— Как там у вас? Всё в порядке?

— В полном. Я железо кую, Потапыч грибы сушит. Хлюпень рыбой нас завалил — всё за русалку благодарит.

— Слушай, Чупав! Сколько у тебя леших вокруг Лопухинки?

— Пара десятков наберётся. Вот болотник только один — плохо там с болотами.

— Болотника я знаю. Слушай, попроси леших поближе к деревне держаться. Тут какая-то муть творится, я пока разобраться не могу. Если что — я сигнал подам.

— Какой сигнал? — поинтересовался Чупав.

Я задумался.

— А я откуда знаю — какой? Какой-нибудь подам.

— Ну, ладно. Сейчас свяжусь с ними.

Я убрал зеркальце в карман. Джанибек пристукнул яйцом о край стола, аккуратно очистил скорлупу.

— Что будем делать, Немой?

— Вы отдыхайте. Только все не спите — дежурьте по очереди. А я прогуляюсь по деревне.

Джанибек улыбнулся и понимающе кивнул.

Я вышел на крыльцо и поёжился.

Брр! Прохладно!

В небе ярко светила полная луна. Над тёмными полями низко стелился молочно-белый туман. В огороде трещала запоздавшая цикада.

Давай, Немой! Перекидываемся!

В голове звонко щёлкнуло. Опьянения как не бывало.

Ночной мрак из чёрного превратился в бледно-серый. Теперь он совсем не мешал видеть. Запахи ударили в нос. Еле слышные звуки стали громкими, отчётливыми.

Я выгнул спину, с наслаждением запустил когти в крепкое дерево крыльца и потянулся.

Одним прыжком перемахнул забор и побежал по улице к пустому терему Хворобы.

Бесшумно ступая, я бежал вдоль обочины. Мокрая от ночного тумана трава сбрасывала на меня холодные брызги росы, заставляя ежиться. В канаве довольно урчали лягушки, обожравшиеся комарами.

Если в тереме никого — наведаюсь к мельнице. Неплохо бы внимательно поглядеть, что там творится. И желательно — без старосты.

Я добежал до терема и затаился в тени забора.

Окна первого этажа были слабо освещены. В них беспорядочно двигались смутные тени.

Во дворе терема стояла телега с впряжённой в неё лошадью. Лошадь мирно щипала траву, изредка взмахивая ушами и хвостом.

Так я и знал, бля!

Ладно, сейчас мы посмотрим, чем они там занимаются!

Я прошмыгнул к боковой стенке высокого крыльца.

Входная дверь была плотно закрыта.

Подождав несколько секунд, я взбежал на крыльцо. Прислушался. Внутри дома отчётливо раздавались шаги, но к двери они не приближались.

Вот и охеренно!

Я поддел толстую створку когтями, поглубже запустив их в сухое дерево. Хер там! Дверь была то ли плотно закрыта, то ли вообще заперта.

Тогда я встал на задние лапы, а передними уцепился за витую медную дверную ручку. Холодный металл неприятно обжёг подушечки лап.

Я всем телом повис на ручке и потянул дверь на себя.

Бля! Точно, заперто!

Соскочив с крыльца я побежал вдоль высокой стены, ища приоткрытое окно, или ещё какую-нибудь лазейку.

Все окна были наглухо закрыты. А вот лазейка нашлась.

Небольшое, высотой в половину бревна, окошко вело в подвал терема. Такие окошки делают, чтобы воздух не застаивался внутри подвала, и нижние брёвна стены не гнили от сырости.

Я проскользнул в отверстие, всмотрелся в темноту и мягко спрыгнул на влажный земляной пол.

Где-то невдалеке слышались негромкие голоса. Я побежал в ту сторону.

Подвал под теремом Хворобы оказался настоящим лабиринтом. Путаница проходов и коридоров, двери, которые вели в бесчисленные кладовые. Лестницы, уходящие наверх.

Всё это было заставлено ящиками, бочками и мешками, и вдобавок — завалено хламом, вроде сломанной мебели.

Случайный человек давным-давно переломал бы здесь ноги и умер в одиночестве от голода и жажды, не найдя выхода.

Из-под завалившегося на бок трёхногого кресла метнулась жирная крыса. Я одним прыжком догнал её, перекусил пополам и проглотил вместе с шерстью и костями.

Вкуснятина, бля!

Облизав морду, я побежал дальше.

Из открытого люка на земляной пол падал широкий квадрат тусклого света. Двое человек, кряхтя от натуги, подавали наверх какие-то тяжёлые ящики.

