Старик сдернул укрывавшие мальчишку шкуры. Хакмар невольно вскрикнул – на грудь ему упало что-то холодное. Вскрикнул снова – старик принялся втирать в ожоги склизкую серую мазь.

– Терпи, – пропыхтел старик, растирая снадобье по его груди и животу. – Пузыри твои смазать надо, а то скоро на тебе живого места не останется.

Ничего себе – терпи! Он тут лежит, накрепко связанный, а какой-то северный старикашка захочет – ожоги ему смажет, а захочет – голову снесет. Военизированный дедушка. Хакмар покосился на меч на бедре старика. А за отворотом мехового сапога – явно нож… И в углу еще, между прочим, копье. Лук со стрелами на низком, грубо сколоченном столе. Хакмар торопливо отвернулся – рядом с луком он увидал свой собственный меч. Уже неплохо…

– Вроде одетый ты был, и в сапогах – а пузыри даже на пятках! И как тебя угораздило! – возмутился старик, наклоняясь над ногами мальчишки.

Хакмар мгновенно принялся тихонько шевелить стянутыми жестким ремнем запястьями. По вискам покатился горячий пот. Да-а, это тебе не чудский плен – тут так просто не развяжешься!

Старик закончил смазывать ожоги у Хакмара на ногах, повернулся и насмешливо поглядел в лицо парню – будто знал, чем тот только что занимался. И о полной неудаче всех попыток развязаться тоже догадывался. Захлопнул туесок с мазью, с заботливостью любящей бабушки накинул на своего пленника шкуры и снова уставился на мальчишку взглядом, острым, как… как у Хакмарова отца во время внутриклановых разборок с нарушителями.

– Есть хочешь? – прервал повисшее молчание старик.

– Только пить, – облизывая пересохшие губы, пробормотал парень. Не ел он очень давно, но сейчас его трепал не отпускающий жар, и о еде даже думать было противно.

Старик молча налил воды в кружку. Хакмар затаил дыхание – вдруг развяжет руки? Тогда один прыжок к мечу и… Но развязывать своего пленника седой воин не собирался. Он сам приподнял Хакмару голову и поднес кружку к губам. Мальчишка жадно припал к краю.

– Ну? – отставляя кружку в сторону, угрюмо бросил старик. – Попил? Рассказывай!

– Что? – настороженно спросил Хакмар, еще раз пытаясь пошевелить скрученными за спиной руками. – И вообще – вы кто такой, чтоб меня спрашивать? Связали меня зачем? Я ни в чем не виноват!

Старый воин усмехнулся в седые усы:

– Я – здешний воевода. И я тут решаю – виноват не виноват. А вот ты кто такой и откуда взялся?

– Я… Я… – Мысли Хакмара лихорадочно заметались. Гордо молчать – а толку-то? Отвечать – а что? За все это время он почти не встречался с людьми и даже не сообразил, что надо придумать какую-нибудь правдоподобную историю! – Я… Стойбищный я! – выпалил он. – В смысле… Жил в стойбище. С дедом и бабкой. Их мэнкв съел, а меня бабка в этом… – Как же их глиняная печка называется? А, вот… – В чувале спрятала!

– Угу-угу, – покивал старик. – У дороги как оказался?

– Так по следам мэнква пошел! – торопливо сказал Хакмар. Пусть старик думает, что он – охотник. По следам вот ходит.

– Угу-угу, – снова покивал старый воин. – Отомстить, однако, захотел. За деда с бабкой. Да, не удивляюсь – любой захотел бы отомстить, коль ему такую счастливую жизнь порушили. Стойбище-то у тебя – побогаче иного города было, раз у вас детворе на одежку бесценную сталь цепляли, – продолжал старик, поднимая на весу любимую кожаную куртку Хакмара и с любопытством разглядывая стальные заклепки на наручах. – А такими игрушками у вас небось даже пискуны в колыбельках игрались? – он поднял Хакмаров меч за рукоять. – Напялил, однако, на себя этакую одежонку – ничего не скажешь, самое то для тайги, – встряхивая кожаную куртку, протянул воевода, и в голосе его четко прорезалась насмешка. – Меч взял – у вас в стойбище все на охоту с мечами ходили, пошел к дороге и там перестрелял всех мэнквов… – Он сделал долгую паузу. Льдисто-серые глаза пристально буравили вжавшегося в угол мальчишку. – Из небывалого лука, которого никто у нас сроду не видывал.

