– Ну раз такая проницательная, то слушай… Я очень не люблю, когда у меня возникают вопросы; причиной вопросов является близкий человек; а ответа на вопрос я не вижу. Или не понимаю.

– Так задавай свои вопросы, – удивлённо поднимает брови Алтынай. – Я тебя что, хоть чем‑то когда‑то обижала?

– Не обижала… Первое. Насколько я вижу, около двух полусотен людей уже прибыли. По первому твоему слову, после сообщения, переданного им на словах почти мальчишкой. – внимательно смотрю ей в глаза, наблюдая за её реакцией. – Буквально сразу, как ты позвала, побросав все свои дела. Как я понимаю это только начало. Люди ещё будут и будут прибывать, вплоть до пары тысяч под этими стенами. В течение дня или двух.

Она медленно кивает, не отводя взгляда, со словами:

– Всё верно. Так а вопрос‑то у тебя… какой ?

– Гхм… Это и есть вопрос. – Запинаюсь, потому что самому становится смешно от собственного косноязычия. – Когда мы жили в стойбище, я не видел, чтобы у тебя было какое‑то особенно привилегированное положение. А тут, целый народ по первому слову выполняет приказы маленькой девочки. Мне это не понятно. Вопрос: как так? Надеюсь, понятно спросил…

– Не уверена, что поняла вопрос, – напрягается она, – но что именно тебе не ясно? Десятники и сотники, не выполнившие задание или не явившиеся по зову хана, приговариваются к смерти. Это закон. Если их проступок менее серьёзен, им надлежит лично явиться к хану. Объяснить причины… А какой смысл десятнику являться ко мне сейчас, на зов, без своего десятка?

– А ты хан? – спрашиваю в лоб.

– Тамга у меня. – Уверенно кивает Алтынай. – Нового хана не выбирали. В ханской юрте осталась только я, ты не в счёт, ты гость. Хана же может и не быть на месте, но это не отменяет грозящих кошу и людям опасностей. Не отменяет и того, что могут быть другие необходимости срочного сбора Орды. По очень разным причинам.

– Какая интересная процедура мобилизации, – бормочу. – Только не спрашивай… А как ты этими тысячами управлять завтра будешь? Буде они тут соберутся?

– У меня разговор с Наместником, – снисходительно улыбается, как ребёнку, Алтынай. – На этот разговор мне ничьего разрешения не нужно. Я взрослая. И от имени отца с чиновником говорить вполне и могу, и имею право. Орда в разговоре не участвует, только стоит в поле временным лагерем. Со мной, в качестве сопровождающих, пойдут два‑три сотника, из тех, что постарше. Но в разговор вмешиваться не будут. Только стоять рядом.

– Удивлён до полного изумления, – только и присвистываю. – Система оказалась сложнее, чем я был готов услышать… А если что‑то в разговоре с Наместником идёт не так…

– В случае оскорбления дочери Хана, либо бунчука Хана, либо подобного, либо в случае любого ущемления части народа либо всего народа, Орда сама знает, что делать, – терпеливо завершает Алтынай.

– Мда… – продолжаю демонстрировать неподдельное изумление.

Многогранностью и определённой предусмотрительностью.

Создателя всех этих социальных и командных инструментов Орды.

– Я, конечно, знал, что у вас военная демократия, – бормочу сам себе, но вслух. – Но увидеть в действии… НЕ СПРАШИВАЙ!

– Один ради всех, и все ради одного, – опять пожимает плечами Алтынай. – Это закон. Уже давно.

А я лязгаю зубами.

__________

Примечание 1.

Конақ‑үй = гостиница на сегодняшнем языке;

Конақ=гость;

үй=дом

Примечание 2.

https://ru.wikipedia.org/wiki/Яса

К сожалению, текста Ясы не имеем. НО лично мнение автора: Орда не могла не иметь аналога принципа «один за всех и все за одного».

По целому ряду косвенных признаков (децимация, делёж добычи поровну, строгая индивидуальная ответственность за сокрытие добычи, смерть за мародёрство, и т. д. и т. п.)

После объяснений Алтынай, смеюсь про себя над парадоксальностью задействованных процедур и инструментов, Заставивших людей откликнуться на мимолётный призыв маленькой девочки. Видимо, тему легитимности власти в Степи я ещё не понимаю и не чувствую…

– В твоём вопросе были две ошибки, – продолжает Алтынай, между делом достав полотняный мешок с орехами из ближайшего баула и бросая по одному их себе в рот. – Первая. В десятке не было мальчиков, только взрослые воины. И гонцами были только взрослые воины.