Я узнал кузнеца. Второй был мне незнаком. Скорее всего, я видел его в толпе у моста, просто не обратил внимания.

Так, а что за ценную херню они писдят из боярского подвала?

Я подкрался поближе.

Ящики, как ящики. Крепко сколочены из толстых досок, наглухо закрыты деревянными крышками. Небольшие, но очень тяжёлые, судя по тому, с какой натугой поднимал их напарник кузнеца. Он шумно дышал, на заросшем чёрной бородой лице выступили крупные капли пота.

Сам кузнец поднимал ящики легко. Только играющие под рубахой мускулы выдавали их тяжесть.

Ящиков было около десятка.

Когда последний из них оказался наверху, кузнец и его подельник быстро выбрались наверх по деревянной лестнице. Тяжёлая крышка опустилась на проём люка. В подвале стало абсолютно темно.

Ловя чутьём собственный след, я опрометью метнулся обратно к окошку. Времени у меня было ровно столько, сколько нужно мужикам, чтобы дотащить первый ящик до двери.

Я успел. Прыгнул к крыльцу и распластался в траве.

Дверь над головой открылась. Доски крыльца заскрипели, прогибаясь под тяжёлыми шагами. Затем ящик с негромким стуком опустили в телегу.

— Фух! — сказал Архип и рукавом вытер пот со лба.

— А может, зря мы это? — испуганно спросил второй. — Добро-то боярское.

Я узнал мельника.

— Нет больше боярина! — ответил ему Архип. — В тюрьме сидит, вот-вот на плаху пойдёт.

— А если простит его князь? Вернётся Андрей Дмитрич, а мы...

— Такое не прощают, — злобно отрезал Архип. — Да не трясись ты! Мы ведь что сейчас делаем? Боярское добро от обыска прячем. Что в этом плохого? А остальное решим, когда эти уедут.

— Князь неспроста обыск затеял, — не унимался мельник. — Знает он что-то.

— Ничего он не знает! — сплюнул Архип. — Сопляк твой князь. С одного стакана окосел. Я весь вечер слушал, о чём они говорят. Им бы только в Старгород поскорее вернуться, к бухлу и бабам. Пусть ищут — всё равно ни хера не найдут. А вечером я их в бане напарю, угощу, да и спроважу наутро.

Под левой передней лапой у меня зачесалось.

Бля, блох подхватил, что ли?

Я потёрся грудью о траву, но зуд не проходил. Наоборот, стал невыносимым.

Да что за хрень-то?!

Ипать! Это мне кто-то на зеркальце трезвонит! Нашли же время!

Я чуть не взвыл от невыносимой чесотки.

— Ладно, — сказал Архип. — Не хер рассиживаться. Пошли за ящиком.

К тому времени, как они перетаскали ящики, я весь исчесался. Зеркальце трезвонило, хоть ты тресни!

Наконец, последний ящик был погружен. Архип уселся в телегу и чмокнул губами. Лошадь неохотно тронулась.

Остальная троица пошла вслед за Архипом. Я дождался пока они отойдут шагов сто по улице, и шёпотом взвыл:

— Перекидываемся, Немой!

Щёлк!

Я уселся прямо в траву под крыльцом, выхватил зеркальце из кармана и ткнул пальцем в стекло.

— Да?!

В стекле отразилась расстроенная Глашка. В её глазах стояли слёзы.

— Немой! Ты почему не отвечал так долго? С бабой был?

Бля!

— Глаш, я в засаде!

— А почему шепчешь? Ясно! Бабу разбудить боишься?!

— Разбойников я спугнуть боюсь!

— Точно? Ну-ка, покажи — что вокруг тебя?

Охереть!

Я повёл зеркальцем вокруг. В стекле отразился тёмный боярский терем, забор и лопухи.

— Жуткое местечко! — оценила Глашка. Всхлипнула, успокаиваясь.

— Глаш, ты чего хотела-то?

— Да так. Соскучилась просто. Ладно, сиди в своей засаде. Не отвлекаю.

Я стиснул зубы, чтобы не выругаться, и сунул зеркальце в карман. Но тут оно завибрировало снова.

— Да?!

— Немой! А ты когда вернёшься?

— Скоро, Глаш! Через пару дней.

— Я ждать буду. Приезжай скорее!

Стекло потускнело.

Перекидываемся, Немой!

В голове щёлкнуло. Я приземлился на четыре лапы и понёсся по улице вслед уезжающей телеге.