– Я… Я этот лук нашел! – не выдумав ничего лучшего, выпалил Хакмар.

– Угу-угу, – старик даже не удостоил такую неумелую ложь ответом. – У вас на юге все такие… находчивые? – Он взял со стола берестяной свиток с храмовой печатью. – Вот любопытственно мне, старому, чего ж ты такого еще… хм… – он усмехнулся в усы, – нашел, что Храм велит тебя казнить на месте? – и он многозначительно покрутил свитком.

Мальчишка почувствовал, как внутри стало еще жарче. Этого он не ожидал. Жрицы не поверили, что он утонул? Неужели они так боятся нового черного кузнеца, что успели оповестить о нем даже таежные крепости? А что будет в больших селениях? Как ему теперь искать Донгар Кайгала? Мальчишка яростно рванул связанные руки – бесполезно! Исподлобья он затравленно уставился на откровенно ухмыляющегося старика. Просить? Умолять? Напоминать, что он ему и его воинам жизнь спас? Что он вообще, как полный чуд, всех пытается спасти, а его тут же начинают казнить – все, даже чуды? Да пошли вы к Эрлику – не дождетесь!

– Ну так казни, пень старый! – с откровенной ненавистью процедил он сквозь зубы. Может, так оно и лучше, чем заживо гореть!

– Вежливому-то обращению, видать, не учили, – откровенно издевательски покачал головой воевода. – Ну, коли сам напросился, парень, так получай! – И собственный Хакмаров меч взлетел у связанного мальчишки над головой…

У старого воеводы отвисла челюсть… Его беспомощный полуживой пленник по-змеиному извернулся на лавке, продевая самого себя в кольцо связанных рук – стянутые запястья оказались спереди! Мгновенным движением вскинул руки навстречу воеводиному клинку. Вот чурбак, без пальцев останется! Воевода дернул лезвие назад…

Но парень уже кубарем скатился с лавки и тут же пружинисто вскочил. Ремень на запястьях был перерезан, а в руке недавний пленник уже сжимал собственный меч воеводы. Старый воин ошалело уставился на опустевшие ножны на бедре. И когда успел выдернуть?

– Лихо! – с невольным уважением пробормотал он. – Только хоть с мечом, хоть без меча – тебе, парень, отсюда не выйти.

– Я попробую, – все так же сквозь зубы процедил мальчишка, плавно перетекая в боевую стойку.

– Не красуйся, – поднимая необыкновенный клинок – аж к рукояти прикоснуться счастье! – воевода тоже изготовился к бою. – Я в стольких драках побывал – не такому сосунку, как ты, со мной совладать!

Вместо ответа противник молча кинулся на воеводу. Выпад, отскок, снова выпад – и через мгновение старый воин с изумлением обнаружил, что вынужден уйти в глухую оборону. Его собственный меч в руках мальчишки с бешеной стремительностью мелькал вокруг, проскальзывая в любую щелку. Воевода почувствовал быстрый укол боли – сперва в руке, потом в ноге, в плече… Он начинал выбиваться из сил. Легкий, как перышко, клинок в его руках показался неимоверно тяжелым… Атакующий со всех сторон сразу противник все взвинчивал и взвинчивал темп. Задыхаясь и хрипя, воин вдруг понял – этот паренек, которого он, несмотря ни на что, не принимал всерьез, может делать с клинком такое, чего ему, старому рубаке, и не снилось. Воевода отчаянно отмахнулся мечом – и тут же его хлестко ударили по руке. Меч юркой рыбкой вывернулся из его хватки, взлетел в воздух и будто по собственной воле хлопнулся на ладонь мальчишке. Парень крутанул оба клинка, окутавшись сплошной вертящейся завесой стали. Воевода попятился, представляя себе, как это стальное колесо сейчас вырвется на двор его крепости и с маху врежется в беспорядочный строй ошеломленных воинов. Попытался выхватить из-за сапога нож, но стальной вихрь прошелестел у самого его лица…

Воевода судорожно вздохнул. Мальчишка стоял, совсем по-детски привстав на цыпочки, чтоб дотянуться до горла старого воина и жестко зажать его шею в перекрестье двух мечей. Одно движение запястий – не по-детски сильных, – и воевода останется без головы. Сжимающий клинки парень холодно и спокойно глядел ему в лицо.

– Ей-Торум! – прохрипел старый воин. – Выходит, глупый я был, необразованный – считал, байки все это насчет мастеров из пещер, которые могут зайца на бегу мечом побрить.