– О второй ошибке можешь не продолжать, – перебиваю её. – Ты сейчас снова затянешь о ловле малахая. И о том, что уже можешь чуть ли не семью кормить.

– Ну да, – снова просто пожимает плечами Алтынай, придвигая мешок с орехами мне. – Сам же понимаешь. Зачем тогда глупости говоришь?

– Гхм… Ладно… Вот вторая причина моей досады. В ближайшее время тут соберётся несколько десятков сотен здоровых мужчин. Все с оружием, готовые воевать. Стоят компактным лагерем в полёте стрелы от города. – Собираюсь с мыслями, как бы поделикатнее поднять ещё один важный с моей точки зрения вопрос. – У них есть определённые потребности. Это потребности взрослых мужчин, ты понимаешь, о чём я. Из своего обычного образа жизни они вырваны почти мгновенно, минимум на неделю, твоим приказом. По моему личному опыту, такие большие количества людей с оружием в руках, рядом с мирным городом, это всегда масса трудностей и бед. Каким бы идеальным ни было войско.

Ничего не скрывая, смотрю ей в глаза.

– Я понимаю тебя, – не отводит взгляда Алтынай, абсолютно при этом не волнуясь. – Но я сейчас понимаю тебя, как дочь хана, видевшая больше других, потому что много где бывала… А не как дочь своего народа. Я не знаю, в каком войске ты служил раньше, но ты просто не знаешь Законов Степи и Правил Орды. Есть правило: «Каждый воин получает своё оружие из рук непосредственного командира перед началом похода или битвы». Воины прибыли, но разрешения достать оружие не получили. Если я завтра не скажу, то и не получат.

– Почти успокоила… Как насчёт остального?

– Ещё одно правило: «Под страхом смертной казни, запрещено воинам грабить, даже врага, и мародёрствовать, покуда командующий не дал разрешения…». То же самое за насилие над женщинами, девушками либо девочками. Разрешения я не давала. – Алтынай серьёзно смотрит на меня. – Ладно, я же вижу, что ты не успокоишься. Да и ночевать нам всё равно где‑то надо, не в город же идти… Пошли ночевать в лагерь. Сам на всё посмотришь. Согласен? Может быть, на все свои странные вопросы сможешь себе ответить самостоятельно. Не задавая их вслух.

Развожу руками и поднимаюсь вслед за ней.

__________

Соглашаясь с моим предложением, Алтынай соглашается пройтись до лагеря пешком.

В лагере наблюдаю на удивление хорошо организованный процесс: уже частично поставлены походные шатры, какие‑то люди разводят огонь, что‑то варят…

Меня удивляет то, что все, встретившиеся нам по пути, поприветствовав Алтынай, потом идут здороваться и со мной, как со старым знакомым. Протягивая при этом то кусок вяленого мяса, то курт, то лепёшку.

Когда достигаем центра лагеря и Алтынай находит какого‑то человека, которого разыскивала (кажется, в ранге сотника), у меня уже еды с собой на полноценный ужин.

Перемолвившись с этим самым сотником буквально парой слов, Алтынай кивает на ближайший шатёр:

– Спим сегодня тут.

Затем она забирает у меня из рук половину лепёшки и кусок мяса, садится на уже кем‑то постеленную кошму, закрывает глаза и жуёт с закрытыми глазами. Видимо, сбрасывая всё же серьёзное для тринадцатилетнего ребёнка напряжение…

– Не понимаю. Когда я тебя вёз от пашто вначале, я не увидел Орды: была толпа народа, где‑то даже несчастная. – Тоже прикрываю глаза и говорю вслух, что приходит на ум. – И уж никак не упорядоченная. По крайней мере, похожего на порядок я ничего тогда не увидел. А сейчас вижу тех же людей, но уже как единое целое. Странно…

– Надо быть женщиной, чтобы чувствовать, как мать: нет надежды – всё равно что нет войска. – непонятно отвечает Алтынай, не открывая глаз, почему‑то я это чувствую . – Тогда мы видели непобедимого врага, грядущий голод. Грозивший неизбежной смертью нашим детям. Угроза смерти детей очень плохо сказывается на порядке и дисциплине войска. Кроме того, лично я тогда  ещё не отвыкла от брата, привыкла полагаться на его решения. А твоё внимание в тот момент было сосредоточено больше на мне, чем на окружающих. Ты и сейчас считаешь меня маленькой девочкой, а уж тогда… Согласен?