– Почему?! – Еркен мало не с пеной изо рта безуспешно рвётся из рук джигитов. – Как не собирался?!

Очевидно, потрясения не прошли для старика‑туркан бесследно. И, кроме иссушающей душу страсти, в его душе не осталось места ничему иному. – Я специально узнавал! Наместник тоже Дуррани! Они же из одного племени?! Почему не собирался?!

– Не всегда вместе с белой бородой приходит мудрость, – громкий голос Атарбая перекрывает смех пуштунов. – Иногда седина в бороду приходит в одиночестве. Старый ты дурак…

– Как ты разговариваешь со стариком?! – роняя капли слюны на одежду, продолжает бесноваться в руках молодых Еркен. – Что это всё значит?!

– Наместник из хеля ачакзаи. А это – малик из нурзаи. – Смотрит на Еркена, как на пустое место, Атарбай. – И те, и те действительно каум Дуррани. Но эти два хеля друг другу кровники чуть не со времён Пророка, да благословит его Аллах. Наместник Провинции этого малика даже на порог не пустил бы. Вернее, может быть, и пустил бы. Но не выпустил бы…

– Больше вопросов нет? – обращается к Атарбаю Ахтар.

Тот отрицательно качает головой.

Ахтар кивает кому‑то из Дуррани; тот встаёт и, ни слова не говоря, буднично перерезает горло связанному пленнику. Конвульсивно выбивающему дробь ногами по земле.

– Мне есть ещё что сказать, – продолжает сказавшийся Ахтаром старик‑пуштун. – Мы, Каррани, не договаривались ни о чём ни с сидящими здесь Дуррани, ни с Гильзаями. Мы вообще только тут и встретились. Возможно, Дуррани и Гильзаи думают иначе. Но от имени Каррани, благодарю род дулат за приглашение.

Старик покидает своё место и, пройдя открытое пространство, останавливается перед дочерью степного хана. Затем достаёт из‑за полы одежды завёрнутую в шёлк лепёшку.

– Я немало прожил, и намерения других людей иногда видны мне ещё до начала их действий. – Старик‑пуштун бросает нечитаемый взгляд на тело пленника, лежащее на земле. – Если бы туркан хотели плохого, им бы не было нужды звать нас всех сюда: испачканный кровью кинжал прячут в темноте. И не зовут других людей, чтоб его получше спрятать при свидетелях.

Старик обводит тяжёлым взглядом абсолютно всех присутствующих.

– У Каррани нет сейчас другого хлеба, – Ахтар говорит на пушту, но слово «нан», которое он использует, на многие тысячи конных переходов понятно всем правоверным (да и не только им одним): и племенам пушту, и народам дари, и кочевникам‑туркан, и даже живущим далеко на юг пенджаби.

– Между нами нет вражды, – Ахтар разламывает сухую лепёшку, протягивая половину девочке‑туркан. Сам откусывает от своей половины.

Дочь степного хана, понимая слово «нан», молча откусывает от своего куска, передавая остаток высокому лысому спутнику, который, доедая оставшийся кусочек хлеба, переводит ей все слова пуштуна.

Ахтар коротко кивнув им обоим, возвращается на своё место.

_________

Лично мне по Еркену всё было ясно уже давно. Просто доказательств не хватало.

Планируя вместе с Алтынай дальнейшие шаги, мы добросовестно рисовали наши «таблицы» не один десяток раз: проблемы были понятны, но не находилось решения.

Пока Алтынай, мыслящая нестандартно, не предложила свой план.

Который и сработал на все сто.

Раушан и Сауле, кстати, сразу после всего выговаривали мне, что я зря упрекал Еркена ещё и за старость. В нём, типа, хватало и своего дерьма, и возраст‑де трогать не стоило: не по понятиям.

Лично у меня они своими упрёками вызвали только невежливый смех: ещё там, один мой начальник, по имени Еркен Раимжанович (бывают же совпадения!), был на 25 лет старше меня. По работе мы с ним очень не ладили: он напирал на возраст, авторитет и личные интересы на югах. А я предлагал рассматривать нашу с ним иерархию с позиций компетентности и профессионализма.

