Это помогало тебе? Помогало выдержать меня рядом, притворяться заинтересованным? Ты попал в больницу ради этого? Чтобы меня…

— Нет. Твой отец устроил для меня аварию, повезло, что я выжил. Меня запихнули в ту больницу, скажем так, друзья. Сначала не хотел оставаться, а потом решил, что смогу что-то узнать.

— И я…

— Нет. Я не знал, о том, что ты дочь Авдеева. Уже после, узнал сразу две новости: и о беременности, и о родственных связях. После того, как у нас был роман.

Я задыхаюсь от этих слов, давлюсь ими. Мотаю головой, словно пытаюсь отбросить. Потому что это всё меняет. И от этого ещё хуже. Если поверить, что Ян ничего не знал…

Значит, он так легко отказался от меня. Это не было планом или попыткой мести. Просто я ничего не значила тогда, не была приоритетом или важной деталью.

— Кто такая Ада? — спрашиваю, стараясь увести тему. — Ты о ней говорил…

— Моя подруга, из приюта. Мы вместе росли и ненавидели друг друга. Она чуточку сумасшедшая, всегда пыталась ударить первой и нападала. Отбиться от неё было непросто. Мы оставили друг другу шрамы, а после стали заклятыми друзьями.

— Странная дружба.

— Хочешь выжить — нужно учиться драться до последнего.

— Мне тоже так нужно? Если я вдруг стану жестокой и бесстрашной…

— Ты не такая, и поверь мне, это хорошо. К тому же, кто-то боялся остаться без оливок.

— Ян!

— В выживании не должно быть слабых мест, никогда. Я допустил ошибку, завел семью и после по этому ударили. Теперь вот снова…

— Семья это не ошибка. Нельзя так говорить о детях, — бурчу, сильнее укутываясь в одеяло. Глажу живот, словно успокаивая ребенка. — Наш малыш не ошибка.

— Млять, Сонь, я не об этом. Конечно, не ошибка. Я никогда так не говорил и не скажу. Просто семья — это слабость и риск.

— Тогда…

В горле сухо, а в голове мелькают картинки. Воспоминания, которые я сегодня пыталась запереть как можно дальше. Не думать, не анализировать, не спрашивать.

И всё равно произношу с горечью:

— Почему тогда у тебя есть другая?

Где-то в глубине души я ненавижу себя за подобные вопросы. Что не могу удержаться и лезу к Яну, когда это совсем не моё дело. Ну, есть у него кто-то, это меня не касается.

Но вопрос не вернуть обратно, а мужчина внимательно рассматривает меня. Приподнимается на локтях, хмурится. Жалею, что уже поздно притвориться спящей.

— Начнем с того, что моя личная жизнь тебя не касается.

— Я знаю, — киваю, ощущая горечь внутри. Она, как кислота, стекает ниже по телу. Свинцом наполняет живот, вызывая желание спрятаться. — Прости, я просто…

— Второе. У меня никого нет, золотко. Твоя ревность беспочвенна.

— Я не ревную! Вот ещё, — фыркаю, но когда мужчина тянется к моему животу, не отталкиваю его. — Я просто видела в окно. Тебя, с ребёнком и девушкой. И…

— И решила, что у меня есть семья, но при этом я переспал с тобой?

Жму плечами, потому что объяснений нет. Просто сковало всё тело, когда увидела Яна с другой. Жаль, что нельзя разлюбить человека просто по желанию. Щелкнул пальцами и всё прекратилось.

Я не могу разобраться в себе, слишком сложно. Ян преступник. А ещё он не самый внимательный и милый мужчина. И похитил меня, не стоит забывать. Ну и грубиян, ладно.

Но при этом я знаю, каким он бывает. Не только в больнице, когда пытался затянуть меня в койку. Но и даже здесь, когда всплыло, что я дочь Авдеева.

Успокаивает, терпит мои вечные слезы, хотя мог просто накричать и отправить восвояси, закрывая эту тему. Мол, реветь нельзя, кто-то ещё бы и прикрикнул, что у меня гормоны шалят.