Вот как‑то на профессиональный праздник, Раимжанович был выпивши и вещал, сравнивая: «У нас в языке старость – только с уважительными эпитетами. Белая Борода, … т.д. А у вас в языке что? Только грубости и неуважение! Старый дурак, старый пердун, старый козёл…»

Говорить бабулям, что мыслю я всё же не на туркане, я, понятно, не стал.

А они, кажется, восприняли мой смех с обидой.

_________

Примечание 1: по личному опыту, слово «НАН» (ХЛЕБ) действительно понимают все, от Астаны до Исламабада.

В Индии лично я не был, но говорят, что даже индийцы понимают.

_________

Mishertob = старейшины

BADAL = месть

«ақ сақал» = «белая борода» по‑русски

хель = род

– Спасибо за приём, – благодарит один из пуштунов, не вставая, впрочем, из‑за стола.

– Но, кажется, у нас осталось ещё одно незаконченное дело? – подхватывает Ахтар, глядя по очереди на меня и на Алтынай. – Хотя, скорее даже просто разговор.

Мы решили сесть рядом, поскольку всё происходившее сегодня больше касалось туркан и пуштунов. Все прочие гости расположились чуть поодаль.

– Дело осталось скорее у нас, а не между нами. Стадо, – кивает Алтынай после того, как дожидается моего перевода. – Находится на маленьком плато, за вот теми горами. В одном дневном переходе от нас. Со стадом десяток пашто из тех, которые изначально нападали.

– Тоже нурзаи, – добавляю. – Кажется, у них в этот раз здорово не досчитаются мужчин этим летом…

– Вы намерены забрать стадо обратно и всё сделать самостоятельно? – обращается один из Дуррани лично во мне, не уточняя подробностей.

Перевожу Алтынай, вопросительно поднимая бровь.

– Конечно, – удивляется Алтынай. – А они предлагают что‑то иное? Например, молиться Аллаху, чтоб те десять человек образумились? Не буду смеяться вслух…

Перевожу на пашто без каких‑то эмоций, наши собеседники молча кивают, грустно глядя кто на стол, кто себе на руки.

– У нас есть способ сделать всё тихо, без риска для нас. Это во‑первых. Зачем нам кто‑то ещё? Стадо всё равно наше. – Добавляю от себя (поскольку Алтынай это всё от меня уже слышала, мы это обсуждали). – На суд либо сколь‑нибудь справедливое разбирательство в этой Провинции рассчитывать не приходится. Как и на саму справедливость, если только ты сам её не творишь своими руками. По счастью, у Орды есть оговоренное право защитить себя по своему усмотрению. Но есть и ещё один момент. Скажите, уважаемые: что скажут все без исключения пашто, если у любого хеля получится вначале украсть стадо туркан; потом быть пойманными с поличным, а в конце концов всем десятком выйти сухими из воды, без наказания? Либо быть наказанными символически?

Пуштуны хмуро глядят нам меня и не отвечают. Потому на свой вопрос им отвечаю я сам:

– Все ваши между собой будут говорить, что туркан можно не опасаться. Что за преступление (которое по вашему же Пашто‑Валлай карается смертью) дурачки‑туркан всего лишь грозят пальчиком, как малым детям; и, по тупости своей, всех пойманных затем отпускают на четыре стороны. Значит, что? – Все по‑прежнему тяжело молчат, глядя на меня. – Значит, дурачков‑туркан можно щупать на упитанность регулярно: всё равно ведь они всех отпускают.

Пара бородачей молча кивает, остальные всё продолжают смотреть на меня.

– И мой встречный вопрос вам, уважаемые. Начнём с Дуррани. Что бы вы сделали, угони я ваше стадо, убей трёх человек ваших и подними руку на любую вашу женщину?

– Орда туркан в своём праве, – хмуро отвечает после паузы кто‑то из Гильзаев. – Никто не спорит. Но это не делает данный разговор слаще, легче либо приятнее для нас…

– С другой стороны, будет глупо не спросить в лоб. Раз тут собрались мужчины и разговор открытый. Мы можем как‑то решить вопрос выкупом? Либо работой для вас? Есть ли возможность выкупить у вас жизни этого десятка? – говорит второй из Дуррани, явно лишь для очистки совести.