— Это жена моего друга, — Ян объясняет, а я улыбаюсь. Натягиваю на лицо одеяло, чтобы он ничего не заметил. — Сын Миры и Царя обожает меня, мы столкнулись случайно. Мне просто нужно было подышать свежим воздухом.

— А мне?

— А с тебя хватит прогулок. Завтра выйдем с утра, после мне на работу. Останешься с охраной, так тебя устроит?

— У меня всё равно нет выбора.

— Ты права.

Разговор медленно затихает, нет больше вопросов. И уж точно не собираюсь обсуждать легкость внутри. Просто знакомая, чужие дети, никого у Яна нет.

Жду, когда Волков уйдет. Но он не спешит, даже не двигается. Продолжает касаться моего живота, словно надеется почувствовать толчок малыша.

Наблюдаю за его сосредоточенным выражением лица. Внимательным, цепким. Меж бровей пролегает глубокая морщинка, глаза чуть сощурены. Кажется, что Ян полностью напряжен, совсем не расслабляется.

— Мы так ничего и не выбрали, — он едва улыбается, но взгляд остается таким же холодным. — Оливки я закажу, если что-то ещё — скажешь охране, они привезут. Без меня из квартиры не выходи.

— Значит, охране можно заходить внутрь?

— Да, тебе не нужно быть в одиночестве и бояться. И о подобном, Сонь, говори сразу. Может, мы и не друзья, но я пытаюсь заботиться о тебе и ребенке.

— Тогда можешь сделать кое-что для меня? Это… Тебе не понравится, я знаю. Но сейчас у меня всего одна просьба. И если бы ты…

— Я не отступлю. Не буду спасать твоего отца и не прощу его. Я раздавлю Авдеева так, как нужно было сделать пять лет назад. Никакой пощады, прощения. И даже то, что ты мать моего ребенка, не повлияет на меня.

— О! Я хотела попросить о другом.

Меня обжигает стыдом, потому что я даже не подумала об этом. Ни разу не задумалась, как я могла бы помочь отцу. Он в опасности, и даже если папа ужасный человек — он все ещё мой отец.

Но я настолько была увлечена собой и своими проблемами, что даже не думала, что кому-то может быть плохо. Что я могла бы что-то узнать или помочь, объяснить Яну, что месть ничего не решит.

— Что тогда?

— Проверь своих людей, данные, что угодно. Проверь тех, кто рассказал тебе об Испании. Я прошу, чтобы ты ещё раз открыл этот вопрос и убедился, что я не виновата.

Ян ничего не ответил и не пообещал. Он просто поднялся с кровати и оставил меня в одиночестве, плотно прикрыв за собой дверь. А я всю ночь не могла уснуть. Ворочалась в постели, думала и думала.

Мне нужно, чтобы Волков поверил мне. Потому что если он будет считать меня убийцей… Наверняка, он что-то придумает. И заберет у меня ребенка, попытается.

Похитил меня, похитит малыша. Это вопрос времени, пока мужчина сообщит об этом. Или примет решение. Или… вообще начнет задумываться. Я бы не позволила убийце моей семье быть рядом.

Это логично, пусть и царапает внутри. Вызывает дрожь и приступ тошноты от мысли, что я могу потерять ребенка. Обхватываю руками живот, стараюсь дышать чаще.

Если Ян убедится, что это клевета или ошибка — всё решится. Он не отпустит меня, я понимаю. Начинаю понимать, как всё устроено. Я не могу сбежать, но могу подстроиться.

Гибкая психика, да.

Мы с Волковым похожи.

Утро я встречаю с некой удовлетворенностью. Я счастлива и радуюсь происходящему. Открываю банку оливок и, вооружившись вилкой, включаю телевизор.

Всё наладится, я уверена. Я смогу выжить в этом мире, ради своего малыша. Не позволю чужим людям воспитывать его. А через время — даже если через год или два — всё наладится. Я вернусь к учебе, буду фельдшером, буду помогать людям.

Позитивный настрой помогает. Я даже не вздрагиваю, когда Ян выходит из своей спальни. Хмуро осматривает меня, а после направляется к кофемашине. Слушаю, как перемалываются зерна, гудит техника.